Один Рё и два Бу - Ольга Гурьян

Час быка — третий час ночи. Фонарь освещает комнату в чайном доме. Все спят. Под лестницей, закрывшись клетчатым одеялом, спит служанка. Наверху каморка хозяина и чуланчики танцовщиц. Там тоже спят.

На верхней площадке показалась Охацу. На ней самые ее лучшие наряды — халат китайского светло-сиреневого шелка с рисунком павилики, поверх прозрачная накидка с цветными узорами, пояс с модным рисунком завязан спереди изящным узлом, широкий подол халата ложится веером.

Охацу на цыпочках идет к лестнице и смотрит вниз. Токубэй спрятался под домом, теперь он вылезает, машет ей и кивает, стараясь привлечь ее внимание. Она успокаивает его жестом, показывает на фонарь — спрячься, мол, тебя видно! Он проскальзывает в нишу около двери.

Своими белыми руками — каждый сустав пальцев подвижный — Охацу берет метлу, прислоненную к стене, привязывает к ней свой веер и со второй ступеньки лестницы пытается задуть фонарь. При каждой ее попытке Токубэй высовывает голову из прикрытия и снова прячется. Охацу тянется что есть силы, но не может достать фонарь. Тянется, едва касаясь ступеньки краем халата, дотянулась, гасит свет. И, не удержав равновесия, с треском падает вниз с лестницы. Служанка поворачивается во сне, а сверху, из своей комнаты, хозяин кричит:

— Фонарь погас. Вставай, зажги его!

Служанка встает кряхтя. Волосы у нее растрепаны, глаза полузакрыты. Спросонья она качается, ищет кресало, не может его найти, топчется взад и вперед. Чтобы не столкнуться с ней, Охацу за ее спиной повторяет ее движения, широко расставив руки с раздвинутыми пальцами, как делают люди, когда им приходится двигаться в темноте. Наконец ей удается схватить руку Токубэя. Держась за руки, влюбленные крадутся к выходу. Задвижка открыта, но дверные петли скрипят.

Служанка начинает стучать огнивом. В такт каждому скребущему звуку кремня они осторожно нажимают на дверь. С каждым ударом она открывается все шире. Тогда, обвив широкие рукава вокруг тела, чтобы не зацепиться и не застрять, Охацу и Токубэй пробираются в дверь осторожно, будто переступают через хвост тигра…

— Я иду домой, — шепнул за спиной Токуити голос Хироси, и мальчик неохотно поднялся и вышел из залы.

Странно было смотреть на яркий дневной свет и снующую по улице толпу. Как грубо ступали люд к. стучали деревянными подошвами, шлепали соломенными сандалиями. Ноги кукол совсем не касались пола, передвигались, будто плыли по воздуху волшебные создания.

— Вот не удалось узнать, что дальше, — грустно сказал Токуити. — Сумели ли они убежать и, поженившись, счастливо прожить вместе долгую жизнь?

— Нет, — сказал Хироси. — Вместе жить им не пришлось, но они умерли вместе на рассвете этого же дня. Прозвучала их предсмертная песнь:

Вы семь сосчитали лиУдаров колокола,Рассвет отмечающих?Шесть прозвенели,Остался один ещеОтзвук последний,Который услышим мыЗдесь, в нашей жизни.

От этой печальной песни слезы выступили на глазах Токуити, он воскликнул:

— Никогда в жизни не был я так огорчен! Эти куклы куда лучше живых актеров. В одной-единственной из них чувства больше, чем в пяти людях!

— Восхваляя кукол, не забывай, не забывай одного! — возразил Хироси. — Чтобы оживить ее, понадобились талант и искусство пяти человек — тех трех, которые управляли ее движениями, певца, который одолжил ей свой голос, и музыканта, выразившего ее чувства. Не забудь и писателя, который придумал ее жизнь и написал ее слова. Вспомни и обо мне, вырезавшем ее тело из куска дерева. Кукла подобна человеку, одного ей не хватает.

— Чего же это? — спросил Токуити.

А Хироси ответил:

— Несколько лет назад жила в столице прекрасная дама. Ее возлюбленный уехал по делам службы, и она, тоскуя, заказала мне его деревянное изображение Приложив все свое уменье, удалось мне точно передать цвет его лица, и даже поры на коже были видны. Рисунок ушей, вырез ноздрей я выполнил с взыскательной точностью, даже число зубов во рту было правильно. Но когда дама, обрадовавшись, схватила куклу и прижала ее к себе, она испугалась и похолодела от отвращения и страха и выбросила куклу. Во всем эта кукла была подобна человеку, одного ей не хватало — жизни.

