Красавец и чудовище - Нонна Ананиева

9. Друзья

Сложность ситуации состояла ещё и в том, что два старых друга Игоря, братья Виктор и Михаил Левины, жившие неподалёку в Бруклине, решили взять на себя контроль над процессом пребывания Игоря в клинике, считая меня не совсем готовой к американским реалиям, как они утверждали. Но главная их забота заключалась в том, чтобы я ни в коем случае не предпринимала ничего, связанного с альтернативной медициной, не слушала проигравшего битву за своё здоровье Игоря и, по возможности, была в их полном подчинении. Сара, которая всегда считала их меркантильными, навязчивыми, использовавшими Игоря на своё усмотрение, дававшими ему деньги в долг под огромные проценты, забывая о том, что Игорь во многом им помогал, вдруг всецело перекинулась на их сторону. Годы под крылом у сына-натуропата, когда она хвасталась его успехами, и делала из себя поборницу альтернативной медицины, канули в Лету.

Как только я покидала палату, она подлетала к Игорю и начинала рассказывать ему про колоссальные изменения в медицине, про новые достижения в кардиологии, и про то, что надо забыть про Витамин С, как про вчерашний день. Особенно она напирала на Витамин С.

В очередной раз поговорив по телефону в коридоре с каким-то бывшим пациентом Игоря, я пошла обратно. Увидев меня, Сара резко перестала бубнить что-то сыну на ухо и даже слегка отпрянула от кровати.

– Сонь, убери её от меня, – сказал Игорь, – я больше не могу всё это выносить.

– Что ты сказал, сынуля? – Сара всё расслышала, но не поверила своим ушам.

– Иди отсюда! Уходи! Я не хочу больше тебя видеть! Оставь меня в покое! Ты предатель!

Сара вцепилась в Игоря обеими руками.

– Я никуда не пойду! Ты мой сын!

– Оставьте его! – не выдержала я. – Отойдите! Ему нельзя нервничать! Слушайте, что он говорит! Не сейчас!

– Да кто ты такая!? Кто ты такая?! Откуда ты взялась на мою голову?! Всё из-за тебя! – почти визжала Сара.

Игорь смотрел на меня и пытался выразить что-то своими всё такими же необыкновенными, небесно-голубыми чистыми глазами, которые теперь всё реже были открытыми. Он совсем не мог говорить. Потом окончательно повернул голову в мою сторону. Ему это стоило титанических усилий. Ну, не оттаскивать же Сару силой! Меня тут же примут за бессердечную истеричку, которая себе на уме. Объективно люди встают на сторону матери, считая материнство беззаветным, неподкупным, самым искренним, а иногда даже и святым чувством. Сейчас я часто задумываюсь, так ли это? Отчасти да. Но в жизни нет ничего статичного и неопровержимого. Материнство – это, бесспорно, очень сильное чувство, способное выдерживать любые нагрузки и проходить сквозь самые широкие и высокие стены, но всё же тут есть одно очень важное обстоятельство – время. Где-то после восьмидесяти, возможно, конечно, и раньше, когда власть над взрослым ребёнком становится почти неощутимой, а болезни и старческая слабость изводят психику, начинает доминировать инстинкт самосохранения, и старческий эгоизм, опираясь на колоссальный опыт прожитого, расцветает яркой орхидеей. В ход идут все доступные средства. Родительский долг давно выполнен, на очереди только сыновий. Логично. А если сын ещё и успешен, куда ж его отпускать. Тем более, что все в обществе, вроде, согласны с тем, что забота о стариках – обязанность каждого порядочного человека. Что тут думать и о чём тут рассуждать! Сколько душевных песен написано про «маму», сколько покаяний на эту тему в мировой поэзии и, с другой стороны, сколько слёз пролито и сколько судеб сломано из-за какой-нибудь маленькой старушки, вроде Сары.

Я смотрела на эту преданную мать, слушала её раздирающее хныканье и не знала, как мне оттащить её от еле живого мужа. «Всё из-за меня!» Вот оно что. Поэтому стая так меня гнобит. Вор кричит «держите вора». Сара наступает. Знает, чьё мясо съела. Заставляла Игоря летать в Америку из Москвы каждые полтора месяца с его-то сердцем, не соглашалась на никакие условия, костьми легла, лишь бы вернулся из этой проклятой России.

– Сонь, убери её! – прошептал Игорь.

– Сынок, сынуля! Это я, твоя мамочка. Я с тобой. Ты слышишь меня? – настырничала старушка. – Я принесла тебе тёртое яблочко, сынок. – Причитала, но слёз не было.

– Иди домой! – прошептал Игорь.

– Да, сыночка, соскучился. Я с тобой. Всегда. Дэвид звонил вечером, волнуется, как ты. Стефан скоро прилетит. Все твои близкие с тобой.

У Игоря не было больше сил. Он закрыл глаза и сделал вид, что спит. Беспомощность унизительна. Всё будет так, как решат другие – врачи и родственники. Он знал, что́ они решат, потому что прекрасно осознавал своё безвыходное положение.

