Воровской орден - Виталий Аркадьевич Еремин

У Головкина был один шанс избежать вышки — вызвать сомнения у судьи и заседателей. Авось назначит повторную экспертизу. Авось психиатры признают-таки невменяемым. А тут в каждой строчке — обратное подтверждение. Не только сознавал, что творит, но даже осуждал себя. Осуждал и… не мог остановиться. С одной стороны, судья, читая эту записку, не может не сделать вывод, что в обвиняемом есть что-то человеческое. А с другой стороны, есть в нем и нечто такое, чему он не мог противиться, что было выше его желания сохранить в себе человеческое.

Такая линия поведения просматривается с момента его ареста. «Спустя несколько дней после задержания, — говорил он психиатрам, — страх перед возмездием сменился чувством облегчения: наконец-то все кончилось и больше никогда не повторится».

На вопрос, почему не заводил семью, он ответил в том же ключе: «Боялся, что сделаю с собственным сыном то же самое, что и с теми мальчиками».

А потом после трех судебных заседаний совершил попытку самоубийства. Точнее, имитацию самоубийства, если учесть незначительность повреждений, которые он нанес самому себе.

Если так, то и записка — тоже трюк, преследующий простую цель — настроить судью и заседателей на то, чтобы они видели в нем не чудовище, а человека.

(Печальнее всего то, что это действительно так. Зверем его не назовешь. Ни одно хищное животное даже отдаленно не сравнится с ним в изуверстве и жестокости.)

Но — смотря какого человека!

Головкин понимал, в кого превращает его мерзкая страсть, но не сделал попытки обратиться за помощью к медицине. Он мог целых два года удерживать себя от нападений, зная, что его ищут.

Считается, что такие изверги вырастают в семьях, где взаимоотношения родителей и воспитание детей построены на систематическом унижении и насилии. Психиатры проанализировали и эту вероятность. И пришли к выводу: да, унижение было, было и насилие. Но не физическое. И вовсе не в кричащих формах. В пределах нормы.

Не исключаю, что решающий толчок к садизму Головкин получил, когда сам подвергся сильному избиению хулиганами. Показательный пример того, как за жестокость, проявленную одними, расплачиваются ни в чем не повинные. Расплачивались мальчики.

Но вспомним: он начал мечтать о сексуальном садизме и манипуляциях с трупами почти ребенком. Разве такие фантазии — норма? Откуда это у него?

И это все же болезнь? Или остается предположить, что так, видимо, устроено человечество. Есть гении, непревзойденные таланты, чьи достоинства часто не поддаются объяснению. И есть потрясающие негодяи, превосходящие все нормы зла, от чьих деяний стынет кровь. Первые вбирают в себя все лучшее, что вырабатывает человечество. Вторые — все самое порочное и мерзкое. И вероятнее всего, от нас самих (от нашего состояния умов и душ) зависит, кого больше породит наше время: гениев или людоедов.

ПРОСТИТЕ, МАЛЬЧИКИ…

Меня мучают сегодня два вопроса. Почему мальчиков не страшил облик Головкина, почему они верили его обманам и, как слепые котята, лезли в его петлю? И почему не оказали ни малейшего сопротивления даже тогда, когда были вдвоем или даже втроем?

Если мы, взрослые, своей совокупной жестокостью порождаем феноменов зла, мы просто не имеем права выпускать наших детей в жизнь, не научив их защищаться от насилия. Это умение куда важнее, чем умение читать и писать. Потому что цена неумения — жизнь.

Сначала нужно обучать недоверию к любому незнакомому взрослому, который может что-то предложить или просить, куда-то звать.

Потом — умению выдерживать психологический напор насильника.

А затем — и физическим приемам самозащиты. Курс для младших классов. Курс для средних классов. Курс для старшеклассников.

И пусть первым таким уроком будет этот материал.

Если маньяк угрожает ножом, то это вовсе не значит, что он применит его. Тем более там, где схватил свою жертву. Ведь не просто так он тащит или ведет за собой в укромное место. На месте нападения он ножа не применит. Это просто не укладывается в программу его поведения. Он самонацелен на совсем другую процедуру насилия! Не случайно первая жертва ускользнула от Головкина. Подросток просто не побоялся оказать сопротивление.

Маньяк подсознательно боится физического отпора. И потому пытается подавить жертву психологически. Головкин использовал прозвище, присвоенное ему (с подачи некоторых газет) людской молвой. И говорил растерянным мальчикам: «Я — Фишер». А потом показывал череп…

Понимаю: детская психика — хрупкая, ломкая. Значит, нужно укреплять. По крайней мере предупреждать детей, с каким напором, с какими угрозами они могут столкнуться.

Самое главное — не дать насильнику связать руки. Головкин путем угроз умудрялся связать руки двоим, а потом и троим мальчикам. Когда принялся за одного, двое подростков могли напасть на него. В подвале-живодерне одних ножей было более десятка и топоров — несколько штук… Было чем защититься.

Мне скажут: не много ли ты хочешь от детей? Нет. Во всяком случае, ничуть не больше того самообладания и мужества, которые они проявили.

Головкин: «Я сказал подвешенному на крюке Е., что сейчас буду выжигать паяльной лампой у него на груди нецензурное слово. Во время выжигания Е. не кричал, только шипел от боли…»

«Я сказал этим троим, что вместе с ними на моем счету будет одиннадцать мальчиков… Я установил очередность, сообщив детям, кто за кем будет умирать… Ш. я расчленял на глазах у Е. При этом показывал внутренние органы и давал анатомические пояснения. Мальчик все это пережил спокойно, без истерики, только иногда отворачивался…»

Если бы это самообладание было потрачено не на терпение, а на сопротивление. Если бы мы научили этому — сопротивляться мерзавцам, бороться за свою жизнь.

Прощайте, мальчики. Мы все так виноваты перед вами…

1994 г.

РАСКОРЯКА

10 октября 1983 года инженер-конструктор Алина Азовская (имя и фамилия этой женщины изменены) поделилась с мужем потрясающей новостью. Ее коллега по НПО «Энергия» (конструкторское бюро С. Королева в подмосковном Калининграде) Олег Панченко сказал, что может помочь ей получить вне всякой очереди квартиру.

Алина жила с мужем и 5-летней дочерью у свекра и свекрови. Отношения были прекрасные, но теснота отравляла лучшие минуты жизни. Возраст приближался к тридцати, хотелось своего угла.

В профкоме Алина могла получить жилье (комнату) не раньше чем через 8—10 лет. А Панченко предлагал на выбор: бери любую квартиру, однокомнатную, двухкомнатную, трехкомнатную. Голова шла кругом.

Все складывалось фантастически удачно. Но кое-что настораживало. Панченко запрашивал за каждую комнату всего 400 рублей. Точнее, деньги должен был получить человек, который устраивал получение квартиры.