Дата Туташхиа - Чабуа Амирэджиби

– Забирай свои, – сказал Лука Махмуду.

Черкес отсчитал деньги, добрых три четверти забрал, остальные бросил обратно.

Молчали долго.

– Почему отнял? – тихо спросил Селим.

– Обманом выиграл!

– Каждый делает, что ему хочется, – сказал Селим. – Я играю в нарды.

– Я сделал, что мне захотелось, – сказал Лука. – Отнял у тебя, отдал ему!

Селим пошел к выходу. У порога обернулся:

– Хочешь показать, какой ты смелый?.. И так знаем. Врать не буду – таких не много встречал.

– Зато таких, как ты, много. А я – никакой. И смелостью ни кичусь.

– И здесь ты прав, Дата, – Селим не переступал порога, – таких, как я, много, вся наша земля. В твои годы я был такой же, может, немного похуже. Возраст свое берет. Отказался и менять этот мир. Торгую бочками. Мир, – он кивнул на Махмуда – из таких вот состоит. Не исправишь. Знает – у меня не выиграть, играть садится. Не сегодня, так завтра опять мне проиграет. Почему? Надеется выиграть, жадный очень.

Черкес подскочил к Селиму. Раздался звон пощечины.

– В другой раз еще добавлю.

Селим вышел, не сказав ни слова. Ушел и Лука.

– А ведь и правда, – сказал один из подмастерьев. – Какое кому дело, мухлюют или не мухлюют.

– Такой уж он есть. Не любит… – Гедеван оборвал фразу и пошлепал меня по затылку. – Ступай, сынок.

Я выскочил из мастерской.

«Где пропадал? – набросился на меня Маруда. – У каких чертей собачьих запропастился?» Я был так ошеломлен всем, что видел, что и не спроси он меня, все равно бы все выложил. Толково, подробно, слово в слово я все рассказал ему. «Волосы у того черкеса не светлые ли?» – спросил Маруда. «Светлые», – говорю. Прошло довольно много времени. «Того черта с мутного болота Лукой зовут, а Селим, говоришь, назвал его Датой?» – «Да», – сказал я, и вдруг мне стало страшно. Я не понимал, что меня испугало, но чувствовал, поступаю дурно.

Лука вернулся домой рано. После ужина я спросил его:

– Ты отобрал у Селима деньги, потому что он обманывал, да?

Лука кивнул.

– Всякая игра – обман, – сообщил я.

– Верно, – согласился он. – А ты откуда знаешь?

– Маруда сказал. Еще он сказал, что в мире все обманывают друг друга.

Лука долго молчал, казалось, забыв про меня.

– Не все. Большинство, – обернулся он вдруг ко мне.

Я редко встречал Луку на базаре и очень удивился, когда на другой день он подошел к нашему игральному столику и стал наблюдать за игрой. Целый час простоял и ушел. Потом вернулся и бросил двугривенный на квадрат с тремя точками – «сэ»… Он медленно проигрывал. Я потому говорю медленно, что такая это игра: три раза проиграешь, четыре, а один, может, два раза выиграешь. Но под конец наверняка будешь проигрыше. За полчаса Лука проиграл три рубля. Я знаками показывал ему: не играй, брось. Он проигрался и ушел.

Дома я застал его за столом перед горкой мелочи и бумагой, разграфленной, как наш игральный столик. Лука играл сам с собой. Играл долго, все радуясь чему-то. И чем дольше играл, тем сильнее радовался. Наконец он оторвался от игры.

– Маруда знает, что я твой постоялец? Говорил ты ему об этом? Вспомни!

Я долго рылся в памяти. Столько я ему порассказывал, может, и об этом ляпнул. Нет, кажется, не говорил.

– Запомни, – сказал Лука, – будет обо мне спрашивать, отвечай, что в голову взбредет, но об этом, – он показал на игру, – ни слова, понял?

Наутро я снова увидел его на базаре. Он стоял поодаль, искоса следя за нашим столиком. Когда собрался народ, он подошел и стал играть.

Через час Маруда взвалил на меня столик, и мы покинули базар.

– Тридцать пять рублей взял с собой. Ни копейки не осталось, – сказал хозяин, – проиграл. Ничего не понимаю…

Я и сам ничего не понимал. За все время, что я работал у Маруды, такого не бывало. И быть не могло – так мне казалось.

Приплелись мы в Марудину халупу. Маруда вытащил водку, набрал квашеной капусты и стал думать. Я жевал капусту, глядел на Маруду, ждал, что он придумает, Маруда выпил полбутылки и велел нести столик на базар. Догоню, говорит.

Я прошел уже половину пути, когда он догнал меня. Небо было чистое, безоблачное. Стояла хорошая игровая погода. У входа на базар Маруда дал мне пятьдесят рублей и велел разменять. Я забежал к седельникам и увидел Луку. Ясно мне теперь стало, все это время он проводил в мастерских и лавчонках своих земляков.

– Опять заявились? – спросил он.

Я молча кивнул.

