Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

Солнце уже заходило, дрожащими огнями отражаясь в окнах разноцветных станичных домиков. К вечеру опять начало подмораживать, но несмотря на это, в неподвижном воздухе чувствовалась какая-то особенная почти неуловимая теплота, словно не январь был, а конец февраля.

Городских гостей вышли встречать представители районных организаций, школьники, колхозники. Высокая, наспех сколоченная, обвитая кумачом арка с широким транспарантом «Добро пожаловать» стояла посредине улицы, перед площадью.

На площади гомонила детвора. Возле клуба, выстроенного недавно и еще пахнущего свежим тесом и масляной краской, сгрудилась пестрая толпа. Среди празднично разодетой молодежи было много пожилых мужчин и женщин. Небольшой оркестр, блестя на солнце новыми медными трубами, выстроившись у здания клуба, нескладно играл марш.

По узкому, образовавшемуся в толпе коридору лыжники проходили прямо в клуб, где уже ждали их столы с желанным обедом. Неся на плече лыжи, словно боевое оружие, гордая, раскрасневшаяся, шла Таня мимо плотного ряда станичных женщин, лузгающих семечки, и вдруг услышала за собой шутливый голос:

— Гляньте, бабоньки, и девчата в шаровары вырядились. Оно и правда, видать, в кино таких показывают.

Таня живо обернулась, встретилась глазами с прямым, веселым взглядом краснощекой казачки. Казачка не смутилась, смотрела на Таню вызывающе-насмешливо. Таня ответила ей такой же вызывающей улыбкой и снова услышала:

— Вот, девчата, попробовать бы на этих самых лыжах молоко в город возить!

Дружный хохот грянул среди женщин. Таня, не сдержавшись, тоже весело рассмеялась и, стуча лыжными башмаками, вбежала на крыльцо клуба.

Уже смеркалось, когда участники перехода вышли из столовой и перед тем, как разойтись по заранее отведенным для ночлега квартирам, выстроились перед зданием станичного совета.

Над займищем поднималась желтая полная луна, повитая словно кисейным шарфом, жемчужной морозной дымкой. На снегу вытягивались длинные неясные тени от крытых камышом хат. Луна все больше отрывалась от земли, и чем выше уходила она в синее пустое небо, тем крепче становился мороз.

— Ребята, ночь будет — хоть иголки собирай, — сказал кто-то из лыжников.

Петр Ефимович и председатель совета, добродушно-смешливый здоровяк с круглым, красным от мороза лицом, распределяли, кому куда идти ночевать.

— Я беру к себе самых красивых, — на всю площадь гремел председатель. — Хотя моя хозяйка девчат недолюбливает по одной секретной причине, но ради такого торжественного случая я ее сагитировал, и она койки и перины уже приготовила.

Маленькие, блестящие, как стеклянные бусы, шальные глаза председателя остановились на Тане и Тамаре, стоявших рядом.

— Кончено, товарищ командир! Этих я беру к себе. Уж очень они мне понравились, — подмигнул председатель.

Таню после обеда совсем разморило. Только теперь она почувствовала, как сильно устала: поясницу ломило, ноги от самых бедер сводило тупой болью, точно их зажали в тесные лубки, и Таня боялась, что не сможет сделать ни одного шага.

Тамара тоже еле держалась на ногах.

— Танюша, я не дойду завтра домой, — жалобно пропищала она. — Когда шла — ничего, а сейчас вот упаду и не поднимусь.

Таня обняла подругу за плечо.

— А ты представь, Тамара, что это на войне. И если бы тебе приказали сейчас идти дальше, пошла бы?

Тамара ответила плаксивым голосом:

— Откуда я знаю: пошла бы я или нет? Войну я только по кино да по книжкам знаю.

К девушкам подошел Петр Ефимович, внимательно-ласково вгляделся в потемневшие обветренные девичьи лица.

— Ну, девчатки, первая половина задания выполнена вами хорошо. Даже не ожидал. — Петр Ефимович обернулся к Тане. — Будешь еще прыгать, востроглазая, и строй нарушать?

— Не буду, — беспомощно улыбнулась Таня, стараясь изо всех сил сохранить бодрый вид.

— Ну, то-то… А то все норовила бегом да взапуски. И не пыжься, не задирай голову. Все равно вижу — устала. Ну, ничего, девушки, — отечески мягко добавил Петр Ефимович. — За ночь ножки поспят, отдохнут, а завтра сами домой побегут. Молодцы! Не отстали от ребят. Теперь марш на отдых. И если увижу, кто по станице будет разгуливать, лыжи завтра отниму и заставлю пешком домой идти. Прошу не проспать сигнал. Сбор по трубе здесь же в девять ноль-ноль… — И, пожелав лыжницам спокойной ночи, Петр Ефимович удалился.

