Сотвори свое будущее. Как силой мысли изменить судьбу - Луиза Хей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зато я это помню , ясно?! И мне не нравится, когда в конце выступления дирижеры делают такое демонстративное движение, будто молнию застегивают, вот так…
Он сложил указательный и большой пальцы и провел рукой в горизонтальном направлении.
Лупе рассмеялась:
– Ну, этого вы тоже не увидите!
– Я помню.
– Можно просто послушать, как я пою. Вам понравится.
– Я всегда могу услышать твое пение, стоит лишь выругаться. К чему платить за это и сидеть в зрительном зале?
– Вы уже давно не ругались, мистер Джонатан.
– Нечего мне об этом напоминать, ты, маленькая ду…
Лупе снова замурлыкала одну из своих песенок.
А потом достала из кладовки пылесос и включила его.
Джонатан заткнул уши.
– Иди куда-нибудь в другое место с этой штуковиной. У меня от нее голова раскалывается!
Лупе перешла в спальню. Когда она пылесосила около завешанной картины, что висела над кроватью на стене, то клочок ткани засосало в сопло пылесоса, и картина приоткрылась с одного угла настолько, что Лупе увидела – на портрете «жены» Джонатана был изображен мужчина.
Лупе остановилась. А потом ее осенило. Когда она впервые приехала в Сан-Франциско, бабушка объясняла ей, кто такие эти мужчины, похожие на Джонатана. Она сделала это после их поездки в метро, где неподалеку от них сидела пара мужчин, и тот, что помоложе, поцеловал в шею того, который был постарше.
«Любовь есть любовь, – сказала она внучке. – У некоторых людей она такая. Не нам их осуждать. Они никому не причиняют вреда».
«Но бабушка, – продолжила разговор Лупе некоторое время спустя. – Они же самые красивые!»
«Так может показаться на первый взгляд, – ответила та. – Но ты увидишь вокруг много привлекательных мужчин, самых разных. И когда-нибудь ты встретишь одного из них».
Теперь Лупе была в этом не слишком уверена.
Она рассматривала картину еще мгновение, затем вернулась в гостиную, где Джонатан сидел за столом и подписывал репродукции.
– Мистер Джонатан?
– Что?
– Только не сердитесь. Но эта картина, портрет вашей жены на стене…
Джонатан отложил репринты в сторону:
– Что насчет нее?
– В пылесос случайно засосало клочок ткани.
Некоторое время Джонатан сидел, затем поднялся и направился в спальню. Следом за ним шла Лупе. Он откинул остальную часть ткани с полотна и сел на кровать.
На картине был изображен молодой человек лет двадцати, в элегантном парчовом жилете; светлые волосы были зачесаны назад, обнажив благородный лоб. В одной руке у него была изысканная флейта, и рука была вскинута в жесте, как у танцующего бродяги. А на заднем фоне в тени был нарисован человек более зрелого возраста, который, слегка отвернувшись, смотрел в окно. Впечатление от картины было загадочным и побуждало к размышлениям.
Лупе села рядом с Джонатаном.
– Как его звали?
– Джордж. Я называл его Джорджи. Он был моим лучшим другом, – тихо произнес он.
Лупе кивнула:
– У него приятное лицо. Мне нравится его поза, такая изысканная и величественная.
– Скажем, у него был особый стиль.
– А у вас есть особый стиль?
Джонатан улыбнулся:
– Да, у меня когда-то был свой стиль.
Лупе кивнула:
– Думаю, у моего дяди тоже есть.
– Правда? И чем он занимается? – поинтересовался Джонатан.
– Работает в одном из магазинов «Уильямс-Сонома».
Повисла длинная пауза. Затем Лупе спросила:
– А что случилось с Джорджи?
– Он очень серьезно заболел. А потом умер.
– О, как прискорбно! – Она помолчала немного. – А какой он был?
Джонатан потер глаза руками.
– Очень живой и жизнерадостный. Каждый день был для него приключением. Он бы очень удивился, если бы узнал, что уже умер.
– А он разве не знает?
Джонатан пожал плечами:
– Когда он заболел, вся его жизнерадостность и живость пропали. Это был стремительный и ужасный конец.
Лупе слушала его с серьезным видом.
– Если в доме много любви и песен, то в нем нет места болезням. Так говорит бабушка. Поэтому дедушка всегда включает музыку.
– Если бы я знал ваш семейный секрет, то нанял бы оркестр марьячи[14], – насмешливо произнес Джонатан. – Ручаюсь, что в реанимации это бы сильно помогло. Если честно, то я готов был испробовать что угодно.
– Вы плакали, когда он умер?
