Летатель - 79 (Historiy Morbi) - Григорий Салтуп

Бомж вернул мне украденное и даже попытался меня наградить своей измятой полупачкой "Севера".

- А участковый обещал меня на работу устроить. Говорит: - "Полечишься годик в эЛТэПэ, будет тебе и работа, и прописка". Хороший мужик участковый. Он прав: - "Лечиться и еще раз лечиться!"

Уже на улице меня на миг остановил крик бомжа, усиленный эхом двора-колодца:

- Мужик, ты пришелец, да? Я буду лечиться! Я вылечусь!

Я быстро перебежал Большой проспект, опасаясь, что бомж привяжется. "Хорошо, летать я умею, а что дальше?" - подумал я.

"Здесь летать невозможно. Засекут, отловят, по врачам начнут водить", - что и произошло, Василий Иванович. - "За кордон? На Запад? Но я не хочу! Ну, их в задницу со сладкой жизнью! Не хочу и все! Я здесь родился!"

"Я земли для погоста не хочу выбирать,

На Васильевский остров я вернусь умирать!"

Я побрел в кафешку "Дохлый Голиаф" на Пятой линии. Мог бы летом лететь, но нельзя... Нельзя! Почему? Кому мешаю?

В "Дохлом Голиафе" за сто ликом с бутылочкой "сухаря" сидели Василь Петрович Гегемон, мой сосед, и Виталик Верхоблядов. Я поздоровался с Василь Петровичем за руку и сказал Верхоблядову:

- Не тянись. У меня руки чистые, пачкаться не хочу.

Верхоблядов зло съежился и убрал руку. Я взял себе двойной кофе, шоколадку и бутылку "Шампанского". В кафешке, кроме нас троих и Ады за стойкой, сидела забавная парочка: майор-перестарок, которому по возрасту давно пора быть подполковником, и пожилая "девушка" лет под сорок с малиновыми губами и в седом парике.

- Задаешься, да? Брезгуешь, да? - подхохатывал Верхоблядов. - Ишь ты, руки не подал! Хо-хо-хо!

- Василь Петрович, я летать научился, - сказал я, разливая себе и Гегемону по стаканам "Шампанское", - Честное слово!

- Глядить-ка! А трезвый! - удивился Гегемон. - Ладно, мимо стакана не налей, летатель.

Я чокнулся с Василь Петровичем, в единый дух освободил в себя шампанское, зажевал уголком шоколадки и взлетел.

Раскинув руки, я медленно, как большая стрекоза, обогнул неподвижный вентилятор под потолком, облетел парочку, - майор поперхнулся сухим вином (случай в анналах Советской Армии беспрецедентный!), "девушка" стянула с головы парик и, комкая его как платок, прижала к большим грудям. Защищая подругу, майор подпрыгнул со стула, замахал руками, отгоняя меня, как овода, и сел на пол, вскрикивая: - "Кыш, кыш! П-шел вон!"

Восхищенный Василь Петрович хлопал себя по груди и бормотал: - "Во даеть! Во даеть!"

Виталий же Верхоблядов со стаканом у рта барабанил зубами по стеклу сложный наигрыш.

Лишь одна Ада за стойкой не растерялась (ей и не такое приходилось видеть на рабочем месте) и,

- Хватит, мальчики, веселиться!

Она всех клиентов зовет "мальчиками".

- Выпили, расплатились и быстренько разбежались по домам! А летать у меня нечего. Клиентов пугать!

Я приземлился на свой стул, хлобыстнул скоренько еще стакан шампанского. Василь Петрович:

- "Научи, Саня! По гробь жизни блаходарень буду!"

А Верхоблядов словно неживой, пялит на меня глаза сквозь очки и барабанную дробь на стакане зубами выцокивает.

"Василий Иванович!" - ожил селектор на столе у доктора.

6.

"Василий Иванович! - ожил селектор на столе у доктора: - Подъехали ваши кагебэшники с бумагами. Даже двое. Поднимаются".

- Спасибо, Изольда Тихоновна, - сказал доктор в селектор и глянул на развернутую страницу "Истории болезни". Почти чистая. Лишь вверху несколько строчек.

- Табула раса!

Говорит доктор и, обмакнув ватку в нашатырный спирт, - вонь мгновенная! - протягивает ее пациенту:

- Пожалуйста, Александр Степанович, попрыскайте на воротник свитера. Запах того спирта надо перебить.

Пациент беспрекословно исполняет приказание.

- Александр Степанович, отвечайте, только быстро: как долго вы летали до того, как вами заинтересовались органы?

- Три недели.

Доктор делает летучую отметку в "Истории болезни".

Стук в дверь.

- Да-да! Пожалуйста! - приглашает Василий Иванович, дверь толкают, но она на замке. Доктор вскакивает, открывает замок. - Простите, закрылась случайно. Здравствуйте...

Входят двое в штатском.

7.

Входят двое в штатском.

Приветливо улыбаются доктору и пациенту. Один с лаской во взоре фиксирует прутковый закат в окне, плексиглас на портретах, пластмассовые горшочки с кактусами - он впервые в этом кабинете.

Второй, не отпуская руку доктора, спрашивает:

- Как прошла гипогликемия?

- Я ее не делал... И вообще я её не делаю. Процедурная этажом выше. А разве ему назначена гипогликемия?

- Да... простите, маленькая накладка вышла, - оборачивается к мужчине в синем свитере человек в штатском.

- Вы хорошо себя чувствуете?

- Куда уж лучше? - сквозь зубы бормочет пациент.

- Надо же! Ошиблись этажом. Следуйте за нами.

- Простите! - Теперь доктор подхватывает руку мужчины в штатском. - Я два часа вел прием пациента, и вы его забираете? Позвольте, я закончу и с его бумагами ознакомлюсь.

- Возникла необходимость?

Цвиркнув сквозь зубы, многозначительно покачивает головой старший, тот, который в этом кабинете не впервые.

- Да! - протягивает руку за красной папочкой доктор.

Жест Василия Ивановича тороплив, некстати, вызывает недоумение на лицах кагебэшников, но, тем не менее, старший отдает врачу папочку с тесемочками бантиком и отшагивает к стене, явно показывая, что намерен находиться в кабинете до окончания приема

Другой штатский делает два шага назад-влево, копируя действия начальника.

В серых костюмах, белых рубашках, в неярких галстуках они становятся у двери на страже, глаз не спуская ни с пациента, ни с доктора.

Василий же Иванович бегло просматривает листки в папке, снизу вверх почему-то, вдруг задерживается на какой-то фразе и спрашивает у старшего кагебэшника:

- Так был пожар в газо-операторской или не был?

- Окончательно не выяснили еще. В пожарной дежурной части вызов зафиксирован, диспетчер помнит, как отправлял машину, но никто из команды не помнит. Эту странность я отметил. Следов пожара на месте не обнаружено. Соседи ничего не видели и взрыва не слышали. Одна старушка якобы видела взрыв, но она заговаривается... К чему вам это, доктор?

Доктор не отвечает на вопрос человека в штатском, долистывает бумаги в папке, что-то дописывает в своем листке и обращается к фигурам у двери:

- Будьте добры, подождите в коридоре. Два-три вопроса, и Александр Степанович в вашем распоряжении.

Едва за штатскими захлопывается дверь, доктор начинает мыть руки и, включив струю до упора, кивком подзывает к себе пациента. Тот подходит, но не сразу; вообще, с той минуты, как Изольда Тихоновна перебила его рассказ, он не вполне в себе.