У стен Ленинграда - Иосиф Пилюшин

— Леша, как же это ты в ночном бою с десантниками по кустам ползал, а сегодня на танк один полез? — спросил Булкина Сидоров.

Безусый красноармеец бросил на Сидорова не особенно дружелюбный взгляд:

— Железо надо калить, чтобы получилась сталь, ты это знаешь?

Из блиндажа вышел Васильев. Бойцы умолкли. Политрук достал блокнот, осмотрелся. Звездное небо спокойно лежало над нами, ветерок доносил терпкий лесной запах. От него кружилась голова, тоскливо щемило сердце по родным, мирным местам.

— Из показаний пленных нам известно, — начал свою беседу Васильев, что фашисты не останавливаются ни перед какими потерями. Видите? — И политрук указал на противоположный берег реки. — Эти уже успокоились, но живые будут рваться вперед, к нашему Ленинграду. Немцы взяли Лугу и стремятся сейчас своим правым крылом перерезать последнюю железную дорогу, связывающую Ленинград со страной.

Красноармейцы сидели на корточках, прислонясь к стенке траншеи. Лица у всех были хмурые.

Дядя Вася непроизвольно крутил цигарку, руки его дрожали, табак сыпался на колени. Он опять опускал два пальца в кисет, доставая щепотку табаку, и все-таки никак не мог свернуть самокрутку. На его загорелом лице застыла задумчивость. Рядом с ним сидел Гриша, он автоматически выравнивал пальцами патроны в пулеметной ленте, время от времени посматривая злыми глазами в сторону немцев.

— Да, товарищи, — продолжал политрук, — тяжело нам сдерживать напор врага. Вот уже шестые сутки ведем бой. Задача у нас одна — изматывать силы фашистов, уничтожать их солдат, подрывать, жечь танки, транспортеры, гнать немцев с нашей земли. Много еще у гитлеровцев танков и самоходок, но бояться их не будем. Мы их еще двадцать лет назад научились бить.

Я видел, как Леша Булкин опустил голову, взял камешек и стал его перебрасывать из руки в руку.

— В Ленинград немцев не пустим! Не выйдет это! — закончил политрук.

Новый день на берегах Нарвы начался для нас совершенно неожиданно: как только забрезжил рассвет, наша авиация обрушилась на немецкие позиции. И вот тут-то я увидел, как воюют советские летчики, как мечутся немцы, не зная, где бы укрыться на русской земле, где бы спастись от смерти. Как радовались наши бойцы и командиры! Без опаски высовывались мы из укрытий, а некоторые даже вскакивали на бруствер и, махая винтовками, кричали:

— Дайте им, гадам, дайте! Так их!

Дым от бомбового удара нашей авиации медленно опускался все ниже и ниже, а затем растворился в лучах солнца. Перед нами опять обнажилась изрытая осколками и снарядами родная земля.

Из уст в уста по траншее был передан приказ командира: «Всем укрыться!»

Траншея мгновенно опустела.

Романов, Сидоров и я остановились у блиндажа пулеметчиков. Молча закурили. Через полуоткрытую дверь я услышал голос Гриши:

— Дядя Вася, сегодня фашисты полезут или нет?

— Трудно сказать, Гриша… Но если полезут, то не так прытко, как вчера. Наши соколы попотчевали их сегодня.

Когда мы зашли в блиндаж сержанта Акимова, бойцы его отделения собирались завтракать. Командир отделения отрезал кусок хлеба, не спеша посолил его, и в тот момент, когда хотел откусить, у самой двери взорвался снаряд. Дверь настежь распахнулась, нас обдало дымом, котелки попадали на землю, красноармейцы бросились к пулеметам и винтовкам.

— Ну и шутники эти фрицы, не дадут спокойно человеку поесть, пылить вздумали, — сказал Акимов, пряча в сумку остаток хлеба.

Старший лейтенант Круглов шел по траншее, от бойца к бойцу, подбадривая их:

— Ну, ребята, дождались веселья! Теперь скучать некогда. Патронов не жалейте! У нас их хватит.

Снова разорвался снаряд. Взрывная волна оторвала от пулемета дядю Васю, подняла со дна траншеи и выбросила на бруствер.

Гриша, не задумываясь, выскочил наверх, схватил пулеметчика и втащил в траншею. Он быстро отстегнул флягу от своего ремня, осторожно приподнял голову дяди Васи и приложил флягу к его губам. Потом усадил его у стенки траншеи, а сам бросился к пулемету. Длинная очередь хлестнула по реке.

Из воды на наш берег вылезали вражеские автоматчики. Я впервые увидел так близко немцев: надвинутые низко на брови рогатые каски, искаженные от страха лица, широко открытые рты, лихорадочно бегающие по сторонам глаза… Немцы, видимо, что-то кричали, но шум боя заглушал их голоса. Немецкие солдаты вели непрерывный автоматный огонь, пули бились о бруствер, рвались, поднимая фонтанчики земли.

Гитлеровцы всеми силами старались зацепиться за берег, но не смогли преодолеть силу нашего сопротивления. Вот они один за другим стали отползать к реке. Однако переплыть на другую сторону мало кому из них удалось.

К вечеру шум сражения на реке Нарве стал медленно утихать. Едкий дым пороховых газов постепенно рассеивался. В воздухе разлилась тишина. Не дрогнет нигде былинка, не шелохнется лист…

Всего лишь несколько суток назад мы любовались березовыми рощами, цветущими лугами, морем колосившихся хлебов… А теперь все изрыто и вспахано снарядами и минами. Кругом, куда ни посмотришь, — разбитые танки, самоходки, трупы людей. Вместо хутора — черный пустырь.

Опустившись на колени, Гриша кричал в ухо Ершову:

— Дядя Вася, фашистов перетопили в реке!

Но пулеметчик не слышал Гришу. Цепляясь за стенку траншеи, он с трудом встал, затем, опершись на плечо своего товарища, посмотрел на противоположный берег. Без слов обнял он Гришу и крепко-крепко поцеловал.

Рано утром на седьмые сутки все вокруг вновь задрожало, заволоклось дымом. За валом артиллерийского огня к берегам реки опять поползли немецкие автоматчики. Мы их уже видели не раз. Те же искаженные лица, те же две буквы «СС» на рукавах мундиров. Я видел, как позади солдат полз офицер. Он держал в одной руке гранату-«колотушку», в другой — маузер, которым указывал путь солдатам.

Командир роты Круглов подбежал к Сидорову:

— Видите фашистского офицера?

— Вижу, товарищ командир.

— Так что же вы им любуетесь?

Грохнул выстрел — офицер ткнулся лицом в землю.

Сидоров посмотрел на меня.

— Сколько же их на нас прет? Бьем, бьем, а они все лезут, как черти из болота.

— Гляди в оба, а то опять прозеваем. Владимир стал посылать пулю за пулей.

Лучи солнца не могли проникнуть через волны дыма, который клубился над полем боя. Бойцы и командиры жмурились, высматривали воспаленными глазами противника и, не видя его, стреляли наугад.

Рядом со мной стоял Романов. Он показал на три вражеских танка — когда и где они переправились через реку, я не видел. Танки в упор вели огонь по нашим пулеметным точкам. Артиллерия не могла прийти нам на помощь: мешали густой лес и близость своих траншей.