На крыльях мужества - Иван Драченко

Первым вырулил на взлет подполковник Шундриков.

Бурлящий поток воздуха пригладил траву, и шлейф жидкой пыли, словно пар, повалил из-под днища машины.

Самолет сделал стремительный разбег и важно понес ввысь свою бронированную тяжесть. За ведущим группы начали взлетать все остальные.

В воздухе мы быстро пристроились к подполковнику: Николай Кирток справа, я слева, как и было приказано.

Легли на курс, не отставая от командира ни на полкрыла, будто связанные одной невидимой нитью.

- Осторожнее, черти. Слышите?.. - раздался в шлемофоне голос заместителя командира дивизии, но без ноток раздражения.

Искоса посмотрел на фонарь флагмана. Через боковую форточку отчетливо вырисовывалось его лицо, подчеркнутое вертикальными полосками подшлемника. Осмотрелся вокруг: хорошо идут ребята - в кулаке, плотно. Кабину наполняет гул - мощный, слитный, словно от одного огромного двигателя.

Подошли к полевому аэродрому и только здесь освободили головной самолет из-под "опеки", но сели с ним одновременно и почти рядом.

И вот после такого полета подполковник учинил нам капитальный разнос, обозвал мальчишками и наградил серией нелестных эпитетов. А все из-за рискованного лихачества, окончившегося, как узнали мы позже, трагически: в этом полете погиб Яков Луценко, пытавшийся на бреющем полете передать привет своей девушке, жившей на окраине города.

Чуть остыв, Владимир Павлович вынес нам "приговор". Когда мы его услышали, то чуть не заплясали: назад не возвращаться, стать на все виды довольствия в боевой 66-й Киевский штурмовой авиационный полк.

Итак, нас ожидали горячие деньки.

Фашистское командование, планируя операцию "Цитадель", сосредоточило на курском направлении огромные силы: свыше 900 тысяч человек, около 10 тысяч орудий и минометов, до 2700 танков и штурмовых орудий, более 2 тысяч самолетов. Пятьдесят гитлеровских дивизий готовились двинуться 5 июля на "окончательный разгром" советских войск.

Лучшие из лучших - косточка к косточке - части сосредоточились здесь. Одни названия дивизий СС чего стоили: "Рейх", "Мертвая голова", "Викинг", "Адольф Гитлер". Войска были нашпигованы разным бронированным зверьем тяжелыми танками - "тиграми", "пантерами", штурмовыми орудиями "фердинанд".

Сюда были стянуты лучшие эскадры рейха - "Мельдерс"; "Удет", "Зеленое сердце", "Рихтгофен", "Ас-Пик".

Особые надежды возлагались противником на самолеты "Фокке-Вульф-190А" и "Хеншель-129".

На линии Курского выступа повисла обманчивая тишина, готовая в любую минуту взорваться, залить огнем, засыпать пеплом все вокруг.

Мы же сразу окунулись в сложную боевую жизнь. Командиры и политработники полка готовили нас, молодых летчиков, не только в плане техническом, но и моральном, раскрывая сильные и слабые стороны противника, его коварные замыслы. Те, кому уже пришлось изрядно понюхать пороху, делились опытом, накопленным в тяжелых воздушных боях.

А на передовую день и ночь тянулись колонны танков, орудий, автомашин, подтягивались тылы. Все чаще и чаще в штабе полка над простынями карт засиживались авиационные и наземные командиры. "Неспроста все это, говорили между собой летчики. - Что-то затевается большое, серьезное".

Попал я в эскадрилью старшего лейтенанта Николая Евсюкова. До знакомства почему-то представлял комэска мощным парнем, косая сажень в плечах, с трубным голосом. Оказалось же все наоборот: Евсюков был худощав, но жилист, нетороплив на слово. За этой обманчивой внешностью скрывалась масса энергии, твердость характера, трезвый расчет, умение быстро, рационально сориентироваться в самой неблагоприятной обстановке.

Те горячие деньки, о которых так много говорилось, наступили.

Нас включили в боевой расчет. Молодежь собрал командир эскадрильи. Расположились на лужайке. Говорит он спокойно, словно преподает урок, изредка приглаживает льняные волосы.

- Команды выполнять четко и неукоснительно. Строй - святое место. Никакой самодеятельности. Осмотрительность и еще раз осмотрительность. Учтите Курскую магнитную аномалию, девиация действует на компас. Стрелка крутится, как белка в колесе. Поэтому главное - наземные ориентиры и карта.

Работать будем так: сначала угостим немцев бомбами, затем накроем огнем эрэсов, а потом ударим из пушек и пулеметов. Огонь открывать по моей команде.

Начальник штаба полка Дмитрий Митрофанович Спащанский приказал подготовить карты, нанести на них линию фронта, исходный и конечный пункты маршрута, контрольные ориентиры, изучить каждый километр территории в районе предстоящих действий, дабы не ударить по своим.

Объяснял он любой вопрос тщательно, четко, делая логические выводы. И это было вполне понятным. До армии Дмитрий Митрофанович окончил Нежинский пединститут, после служил рядовым сапером, офицером, уже в зрелом возрасте окончил курсы летчиков-наблюдателей при Ейской школе пилотов. Потом стал штурманом звена, затем перешел на штабную работу.

Невысокого роста, худощавый, на первый взгляд обделенный здоровьем, он ворочал уймой дел. И всегда во главу угла майор Спащанский ставил заботу о том, чтобы строго соблюдались дисциплина в полку, режим отдыха, питания летно-технического состава.

...В преддверии какого-либо испытания люди ведут себя по-разному: сильные натуры сразу буквально цементируют свою волю, внутренне мобилизуют; себя, чтобы преодолеть предстоящий трудный рубеж, другие

находятся в мучительном водовороте мыслей: а как сложится первый бой? Выйдешь ли ты из него живым? Сможешь ли заслонить друга от смерти?

Как сейчас, помню наше первое комсомольское собрание перед боями на Курской дуге. Были собрания и раньше, и позже, но вот это почему-то глубоко врезалось в память.

Недалеко от стоянки "илов", в окружении неокрепших березок, расположилась вся наша полковая комсомолия - летчики, стрелки, авиамеханики... Сидели в полной боевой: в случае чего машины рядом...

На сложенные снарядные ящики поднялся замполит полка майор Василий Андреевич Константинов.

Повестка собрания была такой: "Поведение комсомольцев в бою". Все смотрели на Константинова с нескрываемым уважением, ибо знали, что храбрым человеком был майор. Смелость и убежденность сочетались у него с хорошей летной выучкой. Как правило, в штабе место замполита всегда пустовало. Приходил, когда подпирали бумажные дела, а все время он был с людьми на самых опасных участках. Иногда майор говорил всего несколько слов - самых обыкновенных, будничных, часто шутливых - громких слов он не любил, - но люди чувствовали, что они услышали что-то важное и очень нужное. От всех его слов и от него самого исходила непоколебимая уверенность, что все будет по-нашему. Эта уверенность светилась в его ясных глазах, в точных и плавных (так умеют только летчики) жестах. Вот и теперь Константинов говорил просто, без всяких ораторских эффектов, в обычной своей мягкой манере.