– Я всегда буду у твоей кровати, сынок. Уходи! – выкрикнула Сара в мой адрес. – Вон отсюда! Сестра, сестра! Мне плохо! – Как только хватало голоса так громко кричать!

Влетела русскоговорящая сестра. В Бруклине много персонала из наших бывших соотечественников.

– Уберите эту женщину! Эту русскую проходимку! Она довела моего сына до инфаркта! Она пытается меня убить!

– Что происходит? – обратилась сестра ко мне.

– Дайте ей успокоительного, а то добром это не кончится. У неё истерика. Сын. Вы понимаете, – сказала я.

– Да, я давно за ней наблюдаю. Третью неделю. А Дэвид уехал? – поинтересовалась сестра.

Я кивнула, – он в Калифорнии.

– У вас брак зарегистрирован?

Я опять кивнула.

– Вы знаете, наверное, ведь можно сделать так, что без вашего согласия в эту палату никто не войдёт? Здесь с этим просто.

– Спасибо за информацию, но, думаю, я управлюсь без таких документов.

Сестра улыбнулась.

Она подошла к Саре. За время нашего разговора Сара и сама уже поверила, что ей плохо. Пришлось вызвать помощь, прикатили кресло-коляску и повезли расстроенную старуху в процедурную. Она успела, конечно, бросить на меня свой злобный взгляд. Она отчаянно дралась со мной. Но почему?

В трудном деле вызволения Игоря из ненавистной «империи зла» у Сары были сообщники, братья Левины. Им тоже не хотелось терять умного, жизнерадостного и такого безотказного друга, как Игорь. Миша хвастался, что он лучший из всех его друзей, а Витя, запойный алкоголик, пытался конкурировать с братом за это звание. Один раз он одолжил нам тридцать тысяч под семь процентов в месяц. Через три месяца он получил и долг, и свои шесть триста. Но и на том спасибо. Мы оплатили остаток кредита за машину и вывезли её в Москву. Она там очень пригодилась. Младший Миша и на такой поступок был неспособен. Сейчас, конечно, оба переживали, что дело приняло слишком серьёзный оборот. Опять сужался и без того ничтожный круг их эмигрантского общения.

После того, как Сару увезли и я едва успела подойти к Игорю, в палату влетели братья.

– Что случилось с Сарой? Почему она в процедурной? Ей плохо? – начал повышенным тоном Миша, уже предвкушая долгожданные разборки.

– Так… – я сделала глубокий вдох, – выйдите отсюда оба! Быстро! Иначе я вызываю те самые службы, которые вообще вас не пустят сюда без моего разрешения! – я говорила громко, медленно и уже, наверное, истерично – ведь у меня не было опыта в разгоне нежелательных посетителей. Я не хотела и не умела орать на кого-то, но у меня не было другого выхода – Игорю было очень плохо, он еле жил. Где-то глубоко внутри я уважала их чувства и понимала, что даже если они себя так ведут по отношению ко мне, они очень переживают потерю друга. Такого человека, как Игорь, они больше уже не успеют встретить в своей жизни. Да и не только они.

– Что-о-о-о? – протянул изумлённый Виктор, – ты это мне говоришь? Его лучшему другу?

10. Смерть

Человек ко всему привыкает. Старая истина, которую я полностью разделяю. Но привыкнуть – не значит смириться. Вот он изгиб судьбоносной синусоиды, заставляющий людей бежать из концлагерей, как Исаак, разводиться с супругами, менять насиженное место работы, уезжать в другие города и страны. На борьбу способны не все, и часто отсидевшимся и переждавшим бывает легче и проще. На каком витке судьбы и в каком возрасте человек задаёт себе вопрос «что есть жизнь?». И сколько ему всего надо, чтобы ощущать себя полноценным, свободным и любимым, ещё и занимаясь при этом делом по душе.

Мне разрешили-таки провести собрание лечащих врачей и убедить их в том, что натуропатический протокол даёт последний шанс моему мужу хоть как-то восстановиться. Точнее, я никого не убедила, но протокол они мне почему-то разрешили. Хотя, конечно, обманули. Разрешили ничтожные дозы, а потом и их убрали. Потом у Игоря стала развиваться инфекция, что при долгом пребывании в больнице неминуемо, но это уже была незначительная деталь в его истории болезни. В сознание он больше не приходил, помпа качала кровь вместо сердца, мозг уже не работал, всё подходило к концу.

Я сидела лицом к реке на своём обычном месте, зажав в руке картонный пакетик с какао, и время от времени делала глоток, высасывая густую почти не сладкую жидкость через соломинку. Было ещё тепло, но уже как-то по-осеннему. Я находилась в тоске, в горе, в ужасе, в чёрной полосе жизни. Чужая страна, чужие безразличные люди, ничтожность и мерзость родственников Игоря и предстоящие похороны разрывали душу. Деваться было некуда – оставалось только стоять на ногах, стиснув зубы. Злодейка судьба. Я поставила какао рядом на скамейку, успев сделать только два-три глотка, так что он был ещё полным, и из соломинки брызнуло на сидящего рядом мужчину. Прямо на светло коричневые брюки. Ужас! Мужчина посмотрел на меня с удивлением.