Надолго, может, навсегда - Олег Корабельников

В свое время из маленького ребенка он превратился в мальчика, потом в худого веснушчатого подростка, в юношу, мужчину, и все эти естественные метаморфозы никого и никогда не удивляли. Так заведено. Человеку свойственно не только ошибаться, но и изменяться до тех пор, пока последняя перемена не растворит его в земле. И как знать, думал в эти часы Климов, быть может, его теперешняя метаморфоза тоже закономерна, просто более редка и менее известна. Ведь был он когда-то ребенком, и ничего никто не удивляется, что тот, позавчерашний маленький Климов, и этот, тридцатилетний, - один и тот же человек.

Он думал так, но мысли эти все равно не успокаивали. Сам он ни разу не видел и не читал нигде, чтобы человек вдруг начал менять свою внешность. Тогда он повернул зеркало стеклом к стене, сел на диван, взял книгу наугад и, стараясь не обращать внимания на взбунтовавшееся лицо, стал дожидаться Люсю.

Она пришла, нагруженная чемоданами, тяжело опустила их у порога и, не раздеваясь, села на стул. Климов боялся повертываться к ней, он не хотел пугать ее новым лицом.

- Как дела? - спросил он с дивана.

Она промолчала, вздохнула и, поднявшись, начала медленно раздеваться.

- У тебя плохое настроение? - спросил он.

Она открыла чемодан и стала вынимать платья, белье, безделушки.

- Не хочешь разговаривать? - спросил Климов.

- Хочу, - сказала она раздраженно. - Я смертельно устала. У меня болит голова. У меня неприятности по работе. А ты весь день лежишь на диване и бездельничаешь.

- У меня отпуск, - вздохнул Климов. - Я не виноват, что у тебя болит голова.

- Мог бы сходить в магазин и приготовить ужин.

- Я не знал.

- Мог бы и догадаться.

- Не срывай на мне плохое настроение. Это несправедливо.

- Несправедливо, когда ты лежишь на диване и ни черта не делаешь.

- Послушай! - не выдержал Климов. - Я не лежу, а сижу, как видишь. И вообще, какого черта ты предъявляешь мне претензии? Ты кто? Не нравится уходи. И нечего мне нервы мотать!

- Ах, вот как! - вскричала Люся и запустила в Климова булкой хлеба.

Климов увернулся. Буханка пролетела мимо и ударилась в стену.

- Не бросайся хлебом, дура! И оставь привычку бросаться чем попало.

- Конечно! Хлеб для тебя - это что попало! Ты ничего не ценишь. Белоручка!

Климов опешил. Люсина логика ошарашила его. Тогда он встал, подошел к ней и взглянул в лицо.

- Ну, что уставился, черт белоглазый? - сказала она.

- Гляжу на тебя новыми глазами, - сказал Климов, ожидая, когда она сама увидит его другое лицо, и даже радуясь заранее ее растерянности.

- Ну и что? - спросила Люся, нимало не удивляясь. - Не нравится?

- А тебе? - спросил Климов. - Мое лицо тебе нравится?

- Лицо как лицо. Страшное и наглое. Отойди, не мешай дело делать.

- А ты близорукая, да? Посмотри на меня внимательнее.

- Ох, и надоел же ты мне! - сказала Люся и ушла на кухню.

- Я ей надоел! - сказал Климов двери. - Нет, вы поглядите, я ей надоел! Пришла непрошено, ведет себя, как хозяйка, да еще и шпыняет меня, как мальчишку. Ну, не свинья ли?

- Свинья, - охотно согласился сосед.

- А ты не лезь в чужие дела! - пригрозил Климов. - И без тебя тошно.

- Должен же я с кем-то разговаривать, - возразил сосед. - Мне, может, скучно.

- А ты полетай, - предложил Климов. - За облаками. Там чудная погода. Только оденься потеплее и по сторонам гляди.

