Мечи в тумане - Фриц Лейбер

– Да уж вижу, – снова прошипел тот. Браслет из мягкого золота был скручен в очень изящный странный узел. – Сделано, надо сказать, неплохо. Никак не возьму в толк, Фафхрд, как тебе удалось сохранить такое чутье к пластичным формам, когда ты уже полгода спишь, не обнимая их? Видимо, дело тут в контрасте. Помолчи-ка минутку, у меня возникла одна мысль. И, клянусь Черной Ключицей, преизрядная! Фафхрд, ты должен отдать мне эту безделушку, а я подарю ее Пульгу. Нет, ты выслушай меня, а потом подумай как следует! Не потому, что она золотая, не в качестве взятки или первой дани, этого я от тебя и Бвадреса не требую, а просто на память, как сувенир. Фафхрд, за последнее время я немного узнал Пульга и обнаружил в нем необычную сентиментальную слабину – он любит получать небольшие подарки, своеобразные трофеи от своих…. э-э…. клиентов, как мы иногда их называем. Причем эти вещицы непременно должны быть связаны с соответствующим божеством – всякие там чаши, кадильницы, мощи в серебряной филиграни, украшенные камнями амулеты, в общем, все такое. Он любит сидеть, смотреть на ломящиеся от них полки и мечтать. Порой мне кажется, что старик, сам того не ведая, становится святошей. Если я принесу ему эту побрякушку, он – уверяю тебя! – проникнется к Иссеку почтением и велит мне быть с Бвадресом поласковее. И не исключено, что вопрос об отступных деньгах не будет подниматься еще…. еще по крайней мере квартала три.

– Нет, – сказал Фафхрд.

– Значит, так тому и быть, друг мой…. Пойдем, милочка, я угощу тебя бифштексом. – Последняя фраза, произнесенная обычным голосом, была обращена к маленькой попрошайке, которая по привычке отреагировала на нее полным пугливой неги взглядом. – Причем вовсе не рыбным, котеночек. А тебе известно, что бифштексы бывают не только из рыбы? Брось эту монетку своей матери, милочка, и пойдем. Палатка с бифштексами в четырех кварталах отсюда. Нет, паланкин мы брать не будем, тебе нужно немного поразмяться. Прощай, охотник за смертью!

Несмотря на то что в последних словах явственно прозвучало: «Я умываю руки», Мышелов как мог старался отдалить грозную ночь расплаты, изобретая для громил Пульга более срочные задания и заявляя, что тот или другой знак не позволяет немедленно послать Бвадресу счет – вместе с розовой жилкой сентиментальности у Пульга недавно появилась и серая жилка суеверности.

Разумеется, никаких непреодолимых трудностей не было бы вовсе, обладай Бвадрес хоть в малой степени чувством реальности в денежных делах, – чувством, которого в случае серьезных неурядиц оказываются не лишены даже самые жирные и алчные священнослужители, равно как самые истощенные и не от мира сего люди святой жизни. Но Бвадрес был упрям – как мы уже намекали, это были отголоски, и весьма неудобные, его маразма, с которым в принципе он вроде бы расстался. Ни одного, даже самого ржавого железного тика (самая мелкая ланкмарская монета) вымогатели не получат – таков был девиз Бвадреса. В довершение всех зол, если такое вообще возможно, он не желал тратить деньги даже на то, чтобы взять напрокат для Иссека какую-нибудь мебель непригляднее или арендовать приличное место для храма, что было практически обязательным для всех культов, добравшихся до центрального отрезка улицы Богов. Вместо этого он не переставая твердил, что каждый собранный тик, каждый бронзовый агол, каждый серебряный смердук, каждый золотой рильк – да что там? – даже каждый глюльдич (алмаз, вплавленный в янтарь) будут отложены, дабы впоследствии купить на них самый роскошный храм подле цитадели, а именно храм Аарта Невидимого и Всеслышащего, считавшегося в Ланкмаре одним из самых древних и могущественных богов.

Естественно, что столь безумный вызов, брошенный во всеуслышание, еще более увеличил популярность Иссека и привлек в число его почитателей новые толпы, которые приходили, во всяком случае в первый раз, из чистого любопытства. Ставки пари относительно того, как далеко и как скоро продвинется Иссек по улице Богов (такие пари были для Ланкмара делом привычным), начали прыгать то вверх, то вниз, поскольку вопрос этот был не по зубам практичным, но довольно ограниченным букмекерам. Бвадрес ложился спать в сточной канаве, прижав к груди казну Иссека (сперва это был старый мешочек из-под чеснока, который вскоре уступил место пузатому бочонку с прорезью для монет), Фафхрд сворачивался в клубок рядом с ним. Спали они по очереди: один хоть и отдыхал, но держал ухо востро.

Был момент, когда Мышелов чуть было не решил перерезать Бвадресу глотку, сочтя это единственным решением создавшейся дилеммы. Но он быстро сообразил, что это будет и непростительным преступлением против своего нового ремесла – повредит делу, и ему придется навсегда распрощаться с Пульгом и прочими вымогателями, если на него падет хоть тень подозрения. В случае необходимости с Бвадресом могут обойтись грубо, даже помучить немного, но все равно с ним будут обращаться, как с курочкой, несущей золотые яички. К тому же у Мышелова было предчувствие, что если даже Бвадреса уберут с дороги, Иссека это не остановит. Не остановит, пока у Иссека есть Фафхрд.

Предпринять первые решительные шаги Мышелову пришлось очень скоро – когда он со всей отчетливостью понял, что если он сам не наложит на Бвадреса руку от имени Пульга, то это сделает кто-нибудь другой из вымогателей, в частности некий Башарат. Как рэкетир номер один по религии в Ланкмаре, Пульг, понятно, имел право первым снять сливки, но, если он станет откладывать дело в долгий ящик (не важно, из-за дурных предзнаменований ли или внимая доводам, что жертва должна созреть), тогда Бвадрес станет жертвой другого вымогателя, скорее всего, того же Башарата, главного соперника Пульга.

Поэтому вышло так, как это зачастую происходит, что все усилия Мышелова отдалить наступление роковой ночи сделали ее лишь более мрачной и бурной, когда она наконец настала.

Канун решающих событий был ознаменован последним предупреждением, посланным Башаратом Пульгу, и Мышелов, который все надеялся, что в последний момент его осенит какая-нибудь удачная идея, и так и не дождавшись таковой, нашел выход, расцененный кое-кем как простая трусость. Подучив маленькую нищенку, названную им Черной Лилией, а также кое-кого из других своих креатур, он распустил слух, что казначей храма Аарта собирается удрать на нанятом им черном одномачтовике за Внутреннее море, прихватив с собой всю наличность и ценные предметы из храма, включая инкрустированные черным жемчугом алтарные украшения, дар супруги светлейшего сюзерена, с которых Пульг еще не получил положенный процент. Он рассчитал время таким образом, чтобы слух этот вернулся к нему по не вызывающим ни малейших подозрений каналам сразу после того, как он вместе с четырьмя вооруженными головорезами отправится к Иссеку Кувшинному.