Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI) - Чарльз Диккенс

Девушка была еще очень молода, по-видимому не старше семнадцати лет, держалась застенчиво и робко, однако самообладанием и умением скрывать свои чувства она была наделена в большей степени, чем женщины даже более солидного возраста. Это она только что доказала как нельзя лучше, ухаживая за больным джентльменом. Она была невысокого роста и худенькая, как и пристало в ее годы, но вся прелесть юности и девичества украшала ее милую головку. Ее лицо было очень бледно - отчасти, надо полагать, от недавнего волнения. По той же причине слегка растрепались темно-каштановые волосы и, выбившись из прически, небрежно падали на шею, за что ни один свидетель мужского пола не решился бы ее осудить.

Она была одета как девушка из общества, но крайне просто, и даже когда сидела неподвижно, как теперь, во всем ее облике было что-то милое, вполне совпадавшее со свойственной ей скромной и непритязательной манерой одеваться. Сначала она время от времени тревожно поглядывала на кровать, но потом, убедившись, что больной успокоился и занялся писанием, тихо передвинула свой стул ближе к огню - по-видимому, инстинктивно чувствуя, что свидетели ему нежелательны; отчасти же для того, чтобы незаметно для больного дать волю своим чувствам, которые она до того сдерживала.

Все это, и даже гораздо больше, румяная хозяйка "Синего Дракона" успела заметить и понять вполне, как только женщина умеет понять женщину. Наконец она сказала, нарочно понизив голос, чтобы не слышно было больному:

- Приходилось ли. вам видеть у него такие приступы раньше, мисс? Часто это с ним бывает?

- Мне приходилось видеть его больным, но никогда еще ему не бывало так плохо, как сегодня.

- Какое счастье, мисс, - сказала хозяйка "Дракона", - что все рецепты и лекарства были с вами!

- Они и предназначены для таких случаев. Мы никогда без них не путешествуем.

"Ах, вот как! - подумала хозяйка. - Эй, да вы привыкли путешествовать, да еще путешествовать вместе".

Она до такой степени боялась, как бы эта мысль не отразилась у нее на лице, что, встретившись взглядом с гостьей и будучи честной женщиной, несколько смутилась.

- Этот джентльмен... ваш дедушка... - начала она опять после короткой паузы, - он совсем не хочет никакой помощи, так что вы, должно быть, очень за него боитесь, мисс?

- Сегодня я сильно тревожилась... Он... он мне не дедушка.

- Я хотела сказать "отец", - возразила хозяйка, чувствуя, что сделала досадный промах.

- И не отец, - отвечала молодая девушка. - И не дядя, - прибавила она с улыбкой, предупреждая всякие дальнейшие догадки. - Мы с ним не родня.

- Ах ты господи! - отвечала хозяйка, смешавшись еще больше прежнего. Как же это я могла так ошибиться, когда знаю не хуже всякого другого, что больные всегда кажутся гораздо старше своих лет! Да еще зову вас "мисс"! Дойдя до этих слов, она невольно взглянула на левую руку девушки и опять запнулась, так как обручального кольца на среднем пальце не было.

- Когда я сказала, что мы чужие друг другу, - отвечала та кротко и также не без смущения, - это значило - совсем чужие, а стало быть, и не муж и жена. Вы звали меня, Мартин?

- Звал вас? - откликнулся старик, быстро взглянув на нее и поспешно пряча под одеяло бумагу, на которой писал. - Нет, не звал.

Она уже сделала шага два к кровати, но сразу остановилась и замерла на месте.

- Нет, не звал, - повторил он с раздражением. - Почему вы спрашиваете? Если я вас звал, то какая была бы надобность в этом вопросе?

- По-моему, сударь, это скрипела вывеска за окном, - заметила хозяйка; предположение, кстати сказать, отнюдь не лестное для голоса старого джентльмена, как она и сама почувствовала в ту же минуту,

- Не важно, что именно это было, сударыня, - возразил старик, - только не я. Ну, что же вы там стали, Мэри, как будто у меня чума! Все меня боятся! - прибавил он, бессильно откидываясь на подушку, - все, даже она! Это проклятие какое-то! Чего же еще ждать!

- Нет, нет, что вы. Конечно, нет, - сказала добродушная хозяйка, вставая и подходя к нему. - Приободритесь, сударь. Это только болезненные фантазии.

- Какие там еще болезненные фантазии? - вскинулся на нее старик. - Что вы смыслите в фантазиях? Откуда вы слышали про фантазию? Все то же! Фантазии!

- Ну вот, смотрите, вы же мне пикнуть не даете, - отвечала хозяйка "Синего Дракона" с невозмутимым добродушием. - Господи ты мой боже, ничего плохого в этом слове нет, хоть оно и старое. И у здоровых людей тоже бывают свои причуды, да еще какие странные сплошь и рядом.

Как ни была безобидна ее речь, она подействовала на недоверчивого старика, словно масло на огонь. Он поднял голову с подушки, устремил на хозяйку темные глаза, сверкание которых усиливалось бледностью впалых щек, в свою очередь казавшихся еще бледнее от черной бархатной ермолки, и впился в ее лицо пристальным взглядом.

