Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Клэр Норт

То была моя первая война. Записываться добровольцем во второй раз я не стал, понимая, что скорее всего меня в любом случае призовут, и надеясь воспользоваться теми навыками выживания, которые уже успел приобрести во время участия в боевых действиях. В результате в моей третьей жизни я стал наземным механиком Королевских военно-воздушных сил и при звуке сирены, сигнализировавшей о начале авианалета, бежал в бомбоубежище быстрее всех остальных членов моего подразделения. Так продолжалось до тех пор, пока Гитлер не начал бомбить Лондон, – тогда я понял, что тем, кто расквартирован на военных базах, можно не беспокоиться. В самом деле, работа наземного механика ВВС была довольно безопасной. Гибли в основном пилоты, и главным образом в воздухе. Я не видел этих смертей, и потому они не оказывали на меня никакого психологического воздействия. Пилоты практически не общались с постоянно перепачканными тавотом и машинным маслом механиками, так что мне без труда удалось убедить себя, что главная моя забота – это самолет, а человек, летающий на нем, – всего лишь прилагающееся к нему механическое устройство, о котором можно не думать. Потом на нашу базу прибыли американцы, и силы союзников начали бомбить Германию. Количество смертей в воздухе значительно возросло. Кроме того, на базе стали появляться раненые пилоты, а в кабинах их машин я то и дело стал обнаруживать лужи крови, вытекшей из их тел. Я долго размышлял над тем, как мне избежать этого зрелища, но так ничего и не придумал. Мне было точно известно, что союзники одержат победу над Германией, но я никогда специально не изучал историю Второй мировой войны. Все мое представление о ней состояло из моих личных впечатлений. Пожалуй, единственное, что я мог сделать, чтобы повлиять на развитие событий, – это предупредить военнослужащего по фамилии Валькейт, что во время высадки в Нормандии ему следует на две минуты задержаться на борту десантного судна, или шепнуть на ухо рядовому Кена, что во французской деревеньке под названием Женнимон случайно окажется немецкий танк, который по ошибке свернет не налево, а направо и в скором времени выстрелом из пушки оборвет его жизнь. Но я не обладал никакой стратегической информацией и не мог сообщить миру ничего интересного, если не считать того, что в недалеком будущем компания «Ситроен» будет выпускать весьма элегантные, но довольно ненадежные легковые машины, а жители Старого Света когда-нибудь изумятся, узнав, что Европа оказалась разделенной на две части, и всерьез задумаются над тем, что к этому привело.

Я продолжал смазывать шасси военных самолетов, которые в недалеком будущем должны были разрушить Дрезден. Время от времени моих ушей достигали слухи о том, что немецкие ученые пытаются изобрести ракетное оружие, а британские инженеры в один голос высмеивают эти их усилия. Затем в разговорах стало упоминаться немецкое «оружие возмездия» – ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2. Однако вскоре эту тему обсуждать перестали. В день победы над Германией я страшно напился бренди, который вообще-то не особенно люблю, в компании одного канадца и двух валлийцев. Я познакомился с ними всего за два дня до этой попойки и после нее никогда больше не видел.

Зато я учился – на этот раз всерьез и весьма упорно. Я изучал машины и механизмы, стратегию и тактику британских Королевских ВВС и летчиков люфтваффе, виды бомб и характер вызываемых ими разрушений – все это ради того, чтобы в следующий раз – а я был процентов на шестьдесят уверен, что он будет, – у меня за душой были не только личные воспоминания о качестве французской консервированной ветчины, но и серьезные знания, полезные для меня самого и, возможно, для других.

Однако те самые знания, которые должны были защитить меня от опасностей внешнего мира, в более поздних жизнях подвергли меня серьезной угрозе, косвенно поспособствовав моему знакомству с клубом «Хронос», а клуба «Хронос» – со мной.

Глава 6

Его звали Франклин Фирсон.

Он был вторым по счету шпионом, которого я встретил на своем жизненном пути, и отчаянно нуждался в информации.

Я познакомился с ним в моей четвертой жизни, в 1968 году.

В то время я работал врачом в Глазго. Мне было пятьдесят лет. Недавно от меня ушла жена, и от этого я чувствовал себя сломленным. Ее звали Дженни. Я любил ее и обо всем ей рассказывал. Она была хирургом – одной из первых женщин-хирургов в городе. Я был неврологом и пользовался репутацией довольно прогрессивного специалиста, а время от времени проводил не совсем этичные, хотя и вполне законные научные эксперименты. Моя супруга верила в Бога, я – нет. Я мог бы многое рассказать о своей третьей жизни, но пока ограничусь лишь сообщением о том, что моя третья смерть – а в третий раз я умер в полном одиночестве в какой-то японской больнице – убедила меня, что загробной жизни не существует. Я прожил жизнь и умер – и ни Аллах, ни Иегова, ни Кришна, ни Будда, ни духи моих предков не пришли ко мне и не избавили меня от предсмертного страха. А затем я снова родился, и все началось сначала, в то же самое время и том же самом месте, что и раньше, – в заснеженной Англии.

Моя потеря веры в Бога не стала для меня откровением и не произвела на меня тягостного впечатления. Она стала логичным продолжением долго зревшего и подтверждавшегося множеством событий предположения, что все мои попытки общения со Всевышним – не что иное, как улица с односторонним движением. Когда, умирая и рождаясь вновь, я пришел к этому выводу, я сделал это с отрешенным разочарованием ученого, которому не удался важный эксперимент.

Я провел целую жизнь, веря в Бога и моля Его о чуде, но это ни к чему не привело. После этого, умудренный опытом, я стал совсем другими глазами смотреть на часовню, выстроенную моими предками. Я понял, что при жизни ими двигали тщеславие и алчность, что за их молитвами скрывалась жажда власти, и невольно поразился суетности их стремлений, бесполезности их существования.

Итак, в своей четвертой жизни я отвернулся от Бога и стал искать ответа на занимавшие меня вопросы в лоне науки. Я учился с таким усердием, какого, наверное, не проявлял до меня ни один человек. Я пытался постичь тайны физики, биологии, изучал философию – и в итоге с блеском закончил Эдинбургский университет, а затем получил ученую степень доктора наук. Мои упорство и амбициозность привлекли внимание Дженни, а ее достижения, в свою очередь, не оставили равнодушным меня. Когда она впервые взяла в руки скальпель, скептики глумливо улыбались – пока не увидели чистоту и точность ее работы и уверенность, с которой она действовала. Мы с ней прожили десять лет в гражданском браке и поженились в 1963 году в период всеобщей эйфории, последовавшей за кубинским ракетным кризисом. Во время нашей свадьбы пошел дождь. Дженни смеялась и говорила, что мы заслужили свое счастье. Тогда я по-настоящему любил ее.