Народ собрался, как только поставили столик. Подошел Лука. Не прошло и часа, как не осталось ничего ни от Марудиных пятидесяти рублей, ни от тех денег, что он успел выиграть. Опять хозяин взвалил на меня столик, и мы поплелись домой.

– Грузин выигрывает, – сказал Маруда. – Лукой зовут, так ведь? Не видал, чтобы так везло. Все время везет. И выигрывает как раз тогда, когда большие деньги ставит. Ну, ничего! Поглядим, долгое ли это везение…

И на третий день Лука нас обчистил, а на четвертый, когда он положил деньги на стол, Маруда отказался с ним играть. Лука ушел. Беде хозяйской пришел, казалось, конец, но не тут-то было: что ни день, возвращались мы с базара, ободранные как липка. Кто только у нас не выигрывал, но больше всех – ремесленники-грузины. С того дня, как мы впервые проиграли Луке, прошло уже две недели. У Маруды не осталось ничего. Играть дальше не имело смысла – проигрыш стал законом, Марудино дело было загублено. Но хозяина моего не одно это убивало. Как удавалось выигрывать людям, которых подсылал Лука, – вот чего он не мог понять. Он исходил злобой и вылетал в трубу. Гусей, как я теперь понял, он закупал на выигранные деньги. А теперь и закупать не на что, и задаток пропадал. Однако меня Маруда не отпускал. Служба-де службой остается! Больше двугривенного он теперь мне не платил, но мне и двугривенный был хорош. Днями отсиживались мы в его халупе. Он пил и закусывал капустой. Я ел капусту и заедал хлебом. После первой рюмки его одолевали мысли.

– Через месяц забирать гусей, а на что? Задаток уже не вернут – дело к осени, их право. Выходит, пропал задаток. Занять? Где? У кого?

– Не тот уже базар, – жаловался он после второй рюмки. – Игру порешили. Перебраться в другую станицу? А там что? Играй не играй, а за месяц на гусей все равно не набрать.

– Есть бог, говорят, – плакался он на третьей рюмке, – был бы, разве допустил, чтобы так все повернулось? Игра пропала, задаток пропал…

На этом месте хозяин заливался слезами и засыпал. Я шел домой, а утром начиналось все сначала.

Однажды Маруда отхлебнул из первой рюмки и уставился на меня.

– Лукой его зовут, говоришь, а Селим назвал его Датой?

У меня язык прирос к нёбу, но Маруде ответ мой был ни к чему, он отхлебнул еще, пожевал капусты и опять погрузился в размышления. Видит бог, не вру, час просидел он, не шелохнувшись. Потом встал и позвал меня за собой.

Было воскресенье. Базар кишмя кишел. Пестрая толпа месила жидкую грязь. До полудня Маруда шатался по духанам, мастерским, лавкам, шушукался с кем ни попадя. Меня с собой не брал, я оставался на улице. О чем он шушукался, какие дела обделывал, я понять не мог, но чувствовал недоброе, таскаться за ним было мне невмоготу. Под конец завернул к Селиму-бочару. Пробыл у него долго. Вышли они вдвоем и все шептались. Как сейчас вижу, трусил чего-то Селим.

– Хасана не видел? – спросил меня Маруда, когда мы остались одни.

– Вниз прошел.

Хасан был городовой на базаре. Дело он поставил так, что все трактирщики, торговцы, маклаки, перекупщики каждый, как дань, давали ему взятку. Жаден он был – пятаком и то не брезговал. Когда Маруда держал игру, Хасан и у него был на жалованье.

Нашли мы Хасана в скотном ряду. Он бранился с цыганом, кричал, что лошадь у цыгана краденая. Полтинник цыгана скользнул в карман Хасана, и городовой затих. Маруда незаметно поманил его.

– Дело есть, – шепнул он Хасану, отведя его в сторону. – Надо здесь взять одного.

– Кого это?

– А есть тут такой.

– Что натворил?

– Твое какое дело? Арестуй и держи в участке, пока схожу за полицмейстером. Сколько за это возьмешь?

– За Шевелихиным, говоришь, пойдешь? Шевелихину сегодня не до тебя. Гости у него.

– Опять же не твое дело. Приведу. Стоить чего это будет?

– Оружие у него есть?

– При себе, похоже, нету, но тебе одному его не взять, двоих, а то и троих прихватить надо.

– Да это кто же такой?.. Трех, говоришь, полицейских?.. Им тоже положено.

– Как же… Держи карман шире!

– Даром не пойдут.

– Ну и сколько же положишь на них троих?

– По три рубля на голову.

– Это девять-то рублей?!

– Червонец. Рубль на водку с закуской.

– А тебе?

– Мне? – Хасан задумался. – Мне пять рублей.

– Это как же, падаль ты последняя? Городовой дороже полицейского, выходит?

– Как хочешь… Поди проветрись, придешь после. Сейчас полтора червонца жалеешь, завтра за пять не уломаешь. У дельца твоего запашок есть, ты уж мне не говори.