- А не рано ли вы начинаете! - произнес он таким тихим голосом, что, казалось, скорее думал вслух, чем обращался к ней. - Однако вы не теряете времени. Вы делаете то, что вам поручено, чтобы заслужить награду? Ну-с, так кто же подослал вас?

Хозяйка в изумлении посмотрела на ту, кого он называл "Мэри", и, не найдя ответа на ее поникшем липе, опять взглянула на старика. Сначала она даже испугалась, думая, что он повредился в рассудке; однако неторопливая сдержанность его речи и твердая решимость, которая сказывалась в выражении его резко очерченной физиономии, а главное в крепко сжатых губах, убедили ее в противном.

- Ну же, - продолжал старик, - отвечайте мне, кто он такой? Впрочем, раз мы находимся здесь, мне нетрудно догадаться, можете быть уверены.

- Мартин, - вмешалась молодая девушка, кладя руку ему на плечо, подумайте, как недолго мы пробыли в этом доме, даже имя ваше тут неизвестно.

- Если только вы... - начал он. Ему, как видно, очень хотелось высказать подозрение, что она злоупотребила его доверием, открывшись хозяйке; но, вспомнив нежные заботы девушки или растрогавшись выражением ее лица, он сдержался и, улегшись поудобнее на кровати, замолчал.

- Ну, вот! - сказала миссис Льюпин, ибо только от ее имени "Синему Дракону" разрешалось удовлетворять нужды людей и животных. - Вот теперь вы успокоитесь, сударь. Вы просто позабыли на минуту, что вас окружают одни друзья.

- Ox, - простонал старик с раздражением, беспокойно водя рукой по одеялу, - к чему вы говорите мне о друзьях? Неужели я без вас не знаю, кто мне друзья и кто - враги?

- По крайней мере, - кротко настаивала миссис Льюпин, - эта молодая леди вам друг, я уверена.

- У нее нет оснований быть врагом, - отозвался старик голосом человека, окончательно потерявшего надежду и доверие к людям. - Думаю, что друг! Бог ее знает. Ну, вот что: дайте-ка мне уснуть. Свечу оставьте на месте.

Как только обе они отошли от кровати, старик вытащил бумагу, над которой трудился так долго, и сжег ее на свече дотла. Покончив с этим, он погасил свечу и, отвернувшись с тяжелым вздохом к стене, натянул одеяло на голову и затих.

Уничтожение бумаги, так странно не вязавшееся с затраченным на нее трудом и к тому же грозившее пожаром "Синему Дракону", привело миссис Льюпин в немалое замешательство. Но молодая девушка, не выказав ни удивления, ни любопытства или тревоги, шепнула ей на ухо, что побудет с больным еще немного, и, поблагодарив ее за внимание и помощь, просила не сидеть с нею, так как она привыкла быть одна и скоротает время за чтением.

Миссис Льюпин полностью, и даже с процентами, унаследовала ту законную долю любопытства, какая полагается прекрасному полу, и во всякое другое время, вероятно, было бы не так-то легко заставить ее понять этот намек. Но сейчас, растерявшись от изумления перед всеми этими загадками, она немедленно покинула комнату и отправилась, нигде не задерживаясь, вниз, в свою маленькую гостиную, где и уселась в кресло с неестественным для нее спокойствием. Как раз в эту критическую минуту послышались шаги в коридоре и мистер Пексниф, умильно улыбаясь, заглянул через невысокий прилавок на открывавшуюся глазам перспективу уюта и комфорта и прошептал:

- Добрый вечер, миссис Льюпин!

- Боже мой, сэр! - воскликнула она, вставая ему навстречу. - Как я рада, что вы пришли!

- И я тоже очень рад, что пришел, - отвечал мистер Пексниф, - если могу быть полезным. Я очень рад, что пришел. В чем дело, миссис Льюпин?

- Один джентльмен заболел в дороге и остановился у меня, он лежит наверху и очень плох, - отвечала сквозь слезы хозяйка.

- Один джентльмен заболел в дороге, лежит наверху и очень плох, вот как? - повторил мистер Пексниф. - Ну-ну!

В этом замечании не было решительно ничего такого, что можно было бы назвать оригинальным, нельзя также сказать, чтобы в нем содержалась какая-нибудь особенная мудрость, дотоле неизвестная человечеству, или чтобы оно открывало какой-нибудь неведомый источник утешения. Но мистер Пексниф смотрел так благосклонно и кивал головой так успокоительно, и во всей его обходительной манере сквозило такое чувство собственного превосходства, что и всякий на месте миссис Льюпин утешился бы от одного присутствия и звука голоса такого человека; и хотя бы он сказал всего-навсего, что "глагол должен согласоваться в роде и числе с существительным, любезный мой друг", или что "восемью восемь шестьдесят четыре, почтеннейший", - все же слушатель был бы глубоко благодарен мистеру Пекснифу за его мудрость и человеколюбие.