ПРОГУЛКА ПО МАЦУТИЯМА

Дни текли тихие и ровные, будто сматывалась длинная нить с клубка, будто невидимые пальцы перебирали косточки простых четок. День сменялся вечером, и ночь наступала в свой срок, и опять просыпалось утро. Хироси резал кукольные головы и обучал Токуити ремеслу. О-Кику шила кукольные платья и ухаживала за садом. Мицуко обо всех заботилась и всеми командовала — руки у нее так и летали, будто усердные птицы, строящие гнездо.

По вечерам все вчетвером собирались вокруг жаровни с углями и играли в тихие игры и рассказывали истории о героях древности и происшествиях на соседней улице.

В положенное время в эту жизнь, приятную, но однообразную, шумно врывались праздники, каждый со своими особыми развлечениями, и лакомствами, и обычаями.

Под Новый год выгоняли злых духов. Впереди шел Хироси в парадной одежде — складчатой юбке и накидке. В руках он нес плоскую корзинку с круглыми бобами, которых злые духи до ужаса боятся. Хироси сильными взмахами раскидывал бобы по всему дому, а О-Кику, Мицуко и Токуити бежали следом, вскидывая, подбрасывая, подгоняя, подметая бобы метлами, выкидывая их вон из дома. При этом они пели высокими голосами:

Счастье, сюда, сюда!Горе, несчастье, вон!

В Новый год рисовые пирожки украшали апельсинами и крабами. Можно подумать, что краб, взобравшись бочком-бочком на апельсин, лакомится им.

В седьмой день первого месяца, в праздник весенних трав, Хироси опять надевал парадную одежду и варил густой суп из молодых трав. Вся семья набожно ела — это приносило здоровье на весь год.

Летом наступал праздник в память о родных, ушедших из этого мира. О-Кику украшала домашний алтарь. Из маленьких кривых огурчиков она делала лошадок — гриву и хвост из шелковых ниток, из стебельков конопли — ноги. Буйволов она делала из толстых фиолетовых баклажанов. Над алтарем развешивали гирлянды из длинной-длинной лапши и зажигали белый фонарь, обвитый бумажными шнурами. От потока теплого воздуха бахрома шнуров взлетала и кружилась.

В последнюю ночь праздника еду и фонарь помещали в маленькие, свернутые из циновок лодочки и спускали их на воду. Река Сумида текла в огоньках фонарей, как в сиянии звезд.

Люди теснились на мостах, перегнувшись через перила, следили каждый за своей лодочкой.

Осенью любовались кленами, весной — цветами вишни…

Шел четвертый год, как Токуити жил в доме Хироси, когда однажды, в начале весны, О-Кику сказала:

— Вишня уже зацветает. Боюсь, как бы внезапный ветер в одну ночь не развеял лепестки.

Хироси, поняв намек, усмехнулся и ответил:

— Не бойся, не бойся! Завтра будем гулять под цветущими деревьями. Думаю, лучше всего будет нам отправиться в Мацутияма.

О-Кику возразила:

— Не слишком ли далек туда путь? Пожалуй, устанем.

Но Хироси сказал, торжествуя:

— Я уже заказал лодку. Она будет ждать нас с утра у берега канала.

Пораженные и обрадованные, все принялись благодарить его, восклицая:

— Лодка! Какое счастье! Вот будет весело!

И действительно, наутро их ждала лодка, не слишком большая, но поместительная, так что все удобно расселись в ней. Лодочник оттолкнулся от берега длинным бамбуковым шестом и затем, медленно шагая по краю палубы, направлял путь лодки, в то время как второй лодочник, сидя на корме, греб длинным, гибким веслом. Они плыли под высокими дугами мостов, мимо каменных стен дворцов, мимо почерневших от времени маленьких домишек, где деревья неогороженных садиков спускались к самой воде и полоскали в ней свои ветви. Их перегоняли другие лодки, а иногда они сами перегоняли других и кричали им вдогонку веселые шутки, и все люди были нарядные, в халатах светлых, весенних цветов, и все смеялись и пели песни.

Наконец они выбрались из переплетения каналов и повернули к реке.

Сумида текла широкая и гладкая, сверкающая на солнце. Такой был сияющий весенний день.

А над рекой летали, в прибрежном иле ступали изящно птички, похожие на чаек, но еще прелестней, все белые, с красным клювом и красными лапками, — мияко-дори, и подобных им нигде на свете больше не водится. О-Кику достала из деревянной коробки сладкий пирожок и раскрошила им. Птички подхватывали крошки на лету, будто играли в быструю игру. Но когда О-Кику взялась за второй пирожок, Мицуко дернула ее за рукав и шепнула:

— Оставьте и нам немного!

О-Кику засмеялась и проговорила:

Мияко-дори!Ответьте на мой вопрос:Ждет ли нас счастье?

Птички ничего не ответили. Наверно, они уже привыкли, что, по обычаю, все плывущие по Сумиде спрашивают их о счастье.