Изыде конь рыжь... - Татьяна Апраксина

- Владимир Антонович!.. - взвыл Марк, уже все себе представивший в красках, звуках и запахах, и впервые за последние годы он был очень рад, что желудок пуст со вчерашнего дня.

- А теперь вообразите себе, Марк, что банда эта заявилась сюда. И не себя в качестве того инвалида, а Анну Ильиничну и Маргариту Дмитриевну, и Елену... как ее там. Во всей красе, со всеми кочергами. Может быть, это вас взбодрит. А потом подумайте о том, что это мероприятие... разовое. И закончится все же за несколько часов. А другая графа полицейской сводки это некачественная пища, селитра в соли, бытовые травмы, за которыми не уследили. Сколько умирает ослабленный человек от сепсиса - знаете? Стрелять вы умеете? - уже другим, деловитым тоном спросил профессор. Марк молча кивнул, и на стол перед ним легла потертая кожаная кобура и мятая картонная коробка патронов. - Забирайте. Сможете выстрелить в человека?

- Смогу, - сглотнул слюну Марк, и уже не сомневался - сможет.

Володя увел доблестного рыцаря в библиотеку, плотно притворил двери. Говорил не меньше часа, Анне успело наскучить ожидание - а выпустил не Марика, а решительно черт знает что. Лицо белое, губы синие и закушены изнутри. Анна ахнула, но расспрашивать не стала, отложила на вечер. Отвела в кухню, налила водки из стратегического неприкосновенного запаса - случай был самый тот. Пошутила: "Хорошо зимой в деревне, водку охлаждать не надо". Вечный балагур разжал сведенные челюсти, отсалютовал стопкой:

- Ничего. Как-нибудь проживем.

- Псалмов только по ночам не пой...

Вздохнула про себя: у Владимира легко получалось приводить людей в подобное состояние. Талант этот проявился только в последние годы. Раньше Володя был не добрее, не мягче - осторожнее. Анна поежилась, запахнула шаль плотнее. Вспомнила старый разговор, еще в год начала войны. Санька, брат, ожидавший досрочного выпуска из военного училища, подвигов и славы, разглагольствовал при отце, что не уважает, не может уважать бездельников, которым все достается на родительские средства. Вот Володя - это человек, сам себя сделал, а эти...

- Да вы, Александр, кажется, у меня дураком получились... - низко, на басах, сказал отец. Анна, дремавшая на кушетке, едва за нее не полезла: папа детей на "вы" называл крайне редко, а уж чтоб браниться? - Сделал... он не то что себя сделал... вы подумайте, любезнейший мой, что у нас надо с собой сделать, чтобы из приюта добраться до университета. Он себя...

Анна не запомнила точного выражения - "сломал", "наизнанку вывернул", что-то такое. Тогда даже и не поняла. Поняла отцовский тон - уважение, жалость, гнев на кого-то постороннего. Сейчас знала больше, понимала лучше. Нужно было отказаться от всего, что составляет обычное детство, остервенело учиться и уметь нравиться попечителям, благотворителям, меценатам.

Только все-таки Саня его лучше понимал, потому что не жалел, а восхищался. Владимир своей дорогой гордился до грешного, до гордыни. А отец - жалел. Умно, чутко, никогда не предлагая впрямую помощи, средств, протекции. Взял в лаборанты и позволил жить при лаборатории. Давал заказы на переводы, с которыми отлично справлялся сам, рекомендовал как репетитора, разрешил пользоваться всей библиотекой, а там и учебники были, и все, что нужно. Приучил оставаться на ужин, а по воскресеньям и на обед. Владимир же был гордый, как Дон-Кихот, и такой же нищий, - губернаторский стипендиат.

Марик был младше на шесть лет, почти ничего этого не знал и помнить не мог, а объяснять - да как тут объяснишь? Лучше бы сам объяснил, как ухитрился через желтуху и тиф, через голод и морозы пройти таким восторженным и живым.

Владимир ковырялся в камине. Не разводил - топили только в спальнях, да библиотеку и не протопишь, - чистил. Любил огонь, любил возиться с печами, каминами, даже с керосинками. Услышал шаги, и, предваряя вопрос: "Ты зачем дите обидел?", - задал встречный:

- Первая мировая война, испанка, в России переворот. Вторая мировая война, желтуха, в России опять переворот. Это что-то из твоих любимых проклятых кладов и прочих нибелунгов? - И, не дожидаясь ответа, вновь сунул голову в драконью пасть камина.

В кабинете его высокопревосходительства директора департамента полиции Петрограда царили полумрак, тишина и влажная сырость. Запахи плесени и тления Нурназаров досочинил сам. В кабинете, которое он называл Гробницей Фараоновой, просто обязано было пахнуть тлением. Грибами. Мокрой землей. Гнилью. Плотные занавеси, он знал, были закрыты внахлест, дабы избежать сквозняков, на освещении приходилось экономить - часто работали и при свечах, влага выступала в этом городе на любой стене в любой обитаемой комнате... сыщик Нурназаров все знал, но кабинет оставался гробницей. С мумией фараона. Почему-то сухой. Сушеной.

