Остров - Николай Мороз

На самого Билла надежды было мало: во-первых, ему снова основательно поплохело, простые анальгетики не помогали, хоть тот и слопал их уже половину упаковки, а во-вторых, пока мы с матерью совещались, Билл успел сползать вниз, раздобыл пару бутылок виски и теперь угощался прямо из горлышка. Перехватив мой взгляд, сказал:

– Спокойно, сынок, все будет в порядке. Я прихвачу с собой пяток их поганых жизней прежде, чем отправлюсь на тот свет. А это, – он покачал бутылкой, откуда донеслось сытое бульканье, – мое лекарство, мне без него нельзя. Сколько сейчас времени?

– Половина девятого, – ответил я, глядя в окно. Свет мы погасили во всем доме, по стеклам стучал дождь, и было слышно, как волны бьются о берег. Временами мне казалось, что они плещутся о стены, и от одной мысли, что море скоро проглотит наш трактир, становилось не по себе. Нам с матерью все равно придется уходить отсюда, дом обречен, его доконает если не море, то соляное болото, что с каждым днем все ближе. Может, следовало послушать Билла и сбежать сегодня? Но куда? Мы с ней никому не нужны, нас никто не ждет…

– Часа полтора у нас есть, – подал голос Билл, – они придут в десять, я думаю, когда окончательно стемнеет. Ты хорошо видишь? Ты видишь, что там, на дороге? И дальше, на пустоши?

– У меня хорошее зрение, – я уже минут десять всматривался в темноту и понимал, что мы проиграли, не начав драки. В этой тьме кромешной ничего не разглядит даже кошка, о присутствии «друзей» Билла мы узнаем, когда те откроют огонь или в окно влетит граната. Вот смеху-то будет, когда все наши приготовления окажутся впустую…

– Спокойно, – тихо сказал Билл, – спокойно, сынок. Я не вижу ни черта в этих потемках, но почую моих друзей издалека и скажу тебе. Как увидишь первого – цель ему в башку и жми на спуск. Если ты этого не сделаешь, мои друзья тебя не пощадят, как и твою мать, но сначала… Ты знаешь, что с ней будет перед тем, как ее пристрелят.

Только сейчас до меня окончательно дошел весь ужас и безвыходность ситуации, куда мы все вляпались. И обратного или обходного пути нет, он только один: через хорошую драку, в которой нам надо выжить, иначе… По спине пробежал противный холодок, я подул на ладони и положил ремингтон на колени, а сам все смотрел в окно. Билл опустошил первую бутылку и немедленно принялся скручивать «голову» второй, когда я, не в силах больше молчать, сказал:

– Вы, похоже, много задолжали своим друзьям.

Билл помолчал, отхлебнул из горлышка и поставил бутылку на подоконник. На ее боках мелькнул отблеск вырвавшейся из-за туч ущербной луны, Билл переставил виски на пол и произнес совершенно трезвым голосом:

– Это ты верно подметил, сынок, у меня много долгов. Но ты с матерью получишь все, если сможешь с толком распорядиться тем, что я тебе сейчас скажу. Это старая история, многих уже давно нет на свете, но кое-кто пока еще жив, и я в том числе, и те, что скоро придут по мою душу. Сколько лет с той поры прошло – неважно, служили мы тогда у Флинса, много чего было, о чем и вспоминать не стоит, а закончилось все в один день. Мы подошли тогда к островам, тем, на которых когда-то любили отдыхать богатые бездельники, курорту, проще говоря, с отелями, парками, казино, дорогими шлюхами и прочей мишурой. К тому времени, когда я оказался там, ничего подобного уже не наблюдалось, здания пришли в негодность и потихоньку разваливались, парки разрослись, одичали и захватили весь полузатопленный остров. Нам казалось, что мы в джунглях, не хватало только обезьян и попугаев над головой…

– И отравленной стрелы в шею, – поддакнул я, глядя на дорогу. Луна снова спряталась, тучи заволокли ее наглухо, по стеклу забарабанил дождь. Все, это теперь надолго, на неделю, если не больше, и дождь в любой момент сменится снегом, потом он ляжет на землю, закроет траву и мох, превратится в наст, потом в сугробы, потом…

– Не было там никого, кроме нас, – сварливо отозвался Билл, – никого, кроме нас четверых.

Меня, бедолаги Хью, Черного брата и еще одного нашего приятеля, упокой господи, его душу.

Билл замолчал, и мне показалось, что он перекрестился. Потом еще разок приложился к бутылке и продолжил:

– Флинс отправил нас за пресной водой. На островах всегда отыщется пресная вода, надо только найти ее. Мы без труда выполнили приказ. Мы нашли водоем с пресной водой. Вода была такой чистой, что упавший на нее лист дерева точно парил в воздухе, а на дне отражалась его тень. Мы не торопились. Набрали воды, искупались, наплавались в воде и двинули обратно, нашли свою шлюпку и привезли воду на яхту. И, свободные от службы, завалились спать. А ночью, сразу после полуночи, меня разбудил Хью, тот самый Хью, что лежит сейчас в кухне с простреленными кишками, разбудил и прошептал, что надо бы поговорить. И не просто так выйти потолковать предложил, а был при этом точно сам не свой, то ли боялся чего, то ли психовал, как барышня, оглядывался поминутно и шарахался от каждой тени. Ну, я и вышел на корму, гляжу – а там уже все наши собрались, все, с кем я на том острове был.

Последним притащился Хью, все шарахаясь от каждого шороха, как крыса. Он приволок с собой фонарь и, убедившись, что все в сборе, сказал: «Посмотрите на себя». И включил фонарь. Я не сразу понял, что надо делать, глядел на знакомые рожи, мои товарищи – друг на друга и на меня, и тут до нас дошло. У Черного брата был шрам на физиономии, от скулы через обе губы до подбородка – кто-то на совесть постарался и расписал ему его черную рожу.

– Шрам? – вырвалось у меня. Я видел этого негра впервые в жизни и всего несколько минут, но мог поклясться на Библии, что шрама на лице Черного брата не было. Может, Билл помешался от таблеток, которые щедро заливал виски, и теперь бредит. Или хуже того – тронулся умом.

Или говорит о ком-то другом.

– Да, сынок, это та самая чернозадая образина, что ввалилась сюда пару часов назад, – сказал Билл, как мне показалось, с усмешкой. Я отвел взгляд от окна, посмотрел на нашего постояльца, но в темноте мало что мог разглядеть, вернее, вообще ничего, кроме темного силуэта да тускло поблескивающего браунинга, что лежал на подоконнике. Билл еще разок приложился к бутылке и продолжил:

– Вот теперь ты представляешь, как мы все обалдели, когда заметили это. У одного сошел шрам от старого ожога кислотой, еще у одного за одну ночь обросла лысина, которой тот обзавелся лет в двадцать пять, а у поганца Хью сошла с рук экзема. До этого руки и рожа этого засранца походила на шкуру камышовой жабы, смотреть было тошно, а тут – на тебе, кожа стала гладкая, чистая, как у младенца. Куда что подевалось, спрашивается. А я избавился от душившего меня кашля, что привязался ко мне с полгода назад и вытянул все силы и прекратился тоже в один миг.