Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Клэр Норт

Подошла Судорога и склонилась надо мной.

– Ты что это делаешь? – спросила она.

Я решил, что отвечать на ее вопрос необязательно, и промолчал. Изо рта у меня потекла слюна. Я чувствовал, как она холодит кожу на моей горящей щеке, и это было приятно.

– Что ты делаешь, что ты делаешь, что делаешь?! – заверещала Судорога.

Ухватив за плечо, она встряхнула меня и отошла, однако тело мое продолжало колебаться из стороны в сторону, и это ощущение показалось мне очень странным. Я понял, что обмочился, но это не вызвало у меня никаких отрицательных эмоций, как и текущая изо рта слюна. Неприятно мне стало позже, когда моча высохла и в ноздри ударила вонь.

В какой-то момент надо мной возник Билли-Урод. Мне показалось, что кто-то размозжил ему голову, раздавил, словно перезрелый помидор. Лицо его было залито кровью и вытекшим из расколотого черепа мозгом. Целыми оставались только глаза, нос и губы. Серо-белое мозговое вещество скопилось в углу рта санитара и капало на мое лицо. Я закричал, и крик рвался и рвался у меня из груди, пока Билли-Урод не схватил меня за горло и не принялся душить. Тогда я замолчал.

Разумеется, к этому моменту я перестал следить за временем, так что эксперимент, который я пытался провести, закончился неудачей.

Глава 8

Меня навестила Дженни.

К тому моменту, когда она вошла в палату, я уже был крепко привязан к кровати и получил мощную дозу седативного препарата.

Я хотел рассказать ей, что со мной делают, но не мог произнести ни слова.

Глядя на меня, Дженни заплакала. Она протерла влажной салфеткой мое лицо, взяла меня за руку, а слезы все лились и лились из ее глаз.

Я заметил, что она все еще носит обручальное кольцо.

Потом она встала и пошла к двери. У выхода ее остановил доктор Абель и сообщил ей, что он обеспокоен ухудшением моего состояния и намерен опробовать на мне новый препарат.

Я попытался окликнуть Дженни, но не смог издать ни звука.

Она вышла из палаты. Дверь захлопнулась, и я услышал, как в замке повернулся ключ.

Когда я пришел в себя, доктор Абель сидел рядом с кроватью, приставив к губам конец ручки.

– Расскажите-ка мне все еще раз, Гарри, – произнес он.

В голосе его прозвучали повелительные нотки, которые, как мне показалось, говорили о том, что его мысли заняты не только тем, какой препарат мне лучше ввести.

– Конец нефтяного эмбарго, – услышал я у себя над ухом чужой голос. – «Революция гвоздик» в Португалии, завершившаяся отстранением правительства от власти. Обнаружение Терракотовой армии в Китае. Индия создает свою атомную бомбу. Западная Германия выигрывает чемпионат мира по футболу.

Я увидел рядом с собой Билли-Урода. Его окружала какая-то оранжевая дымка.

– Ты не такой умный, как тебе кажется, – сказал он, и в ушах у меня зазвучало многоголосое эхо. – Ты не такой уж умный, не такой уж умный, не умный. Здесь самый умный я, самый умный я, умный я…

Санитар наклонился, собираясь плюнуть мне в лицо. Я вцепился зубами ему в нос, почувствовал, как под моими челюстями захрустели хрящи, и мне стало ужасно смешно.

До меня донесся чей-то незнакомый голос, который, как мне показалось, принадлежал образованному человеку, говорившему с легким американским акцентом.

– Нет-нет-нет, – говорил он. – Так не годится.

Глава 9

Дженни.

У нее был заметный акцент, характерный для уроженцев Глазго. Ее родители надеялись, что дочь избавится от него, получив хорошее образование, но эти расчеты не оправдались. Когда отец и мать Дженни в конце концов развелись и расстались раз и навсегда, ей было восемнадцать лет, и акцент чувствовался в ее речи так же ясно, как в детстве.

Я снова встретил ее в своей седьмой жизни.

Дело было на какой-то конференции в Эдинбурге. На визитке, прикрепленной к моему лацкану, было написано: «Профессор Г. Огаст, Университетский колледж, Лондон». У нее на такой же визитке значилось: «Доктор Дж. Монро, хирург». Я сидел позади нее, на три ряда дальше от кафедры, и, слушая невероятно скучную лекцию о взаимодействии ионов кальция в периферической нервной системе, с любопытством разглядывал ее шею и затылок. Лица ее я не видел и не мог быть уверен, что это именно Дженни, но что-то подсказывало мне, что я не ошибся. На последующей вечеринке участников конференции угостили напитками, а также пережаренными цыплятами с гарниром из картофельного пюре и разваренного гороха. На сцене приглашенный ансамбль играл музыку пятидесятых. Я выждал, пока двое ее спутников-мужчин, изрядно напившись, отправились танцевать, оставив Дженни за накрытым мятой скатертью и уставленным грязными тарелками столом, и подсел к ней.

– Гарри, – представился я и протянул руку.

– Профессор Огаст, – поправила меня Дженни, пожимая мои пальцы и глядя на лацкан моего пиджака.

– А вы, как я понимаю, доктор Монро. Мы с вами уже встречались.

– Вот как? Я что-то не припомню…

– Вы изучали медицину в Эдинбургском университете и в первый год обучения жили в маленьком домике в Стокбридже. Вместе с вами там обитали четверо юношей, которых вы держали в страхе. Вы подрабатывали, приглядывая за соседскими близнецами. А стать хирургом решили, увидев, как на операционном столе у человека остановилось сердце.

– Верно, – сказала Дженни и внимательно посмотрела на меня. – Но, простите, я по-прежнему не могу вас вспомнить.

– Ничего страшного, – ответил я. – Я был лишь одним из юношей, которые так вас боялись, что не решались с вами заговорить. Может быть, потанцуем?

– Что?

– Я предлагаю вам потанцевать.

– Я… Господи, вы что же, пытаетесь ухаживать за мной? Я правильно поняла?

– Я женат и счастлив в браке, – солгал я. – Моя семья живет в Лондоне, и у меня в отношении вас нет никаких грязных намерений. Просто я восхищаюсь вашей работой, и мне не нравится, когда женщина сидит одна. Танцуя, мы можем поговорить о современных технологиях или обсудить вопрос о том, насколько важную роль в формировании и развитии нейронных связей в детском и подростковом возрасте играет генетический фактор. Ну так что, пойдемте танцевать?

Дженни заколебалась. Она повертела сидящее у нее на пальце золотое обручальное кольцо с тремя бриллиантами, гораздо более броское, чем то, которое подарил ей когда-то я. Затем посмотрела в сторону танцпола и, убедившись, что на нем полно народу, встала.

– Ладно, – согласилась она. – Надеюсь, ваши биохимические верительные грамоты в полном порядке.

Во время танца я спросил, трудно ли быть одной из первых женщин-хирургов в Глазго. Дженни в ответ рассмеялась и сказала, что только идиоты судят о ней исключительно по ее принадлежности к прекрасному полу.