Два пера горной индейки - Александр Кузнецов

— А зачем они поют?

— Настроение у них хорошее, все в порядке. Что ж им не петь?

— Настроение хорошее, когда товарищи хорошие.

— Товарищи?! Да, ты прав. Это точно.

Перед самым мостом на дорогу опять вышла вода и образовала большую наледь. Спускаться по ней опасно: лед покрыл самый крутой участок дороги, с одной стороны которой отвесный обрыв в основное русло реки, а с другой стороны поднимается склон с крупными камнями, скрытыми под глубоким снегом. Крепко взяв за руку своего маленького друга, я стал обходить наледь верхом. Снегу оказалось ему по грудь. Хотел возвращаться, но нога соскользнула с невидимого обледенелого камня и погрузилась в воду. Я схватил Старика под мышки и с трудом выбрался на дорогу ниже наледи. Ноги остались у него сухими.

Мы вышли на мостик, покрытый свежими щепками с красноватой сосновой корой. Оляпок не было.

— Вот здесь они и держались. Пять штук сразу было. Давай посидим подождем.

— Давай подождем, они прилетят!

Я снял горнолыжный ботинок, вылил из него воду, выжал носок и положил его на теплое бревно. Даже на солнце нога мерзла. Она недавно обморожена. Пришлось растирать пальцы ступни шерстяной рукавицей.

Вдали блестела льдом вершина, замыкающая ущелье. Зимой на крутых ее склонах снега меньше, чем летом. Лед сверкал, словно «зайчик», направленный в лицо.

Мы ждали около часа, но оляпки не появлялись. Старику надоело, и он сказал:

— Улетели оляпки, нету их.

— Что ж поделаешь, не повезло нам сегодня. Увидим в следующий раз.

Когда мы зашагали по дороге к своим лыжам, он спросил меня:

— А на могилку к Вите мы разве не пойдем?

Заходить на могилу мне уже не хотелось. Солнце быстро уходило, и нога моя и без того мерзла.

— Зайдем, — сказал я.

Поднявшись по снегу на бугорок, мы подошли к могиле. Здесь, на солнцепеке, было тепло. Земля оголилась. Старик первым стянул с головы свой колпак. Несколько минут помолчали, потом он сказал:

— А здорово нам сегодня не повезло, правда?

— Пустяки... Случается, что человеку не повезет гораздо больше.

— А оляпки большие?

— Не очень. С дрозда. Ты видел когда-нибудь дрозда?

— Дрозда не видел, — признался Старик.

— Ну воробья ты знаешь, конечно?

— Воробья видел. Воробьи у нас в Ленинграде крошки клюют на окне. И на улице видел. Их полно!

— Так вот, оляпки раза в два больше воробья.

— Он сам хотел, чтобы его здесь похоронили? — спросил Старик.

— Да.

— А как же он хотел, чтобы его здесь похоронили, когда он был уже мертвый?

— Да так, сказал как-то, что в случае чего хотел бы лежать здесь. Тут всегда тепло, и вершины отсюда видно.

— Это ты его угробил? — спросил он вдруг.

— Что ты говоришь, Андрей?! Подумай, что ты говоришь?

— Так все говорят.

— Так говорят злые люди. Это неправда. Ты не должен повторять за этими недобрыми людьми. Ведь я же его задержал! Ведь он остался на моей веревке! Он ударился головой при срыве... Перелом основания черепа, ты понимаешь? Это очень нехорошо, это конец. Я подошел к нему. Но что я мог сделать?! Мы были вдвоем, шли двойкой. Так могут говорить только люди, которые не представляют себе, что это такое. Я уже тысячу раз объяснял все! Господи, неужели я должен еще оправдываться перед тобой?! У него не было лучшего друга, Андрей. Об этом знаю только я один. Ну ладно, пойдем!

Мы спустились на дорогу и пошли к нашим лыжам, догоняя быстро уходящее солнце.

На Эльбрусе

Ночи были душные. В помещении спать было тесно и неинтересно. Студенты ночевали на скирде. Она стояла у самого обрыва над Окой, на краю села Горы, где второй курс проходил практику по физической географии и работал на прополке овощей. Василий был единственным мужчиной в группе, ему было уже тридцать, а девушкам по двадцать. Девушки не стеснялись его, часто шутили над Васей и поверяли ему свои душевные тайны, потому что он все равно «старый и женатый». Сейчас Василий лежал на спине, положив руки под голову, смотрел в темное небо и тосковал: впервые за десять лет он был летом в горах.

— Вась, а ты кем там? — спросила Зинка.

— Я там начспас, — ответил он.

— Это что такое?

— Начальник спасательной службы.

— Ну, расскажи, расскажи, интересно ведь. Да замолчите вы! — цыкнула Зинка на девушек. — Пусть Васька расскажет про альпинизм. Давай, Вась!

— Да я не знаю, что рассказать, — тихо отозвался Василий, — ничего не вспомнишь по заказу-то.

— Что-нибудь страшное, — попросила маленькая изящная Елочка. Она лежала рядом с ним, свернувшись клубочком и положив голову на колени подруги. — Как на самую высокую гору залезал. Ты говорил, прямо по отвесной скале поднимаются, а стена с километр высотой. Правда это? Или как кто-нибудь упал...

— И ты не боишься? — заговорила опять Зинка и, не дождавшись ответа, заключила: — Врешь ты все.

— Да как сказать... — отозвался Василий, ничуть не обидевшись, — смотря когда и чего.

— Вот и расскажи самый страшный случай, — не унималась Зинка. — А ты, Елка, молчи! Чего ты понимаешь!

— Ладно, про страшное, — начал Василий, — попробую рассказать, как испытал страх, даже ужас. Я думаю, страшно бывает то, что неожиданно и необъяснимо, против чего нельзя бороться. Во время восхождений мы сами руководим своими действиями и все зависит только от тебя и твоих товарищей, которым ты веришь. Кроме того, ты всегда знаешь свои силы и возможности, и если уж идешь на серьезное восхождение, то, значит, уверен в себе.

Я тогда был начальником спасательной службы одного из лагерей Центрального Кавказа. Однажды под вечер получаю радиограмму: «На Эльбрусе пропал человек. Вышел без разрешения, ночью. Высылайте спасотряд».

У нас не полагается альпинистов-одиночек, хотя на Западе одиночные восхождения до сих пор весьма популярны. Мы никогда не отпускаем в горы человека одного, не говоря уже о восхождениях. Что может сделать один человек на трудном маршруте? Кто его подстрахует, кто удержит в случае срыва, поможет при травме? Как сможет он пользоваться веревкой, крючьями? Все наше снаряжение и альпинистская техника рассчитаны на работу группы, работу с товарищами, в связке. Одиночное восхождение — это бессмысленный риск, игра со смертью.

Спасательные работы тяжелое занятие. Нам предстояло идти в быстром темпе на Эльбрус, то есть подняться с тяжелыми рюкзаками с высоты двух тысяч метров на пять с половиной, и потом искать, а может быть, и нести на себе пострадавшего. В головной отряд я взял тренированных ребят-инструкторов. А у них ведь свои группы, они своих ребят должны вести на восхождения. Зло, конечно, всех берет. Но ничего не поделаешь — спасаловка...

У нас это быстро: десять минут — и топаем уже вдоль берега Баксана. Шесть человек. Ни луны, ни звезд. Сопим, втягиваемся в хороший темп, помалкиваем. Тут не до разговоров, дыхание сорвешь. Тогда в Терсколе под Эльбрусом ничего не было. Это теперь весь Баксан застроили, а раньше там несколько домиков стояло. Поселочек небольшой. Подходим к нему — спины мокрые.

Оставляю ребят на дороге и шлепаю напрямик к огням Терскола: надо договориться о радиосвязи. А может быть, машина какая-нибудь там есть, подбросит до Ледовой базы. Силы сэкономим и время. Только я отошел от товарищей, как споткнулся в непроглядной тьме о камень и ушиб колено. Через несколько минут я снова чуть не перевернулся через голову и еще раз больно ударился ушибленным коленом. Эти нелепые падения, излишняя торопливость и досада на то, что я в спешке оставил на рюкзаке свой карманный фонарик, привели меня в состояние крайнего раздражения. И вместо того чтобы взять себя в руки и пойти тише, я почти побежал к огням Терскола, проклиная темень и пропавшего на Эльбрусе дурака.

Вдруг что-то крепко схватило меня за голеностоп, и я плюхнулся на землю. Дернув ногу, я почувствовал, что чья-то неведомая сила сжала ее еще крепче.

— А, черт! — Я дернулся еще раз и тут по едва заметному колебанию понял, что меня держит живое существо. От этого меня бросило в пот. — Кто это?!

В ответ хрюкнула свинья.

— Пусти! — Я машинально нащупал под рукой камень, резко перевернулся на спину. На меня из темноты глядела страшная волосатая рожа с рогами. Помню только, метнулся в сторону и моя рука попала на хвост. Это был конский хвост! Тут я забился, как зверь в капкане, и дико заорал.

Рассказывая потом много раз эту историю, я всегда говорил, что в тот момент решил, будто это черт. Пожалуй, это неверно. Я не знал, что это такое, не мог понять происходящее, а это-то и было самым страшным.

Сколько я так кричал, не знаю. Только вдруг ослепило меня светом карманного фонаря. Вокруг черными силуэтами стояли товарищи. Нога была свободна.

— Кто это был? — спросил я.

— Что с тобой? Как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке, кто меня держал?

— Никто тебя не держал...

— Вы что думаете, я сумасшедший?! Тут кто-то был!