Мечи в тумане - Фриц Лейбер

В результате столь неожиданного почтения, оказанного ему и его божеству на самом пороге забвения, Бвадрес расцвел на удивление быстро. Он начал есть чаще, чем дважды в неделю, и стал расчесывать свою редкую бороденку. Вскоре дряхлость спала с него, словно старый плащ, оставив после себя лишь безумный и упрямый блеск, сверкавший глубоко в его желтоватых, обрамленных коростой глазах, и он начал проповедовать евангелие от Иссека Кувшинного с небывалыми до той поры горячностью и верой.

Между тем очень скоро вклад Фафхрда в дело продвижения Иссека Кувшинного перестал ограничиваться лишь габаритами Северянина, его присутствием и талантом вышибалы. После наложенного им самим на себя двухмесячного обета молчания, который он отказывался нарушить даже для того, чтобы ответить на незамысловатые вопросы Бвадреса, поначалу крайне озадаченного своим новообращенным, Фафхрд добыл где-то небольшую сломанную лиру, починил ее и начал регулярно, на всех службах, исполнять под ее аккомпанемент символ веры и житие Иссека Кувшинного. Он никоим образом не состязался с Бвадресом, никогда не пел литаний и не пытался благословлять людей именем Иссека; он молча стоял на коленях как прислужник Бвадреса, однако по окончании богослужения, пока Бвадрес медитировал между ритуалами, сидя во главе своей молитвенной площадки, Северянин усаживался на самом ее конце и под мелодичные аккорды, извлекаемые из крошечной лиры, принимался петь довольно высоким, приятным и романтично вибрирующим голосом.

Еще мальчишкой, живя в Стылых Пустошах, лежащих гораздо севернее Ланкмара, за Внутренним морем, лесистой Землей Восьми Городов и горами Пляшущих Троллей, Фафхрд учился в школе поющих скальдов (они только так назывались, поскольку не пели, а скорее произносили слова нараспев высоким тенором) и никогда не был приверженцем школы ревущих скальдов, рычавших низким басом. Вот этот-то возврат к усвоенной в детстве манере изъяснения, к которой Фафхрд прибегал и тогда, когда смирение позволяло ему ответить на чей-либо вопрос, и был настоящей и единственной причиной изменения его голоса – предмета всяческих сплетен, распространяемых теми, кто знал Северянина как басовитого товарища Серого Мышелова.

По мере того как Фафхрд раз за разом рассказывал житие Иссека Кувшинного, история этого святого мало-помалу и настолько незаметно, что Бвадрес при всем желании не смог бы ни к чему придраться, превратилась в нечто вроде саги о каком-то северном герое, хотя кое в чем и смягченной. Как выяснилось, в детстве Иссек не поражал драконов и чудовищ попроще, это противоречило бы его символу веры, а только играл с ними: плавал взапуски с левиафаном, резвился с бегемотом и летал по необозримым воздушным пространствам на спине то у крылатого дракона, то у грифона, то у гиппогрифа. Кроме того. Иссек не разбивал наголову царей и императоров в кровавых битвах – он просто ошеломлял их вкупе с трепещущими приближенными, преспокойно вышагивая по отравленным остриям мечей, стоя по стойке смирно в пылающих печах, купаясь в резервуарах с кипящим маслом и не забывая при этом произносить величественные проповеди о братской любви, сложенные в совершенные, причудливо зарифмованные строфы.

Иссек Бвадреса испустил дух довольно быстро, высказав на прощание несколько мягких упреков после того, как ему на дыбе вывернули все суставы. Иссек Фафхрда (теперь просто Иссек) сломал семь дыб, прежде чем начал заметно терять силы. Когда все уже думали, что он умер окончательно и бесповоротно, Иссек вдруг поднялся и схватил за горло главного палача, причем в руках у него оставалось достаточно силы, чтобы с легкостью задушить злодея, хоть тот и был чемпионом по борьбе в своей стране. Однако Иссек Фафхрда не сделал этого – опять-таки потому, что такой поступок шел вразрез с его убеждениями, – а просто разорвал толстое медное кольцо на дрожащей шее негодяя, принадлежность звания палача, скрутил его в изысканное изображение кувшина и только после этого позволил своей душе воспарить в вечное царство духа, чтобы продолжать уже там свои чудеснейшие приключения.

Поскольку подавляющее число божеств в Ланкмаре, будучи родом с Востока или по крайней мере из родственных ему по духу южных и упадочнических краев вокруг Квармалла, в своих земных воплощениях были довольно изнеженными субъектами, неспособными без ущерба для жизни болтаться более нескольких минут на веревке или сидеть более нескольких часов на колу, а также обладали сравнительно низкой сопротивляемостью к расплавленному свинцу или граду отравленных стрел и не испытывали влечения к романтической поэзии или к невиданным подвигам в обществе фантастических существ, то нельзя усмотреть ничего удивительного в том, что Иссек Кувшинный в интерпретации Фафхрда вскоре завоевал внимание, а потом и стал предметом поклонения большой части обычно переменчивой и одуревшей от разнообразия божеств толпы. В частности, образ Иссека Кувшинного, встающего и делающего несколько шагов с дыбой на спине, ломающего ее, а потом спокойно ждущего со смиренно воздетыми к небесам руками, пока будет изготовлена и привязана к его спине новая дыба, – этот образ, в частности, стал занимать первостепенное место в снах и мечтаниях множества дрягилей, попрошаек, немытых судомоек, равно как их детишек и престарелых родственников.

В результате столь резкого роста популярности Иссек Кувшинный начал вскоре не только снова продвигаться вверх по улице Богов, что само по себе было явлением редчайшим, но и делать это с большей скоростью, нежели любое другое божество из всех известных ныне в Ланкмаре. Почти каждую службу Бвадресу и Фафхрду удавалось передвинуть свой незамысловатый алтарь на несколько ярдов в сторону цитадели, поскольку волны их прихожан буквально затопляли места, занимаемые божествами с меньшей притягательной силой, а запоздавшие, но неутомимые поклонники зачастую заставляли их служить, пока небо не зарозовеет зарей, по десять-двенадцать раз (с выигрышем по нескольку ярдов) за ночь. Прошло не так много времени, и состав прихожан стал меняться. Начали появляться субъекты с кошельками, порой весьма тугими: наемные солдаты и купцы, холеные воры и чиновники средней руки, обвешанные драгоценностями куртизанки и захаживающие в трущобы аристократы, бритые философы, слегка подтрунивавшие над путаными доводами Бвадреса и несуразным символом веры Иссека, но втайне трепетавшие перед явной искренностью старца и его могучего служки-поэта, – и вместе с этими состоятельными людьми неизбежно стали появляться и неумолимые наймиты Пульга и прочих стервятников, круживших над птичьими дворами служителей культов.