Пути волхвов - Анастасия Андрианова

зелёных людей. Я видел такое, что ни один из этих селян даже представить себе не мог. Я встал так, чтобы они не смогли добраться до мальчишки, сжавшегося на земле жалким дрожащим кулём.

– Меченые не опасны. Он не от хорошей жизни воровал.

– Так шёл бы к шутам!

– Может, он и шёл. Да только теперь дойти ему будет трудновато.

Младший из мужчин склонил голову. Раскаивался?

– Мы слышали, Морь возвращается, – тихо произнёс он. – У нас уже помер один, больше смертей нам не надо.

Я поискал глазами Теремира, надеясь, что хоть он образумит своих дикарей, но староста исчез. Во мне вскипел настоящий гнев.

– Я тоже слышал на своём веку немало небылиц. Но я не бросаюсь убивать безвинных! Навлечёте на себя беды, Владычица Яви не любит, когда пути обрываются не её руками!

– Забирай его, сокол, коли так печёшься о воре, – буркнул бородач, в сердцах воткнул топор в землю и ушёл.

Толпа постепенно стала расходиться, разочарованно ропща. Селяне надеялись развлечься, глядя на сожжение мальчишки, а я сорвал всё зрелище.

Я хмуро, по-волчьи уставился на собравшихся селян, выпроваживая каждого взглядом. Они немного потоптались, и скоро мы с мальцом остались одни.

Я опустился на землю рядом с мальчишкой и похлопал его по плечу. Малец дёрнулся, зашипел и обернулся на меня, клацнув зубами в опасной близости от моей ладони. Глаза у него покраснели и блестели от слёз.

– Не скалься на меня, – пригрозил я. – Я тебя от смерти спас. Должен мне будешь.

Костёр ещё горел, такой же злой и жаркий, разливая по земле алый и золотой свет. Я посмотрел на искалеченную ногу мальчишки и содрогнулся. То ли топор соскочил, то ли мужик не отличался меткостью, только вместо одного большого пальца мальцу отсекли два пальца и часть стопы. Такую хромоту не скроешь, как ни старайся. А ведь может начаться порча, и тогда придётся отнять стопу по самую щиколотку, а то и выше. Земля промокла от крови, которая никак не хотела униматься и всё текла. Красная – значит, не лешачонок, человек простой. У лесовых кровь зелёная. Я немного огорчился. Будь малец лешачонком Смарагделя, я бы привёл его к отцу, а в обмен попросил бы не забирать брата Летавы. Ну, значит, не судьба.

Мальчишка притих, только всхлипывал и дрожал, сжавшись комком. Сам он не встанет, это очевидно. И оставлять его тут нельзя, кто знает, не вернутся ли селяне, чтобы закончить начатое, едва я покину деревушку. И, чего доброго, истечёт кровью на моих глазах. Дурной знак.

Я выбил ногой из костра небольшое бревно, потушил его, стянул рубашку и, обернув ею руку, схватил тлеющую головёшку. Поднёс к ране мальчишки, чтобы прижечь, и он снова завизжал, задёргался, пытаясь вскочить и убежать, но я надавил ему на грудь свободной рукой, не давая уползти, а второй продолжал прижигать скверную рану. Запахло палёным мясом.

Только убедившись, что кровь остановилась, а края раны запечатались, я перестал вжимать мальца в землю. Он обмяк, закрыл глаза, а я спешно вынул из поясного мешка пузырёк с маковым молоком и, вынув зубами пробку, влил всё до капли мальчишке в рот.

Я выпрямился, отряхнул руки, развернул рубашку. Она была безнадёжно вымазана сажей и прожжена насквозь в нескольких местах, но я всё равно надел. Сунул два пальца в рот и свистнул один раз долго и два раза коротко, подзывая Рудо.

Местные, проходящие мимо, поглядывали на меня с презрением и злобой. Я не отвечал на их взгляды, чтобы не злить ещё сильнее. На запах крови сбежались ольки и кружили чуть в стороне, страшась подойти к чужакам ближе.

Пёс скоро прибежал, перемахнул через ограду, отделяющую деревню от леса, и ткнулся мне в лицо большим мокрым носом. Он держал в пасти зайца, светлая шерсть на морде промокла от заячьей крови.

– Ай, умница, Рудо, – похвалил я друга и потрепал по холке. Осторожно взял добычу из пасти и подвесил себе на пояс. Приготовлю позже.

Рудо обнюхал недвижно лежащего на земле мальчишку и лизнул его в грязную щёку с дорожками слёз.