Забыв о Тамаре и о том, где находится, Таня ищуще и беспокойно вглядывалась в группки расходившихся по квартирам лыжников.

«Но где же он? Где?» — думала Таня, все больше беспокоясь, что Юрий не подойдет и не скажет того, что хотел сказать…

Он подошел внезапно, словно вынырнул из-под земли.

Таня сразу приняла безучастный вид. Тамара жалобно захныкала:

— Ой, я не могу больше, Юрий Николаевич, что же не идет за нами председатель? Куда он ушел? Где вы расположились?

— Наша группа в Доме колхозника… Там, за углом, — ответил Юрий. — А вы? — спросил он Таню.

— Мы у председателя, — тихо ответила Таня и отвернулась.

Подошел Виктор.

— Ты где ночевать будешь? — обратилась она к нему, — Мы прямо заждались. Я спать хочу ужасно. — И она нарочито громко зевнула.

— Где я ночую? — весело переспросил Виктор. — Я хорошо устроился, сестричка. У меня всегда все в порядке. По-военному. — Он неопределенно махнул рукой. Глаза его как-то особенно весело блеснули. Только теперь Таня заметила поджидавшую невдалеке Валю.

— Спокойной ночи, Танюша! Утром я прибегу будить тебя, — тем же притворно-небрежным и веселым голосом проговорил Виктор и пошел.

Таня видела, как Валя быстро пошла ему навстречу. Две фигуры слились и пошли вдоль улицы, расплываясь в серебряном сиянии месяца.

«Она ожидала его. Они будут вместе», — подумала Таня, и ревнивое чувство шевельнулось в ней.

В эту минуту подошел председатель.

— Где вы тут, девчата? Извиняйте, дела задержали меня в совете. Айда ко мне!

Таня обернулась к Юрию. Он серьезно и, как показалось ей, печально и просительно смотрел на нее.

— Я провожу вас, — сказал Юрий.

— Не нужно, — всем существом чувствуя приближение какой-то важной минуты, испуганно попросила Таня. — Мы дойдем сами.

— Дайте мне ваши лыжи… и ваши… — обернулся он к еле двигавшей ногами Тамаре и, отобрав у девушек лыжи, молча пошел рядом.

Председатель о чем-то весело рассказывал всю дорогу, но Таня не слушала его.

У калитки председательского дома Юрий передал лыжи Тамаре, задержал Таню, не выпуская ее руки.

— Одну минутку… — тихо и настойчиво проговорил он. — Одно слово… Только одно слово.

Юрий подождал, пока председатель и Тамара скроются за калиткой, глубоко вздохнул, словно перед тем, как нырнуть.

— Вы можете рассердиться, прогнать меня, но… я шел сюда затем, чтобы сказать вам это слово… — глухим голосом заговорил он.

— Какое? — чуть — слышно спросила Таня.

— Я люблю вас, — тихо и раздельно произнес Юрий. — Вот и все, что я хотел сказать.

Приблизив к нему озаренное лунным светом, неузнаваемо похорошевшее лицо, Таня спросила строго:

— Это правда, Юра?

— Правда, — как-то слишком просто ответил Юрий и протянул к ней руки, но она отстранила их.

Он робко глядел на нее, а она уставила неподвижный взгляд куда-то в сверкающую лунным блеском высь, молчала. Луна поднялась еще выше: она стала совсем белой, как серебро, и снежное займище, отполированная поверхность закованной в лед реки отсвечивали под ее лучами, как слегка замутненное зеркало.

— Пройдемся немного по улице. Просто стыдно спать в такую ночь, — неуверенно предложил Юрий.

Таня больше не противилась, забыв об усталости, обо всем на свете.

Они медленно пошли вдоль светлой, как днем, улицы, между безмолвных станичных хат, к белеющей на пригорке старой церкви. Снег громко скрипел под ногами.

— Вам холодно? — спросил Юрий и, взяв ее руки в шерстяных детских варежках, стал отогревать их своим дыханием.

Таня не отнимала их, шла молча.

Вдруг она остановилась.

— Юра, вы представляете себе, как серьезно, и важно то, что вы сказали?..

Юрий робко вздохнул.

— Да, представляю… И понимаю. Я скажу больше. Я хочу, чтобы вы были моей женой, моим другом навеки…

Юрий говорил теперь спокойно, деловито, и это спокойствие почему-то пугало Таню.

Она отняла свои руки, пошла быстрее.

Юрий догнал ее, обнял.

— Ведь я серьезно, Таня… Милая. Клянусь тебе…

— Серьезно? — Она приблизила к нему свое странно суровое лицо. — И вы всегда будете любить меня?

— Всегда, — твердо ответил Юрий.

— И так же сильно?

— Да… Так же сильно…

Юрий встревоженно смотрел на нее, изумленный необычной интонацией ее голоса. А Таня, все более разгорячаясь и сверкая глазами, продолжала: