Сибирских улиц тихий ад - Андрей Бурцев

- Мы прекрасно понимаем, Алексей Степанович, - снова прервал его Иванов, - что поручаем вам сложную и ответственную работу, которая потребует много времени и всех ваших сил. В современном мире - как, впрочем, и в старину - ничего не делается за так. Поговорим о компенсации. - Голос Иванова стал деловитым и, перечисляя, он принялся загибать длинные худые пальцы. - Во-первых, слава... Не морщитесь, Алексей Степанович, кто же в душе не мечтает о славе? Слава, начавшаяся при жизни, и которая останется в веках и тысячелетиях. Помните тех пятерых? Ну, о гонораре не стоит и упоминать. Денег мы будем вам давать столько, сколько вы будете тратить, Алексей Степанович. До конца жизни. Ну, и, разумеется, условия работы. Мы обязуемся создать вам самые лучшие. Квартирой вы довольны?.. Значит, переезжать не будем. Компьютер мы вам предоставим. Не думаете же вы, что писать придется гусиным пером? Ну, и прочие мелочи... Я ничего не забыл? Ах, да, помощники. Помощники у вас тоже будут, а если они не подойдут вам, мы найдем других. Мы ведь теперь будем держать с вами, Алексей Степанович, самую тесную связь.

- Постойте, постойте, - пробормотал Ганшин, ошеломленно уставившись на смутно видимое в дымном полумраке лицо и блестящую лысину. - Вы что же, это серьезно?

- Абсолютно серьезно, Алексей Степанович, - веско пробасил Иванов. - У меня и договор готов. В нем все перечислено.

Он нагнулся и защелкал замками стоящего на полу "дипломата". Ганшин машинально взял хрустящие листы мелованной бумаги, даже не пытаясь прочитать, что там написано.

- Я должен подумать, - тихо сказал он.

- Подумайте, Алексей Степанович, подумайте. Но времени у вас лишь до полуночи. Завтра мы будем слишком заняты, так что решать вам нужно сегодня.

Ганшин машинально взглянул на часы. Светящийся циферблат был отчетливо виден в полумраке, и Ганшина поразило, что стрелки показывали всего лишь пять минут десятого. Ему казалось, что они разговаривали здесь несколько часов.

- Ничего, Алексей Степанович, - пробасил Иванов, - мы все успеем. Сейчас мы доставим вас домой, и у вас еще будет время подумать. А договорчик с собой захватите. Почитаете дома...

Грохот шагов в соседней комнате вдруг настолько усилился, что Ганшин почти не расслышал последних слов. Медленно и тягуче заскрипела дверь. Ганшина поразило, что Иванов, вальяжно развалившийся на стуле, внезапно вскочил, мелкими, ненужными движениями рук оправляя пиджак, и как-то подобострастно согнулся, живо напомнив собой вопросительный знак. Лампа мигнула и вспыхнула так, что озарила всю комнату.

Повернувшись к двери, Ганшин поднял глаза и замер, уже не в силах оторвать взгляд от вошедшего.

- Ну и как? - раздался Голос.

Ни тогда, ни впоследствии Ганшин не смог бы дать ему характеристику. Он был не высокий и не низкий, вообще никакой. Он просто заполнил собой комнату, вытеснив из нее все прочие звуки.

Все дальнейшее Ганшин воспринимал как в тумане.

- Он согласен, конечно же, он согласен, - откуда-то издалека донесся торопливый голос Иванова, сразу ставший тоньше и почему-то жалобней.

- Я должен подумать, - чувствуя слабость во всем теле, покрывшись холодным потом, еле слышно пробормотал Ганшин.

9

Часы на кухне мелодично звякнули, отмечая половину десятого. Ганшин, много лет не замечавший этого звука - часы остались от бабушки и Ганшин прожил с ними всю жизнь, вздрогнул. Потом поежился. Его знобило, хотя ветерок, влетавший в комнату из открытого окна, был теплый, как и положено простому летнему ветерку.

По улице шествовали сумерки, накрывая город серым плащом. Серый воздух висел над домами, беспорядочно спускающимися к закованной парапетами, запряженной в турбины ГЭС реке. Кое-где окна уже горели, но редко. В нынешнее трудное время люди предпочитали экономить на мелочах, хотя телевизоры работали чуть ли не круглосуточно в каждой квартире и тысячи глаз пялились в одни и те же рекламные ролики, словно хотели разгадать их смысл.

Под окном снова застучали сапоги. Ганшин лег животом на подоконник. По улице в два ряда, четко отбивая шаг, шли парни в серых рубахах навыпуск, подпоясанных кусками веревки. Все были коротко подстрижены и напряженно глядели вперед. Серые рубахи сливались в сумерках в одно длинное серое пятно. Павловцы, серая гвардия нынешнего Президента, начинавшиеся, как любители каратэ и восточных единоборств, а теперь вылившиеся в мощное военное подразделение.

Серость, торжествующая серость, подумал Ганшин с печальной усмешкой. Когда торжествует серость, к власти в итоге приходят черные...

Он опять поежился и, отпрянув в комнату, с треском захлопнул окно.

Трус проклятый, обругал себя Ганшин. Ведь ты же просто боишься. Боишься даже подумать о том, что случилось в покосившейся хибаре. А думать надо. Времени осталось всего ничего. Они ведь придут. Не думаешь же ты, что это был кошмарный сон? В конце концов, доказательство лежит на столе - несколько листов мелованной бумаги с четко отпечатанным компьютерным шрифтом. Договор. Ты ведь даже не прочитал его. Впрочем, читать и не нужно, все и так ясно. Вопрос не в том, что там написано, а в том, стоит ли соглашаться. Можно ли пойти на эту сделку и остаться при этом самим собой?..

С другой стороны, думал Ганшин, вцепившись в подоконник и уперевшись лбом в холодное стекло, а что в этом плохого? Если я могу писать то, что посчитаю нужным - а я уж постараюсь, - то это выходит даже полезное дело. Все материалы мне обещаны, а уж какие я сделаю из них выводы - это на моей совести. В конце концов, те пять апостолов тоже не могли быть уверены, полезным ли делом занимаются, и все же написали...

Погоди, оборвал он себя. Ты что же, поверил во всю эту чушь, в эту антинаучную ахинею? Неужели тебя так легко обвести вокруг пальца? Какая-то очередная политическая группировка, какие-нибудь сатанисты-мазохисты, рвущиеся к власти, и ты им понадобился для каких-то их темных делишек. Только подпиши, а после начнут закручивать гайки, найдут в договоре те-то и те-то пунктики и окажешься ты в кабале. И будешь писать не то, что захочешь, а то, что продиктуют. А может, и вообще не писать, а только подписывать... Все просто и понятно, так всегда у нас делалось. И нечего накручивать всякую мистику. Но Ганшин знал, что не все так просто и совсем даже не понятно. Потому что стоило только подумать о... Вспомнить о том, как... Даже мимоходом представить себе...

Трус, еще раз обругал себя Ганшин. Ты даже подумать боишься о том... кто вошел в комнату в конце разговора с референтом Ивановым... Впрочем, не только боишься, а просто не можешь. Как можно представить себе человека, которого видишь одновременно как обычного человека, как некое... н-ну, скажем существо и как суть, сгусток, квинтэссенцию чего-то темного и невообразимо тебе чуждого?