– Что, Рудо, подвезёшь ещё одного седока? Да не переживай, он тонкий совсем, заяц твой и то больше весит.

Рудо махнул хвостом, радуясь звуку моего голоса, и я истолковал, что пёс не будет против лишнего наездника. Я подхватил мальчишку. Он и правда оказался почти невесомым, будто даже кости были птичьими, полыми внутри. Я запрыгнул на спину монфа, устроил перед собой бесчувственного мальца и легонько надавил пятками на бока Рудо. Пёс мгновенно сорвался с места, уносясь из деревни прямо в Великолесье.

* * *

Если двигаться прямо по Тракту, потратишь много дней впустую, огибая Русалье Озеро, а в конце пути попадёшь в Черень, столицу Чудненского княжества. Меня это не устраивало.

Я направил Рудо напрямик через чащу, в суровое Великолесье, пролегающее через территории сразу трёх княжеств и делимое четырьмя Великолесскими лесовыми, царями всех лесовых. Так я хотел сократить путь, быстро добраться до других поселений, а между делом проведать старого друга.

Мальчишка всхлипывал, не приходя в себя, и изредка принимался что-то бормотать. Рудо нёсся сквозь лес резво, радостно, под плотной шкурой перекатывались сильные мышцы. Я знал, как он любит свободные поля и дремучие рощи, какой радостью полнится пёсье сердце, когда лапы топчут не твёрдую землю и не городские улицы, а утопают в мягком мху и сочной траве, когда ароматный пряный ветер треплет шерсть, а нос щекочут запахи таящейся в кустах и норах дичи.

Стоял мой любимый час: когда день уже прошёл, а настоящий густой вечер ещё не наступил и кругом – только серо-сиреневое безмолвие, прохладное и таинственное, подёрнутое зелёным туманом лесного дыхания.

– Лесовой заберёт, – жалобно прохрипел малец, не открывая глаз.

– Заберёт, – подтвердил я. – Если захочет.

Не в моих правилах утешать людей и внушать им то, чему не суждено сбыться. Ни для кого в Княжествах не секрет: свернул с Тракта – будь готов к неприятностям. Особенно если никогда раньше не был в Великолесье и не носил дары лесным хозяевам. А я как раз хотел предложить мальца лесовому.

– Идёт уже. Вижу. За мной идёт.

– Да что ты видеть можешь, с закрытыми-то глазами? – хмыкнул я, понимая, что мальчишка, скорее всего, даже не услышит меня в своём состоянии.

Он бредил, не более того, но я на всякий случай стал внимательнее смотреть по сторонам. Рудо бежал ровно и уверенно, не было похоже, что нас встречают лешачата, потому что их мой пёс всегда узнавал и немного нервничал, а если бы увидел Смарагделя, то бросился бы ему навстречу, визжа и виляя хвостом.

Скоро глухая чаща перед нами расступилась, и я приказал Рудо остановиться посреди просторной лесной поляны. Изумрудный мох ковром покрывал землю и прятал стволы давно упавших деревьев. По краям поляны прятались земляничные кустики. В начале лета здесь стоял головокружительный аромат сочных ягод, напоённых силой Золотого Отца, а сейчас, на пороге осени, воздух был сырым и пах грибами. Посреди поляны темнело старое кострище, обложенное обугленными камнями. Я усмехнулся, ощутив прилив гордости. Об этом месте не знал никто, кроме нас со Смарагделем и его лешачат. Даже остальные пятеро соколов не подозревали о том, что Великолесского лесового можно позвать, разведя костёр на поляне, спрятанной глубоко в лесу.

Я снял мальчишку со спины Рудо и уложил на мох. Он потихоньку начал приходить в себя и тонко хныкал, как обиженная девица.

– Так ноешь, будто тебе руку по плечо отсекли. Успокойся, жить будешь.

Малец застонал. Я и так истратил на него целый пузырёк макового молока, на этом мой запас мягкосердечия иссяк. Утешать его я не собирался и убеждать, что отныне его жизнь сложится самым расчудесным образом, – тоже.

Я набрал хвороста, развёл костёр, соорудил из двух рогатин подпорку для вертела, заострил крепкую палку, освежевал тушку зайца, пойманного Рудо, и пристроил её на палке-вертеле. Пёс тут же устроился у огня, не сводя вожделеющего взгляда с зайца. Из уголка его рта свесилась нить вязкой слюны.

Мальчишка, наконец, открыл глаза и уставился на меня. Я только сейчас заметил, что глаза у него жёлтые,