- Злопамятный ты, - вздохнул тот. - Весь в меня. И не боишься совсем. Десять казней на тебя нашлю.

- Знаю твои казни. Тьму египетскую ты коротким замыканием заменишь, вместо саранчи клопов нашлешь, и все остальное так же. Не казни, а козни. Мельчает бог, ох мельчает! И в кого превратился? В склочного соседа по коммуналке. Позор!

- С кем не бывает, - скорбно сказал сосед. - Все изменяется. На то и диалектика. Ты ведь тоже изменяешься.

- Самоутверждаюсь.

- Вот-вот. Самоутверждение у слабых людей всегда начинается с унижения других. На большее ты и не способен.

- Способен. Я буду драться. Хватит лежать и ныть в тряпочку.

- Ангел резвый, веселый, кудрявый, не пора ли мужчиною стать? неожиданно пропел фальцетом сосед.

- Не искажай цитаты, - сказал Климов. - Ты сам хотел этого.

- Хотел, да расхотел. Ты ведь знаешь, я все назло делаю. Такой уж у меня характер.

- Сам же унижаешь других. Слабак ты, а не бог.

- Сосед я твой, - вздохнул тот. - Всего-навсего. Сколько тебе об этом твердить? Заладил одно: бог да бог. Ты вот только помощи у меня просишь, а сам ни разу не поинтересовался, может, и я в ней нуждаюсь. Может, я старый, больной, одинокий? Может, у меня ревматизм застарелый и камни в почках? Может, мне стакан воды подать некому? Ты привык, что о тебе заботятся, а сам о других не умеешь. Поучись сначала, а потом уже самоутверждайся.

- Ты мне ничего о себе не рассказывал. Я помогу, если надо.

- А зачем обременять других своими бедами? У всех своего горя хватает. Ты лезешь со своим, а чужого не видишь и знать не хочешь. Нет, Климов, рано тебе еще мужчиною становиться. Ты еще так, недоделок.

- Ладно тебе, - махнул рукой Климов. - Только ругать и умеешь.

- Был бы я твоей женой, - сказал сосед, - я бы тебя еще раз бросил. Только подальше и побольнее. Мне тебя не жалко.

- Тогда и мне тебя, - ответил Климов и включил погромче радио.

Вернулась Люся. Поставила на стол сковородку, уже успокоенная, улыбнулась Климову, попросила нарезать хлеб. Он поднял булку, обтер рукавом и сделал то, что просили.

- Почему ты всегда обижаешь меня? - спросила она за едой.

- Ты сама начала первая.

- Ох, Климов, - вздохнула она. - Конечно, всегда и во всем виновата я. Сколько мы с тобой живем - и всегда я.

- Три дня мы с тобой живем, - удивился Климов.

- Четыре, - поправила она. - И не все ли равно, сколько. Главное, что ты невнимателен ко мне.

- А ты ко мне? Ты даже не заметила, что я изменился.

- Если бы, - усмехнулась Люся. - Если бы ты изменился по отношению ко мне.

- Да ты посмотри на меня. Посмотри. Разве я похож на себя?

- К сожалению, Климов, - сказала Люся, бросив беглый взгляд.

- А ты хочешь, чтобы я походил на знаменитого артиста?

Климов ощупал лицо. Ощущение текучести не уходило, просто он постепенно привыкал к нему. Он развернул зеркало и увидел, что так оно и есть. Лицо было его и не его одновременно. Он погрозил зеркалу кулаком и прошептал: "Разобью!" Достал фотографии и протянул Люсе.

- Ты просила. Сравни сама. Это я, каким был год назад.

- Какая противная, - сказала Люся и отложила фотографии. - Нос кверху, губы поджала, глаза злые. И как ты с ней жил?

Климов обиделся за свою жену и хотел было сказать, что она намного лучше Люси, но пересилил себя.

- А я? Ты на меня посмотри. Разве похож?