– Лупе, хватит! Ты что, последовательница Барбары Уолтерс или еще что?
– А кто такая Барбара Уолтерс?
– Да, я плакал. Но больше не плачу. Я любил его, а он любил меня. Его последним в жизни словом было «спасибо».
– А вы что сказали?
– Не помню.
– Может, вы сказали: «Не за что».
Из другой квартиры позвали:
– Лупе, Лупе!
Явно расстроенный Джонатан отвернулся, когда на пороге появилась бабушка Лупе.
– Лупе, – сказала бабушка, – пора отправляться в больницу.
– Уже пора? Ненавижу туда ходить, – сказала девочка.
Джонатан обратился к Лупе:
– Почему твоему деду нужно в больницу?
Лупе отвернулась:
– До завтра!
* * *Когда Лупе вернулась к себе, дедушка с бабушкой уже стояли в прихожей и собирались выходить.
– Надень жакет, Лупе, – сказала бабушка. – Я знаю, это тяжело. Никому из нас не нравится ходить туда.
Лупе зашла к себе в комнату и набросила легкий жакет. Затем они все вместе молча вышли и направились к ближайшей автобусной остановке. Дедушка опирался на ходунки.
– А почему ты не в инвалидном кресле? – спросила Лупе, поправляя ему воротник.
– Слишком громоздко для автобуса, – ответил он.
Приехав в больницу, они встали в длинную очередь изможденных пациентов, которые ждали талончика на прием к врачу. Кондиционер не работал, фонтанчиков с питьевой водой тоже не было. Все были недовольны.
Получив необходимые бумаги, они снова сидели и ждали в другом, большом, похожем на загон холле. Там было еще жарче, чем в первом. Лупе и дедушка с бабушкой сидели на стульях с прямыми спинками, рядами стоявших вплотную к стене. Там были десятки семей, многие говорили по-испански. Другие разговаривали на незнакомых Лупе языках.
Один из мужчин сидел, обхватив голову руками. Несколько детей плакали на руках у родителей, словно внутри у них что-то сломалось.
– Когда мы сможем войти? – спросила у матери маленькая девочка. В ответ мать обреченно покачала головой и устало произнесла:
– Не знаю, милая. Пожалуйста, не вертись.
Лупе начала рассматривать торговый автомат и старалась представить себе, что купила бы, если бы была самой богатой в мире. Но здесь даже торговые автоматы выглядели непривлекательно. В них были лишь легкие напитки непонятных марок, затхлые на вид орешки и растаявшие на жаре шоколадки.
Бабушка с дедушкой уснули, оба склонили головы на плечи Лупе. Она тоже прикрыла глаза и тихо нараспев повторяла:
– Я себе нравлюсь. Я живу целиком настоящим, нахожу хорошее в каждом моменте. Я знаю, что у меня светлое, радостное и обеспеченное будущее.
Когда медсестра выкликнула их фамилию, дедушка с бабушкой вздрогнули и проснулись. Они все встали и направились в офис, где обычно заносили в компьютер персональную информацию.
Лупе казалось, что они застряли на каком-то этапе процесса, который повторялся уже сотни раз. Какой смысл в компьютерах, если каждый раз нужно снова сообщать те же данные? Но дедушка с бабушкой не выказывали ни малейшего неудовольствия. Бабушка достала небольшой блокнот из черной сумочки и приятным спокойным тоном сообщила все сведения, которые от нее требовались. Лупе восхищалась ее стойкостью и оптимизмом. Если та когда-то и грустила или испытывала страх, то не показывала вида.
Дедушка Поппи был эмоциональнее. Однажды ей довелось увидеть, как он настолько рассердился, что ударил огромным кулаком по столу с такой силой, что одна из досок раскололась. Но на людях он никогда себя так не вел. За последнее время он значительно поседел, и в какой-то момент, когда именно, она не заметила, у него частично выпали волосы.
– Вам что, всем троим обязательно здесь находиться? – сухо спросила медсестра, когда подошла их очередь на прием к врачу.
– Да, – ответила бабушка. – Всем нужно.
«Думаю, у нее есть и хорошие качества… прелестная сумочка, да и туфли тоже…»
Глава VIII
Родители и дедушки с бабушками, толпясь, занимали места в школьной аудитории. Бабушка Лупе села в первом ряду, в шляпе и ярком цветастом платье. На сцену поднялась длинная процессия девочек в темных платьях с белыми воротничками, похожих друг на друга как близнецы, – у всех длинные светлые волосы, с проборами посередине. Когда на сцену в конце длинной вереницы выступающих поднялась Лупе, миссис Салдана начала громко аплодировать. Лупе улыбалась, но было видно, что чувствовала себя не в своей тарелке.