- Леонид Андреевич, у нас очень, очень много материалов на Рыжего. Но из них из всех нельзя составить ни одного процесса. Это только агентурные данные. На их основании ничего не сделаешь.

Только что Нурназаров преподнес его высокопревосходительству сюрприз - толстую папку с донесениями, выписками из других донесений, справками, сводками, ориентировочными данными. Департамент полиции всегда был консервативен - теперь это себя оправдывало. Впрочем, собранное годилось для биографа, если бы нашелся человек, чтобы воспеть в стихах или прозе похождения Владимира Антоновича Рыжего, которые, безусловно, стоили того. Зато не годилось для ареста, и c тех пор как отменили чрезвычайное положение любой голодный и злой петербургский адвокат защитил бы подопечного за три картофелины и селедочный хвост.

В изворотливости Рыжего никто не сомневался. Его и за годы чрезвычайного положения ни разу на месте не прихватили. Оскорбляло чувства Рустама Умурбековича другое: господин директор департамента был искренне уверен в том, что все сведения о докторе Рыжем, имеющиеся в полиции, ограничиваются материалами негласного надзора, под которым господин Рыжий вообще-то даже не состоял. Косвенными, обрывочными. Словно бы вся питерская полиция состояла из политического отдела, которым раньше руководил Леонид Андреевич.

- Леонид Андреевич, - продолжал доклад Нурназаров, постукивая папкой по краю директорского стола, чтобы привлечь внимание. - Вот здесь вот - все, что у нас есть. Вот эти пять с лишним сотен страниц. Но арестовывать его нельзя, не за что.

Его высокопревосходительство сидел, выпрямившись, словно позировал для парадного портрета; он и был парадным портретом, фараоном, мумией. На вид - благороднее членов императорской семьи, особенно Государя, не к ночи будь помянут. Внутри - стальные струны этикета, набожности, патриотизма, некоторая доля административного таланта. И пустота, пыль и жирная откормленная моль в промежутках.

- Доложите кратко, - начальственно изрек фараон.

- Владимир Антонович Рыжий, 1986 года рождения, незаконнорожденный, сирота, место рождения, как впоследствии установлено, - Екатеринбург. Найден в возрасте двух лет силами железнодорожной жандармерии в окрестностях Витебского вокзала; после произведенного розыска - безуспешного - пристроен в приют Общества попечения в Сестрорецке ... - Господин директор, кажется, не слушал. Сидел и таращился как филин. - Там содержался до пяти лет, переведен... - Историю странствий по приютам Нурназаров решил сократить. - Двенадцати лет в силу исключительности обстоятельств и прилежания помещен в Демидовский приют. Выпущен с похвальными грамотами и медалями за успехи в учебе, поведение, нравственность. Был рекомендован попечительским советом к сдаче экзаменов на стипендию градоначальника. Поступил на математико-механический факультет Императорского Петроградского университета. Окончил в 2007 году, сдав часть предметов экстерном, с отличием. Присвоена магистерская степень. Похвальных характеристик, рекомендаций, отзывов - треть папки. Это, Леонид Андреевич, его первая ипостась.

- Далее.

- Еще с Сестрорецкого приюта прозвище среди воспитанников имеет "Крыса". По слухам, к семи годам убил старшего воспитанника, который над ним издевался. Неоднократно угрожал убийством. В Демидовском приюте имел репутацию одновременно зубрилы, подлизы и отчаянного. Притом легко сходился с самыми разными детьми. Сохранил большинство контактов во всех слоях общества. Имеет тесные связи с преступным миром. Прозвище - Мандарин. Вероятно, замешан в некоторых ограблениях со взломом электрических запорных устройств. Вероятно, вхож в число "наставников" преступной школы, имеет масть. Выполняет роль посредника при конфликтах разных объединений. Все это уже предположительно, конечно, вы же понимаете... - Нурназаров сглотнул. Горло болело с неделю: опять ангина, а тут говори как заведенный. У доктора в лазарете - только йод, вот его с солью мешаем и полощем. И за то спасибо. - Во время эпидемии активно участвовал в операциях на черном рынке, укрепил свой авторитет среди преступников, в настоящий момент считается у них одним из лидеров. Связан с запрещенными партиями. Имеет псевдоним Домик, вхож в окружение Лихарева. Там пользуется репутацией не слишком весомой, поскольку регулярно привлекает для совместных операций преступников уголовных и политических. Это характеристика, Ваше Высокопревосходительство. Если интересны конкретные дела - то вот, пожалуйста...