The Мечты (СИ) - Светлая Марина

Три года назад, когда он только осваивал землю под застройку «Золотого берега» и получал все мыслимые и немыслимые разрешения, именно эту хибару местные власти снести не дали – историческое здание, сказали ему, памятник архитектуры.

А толку от этого памятника, если его ни власти не желали содержать в надлежащем достопримечательности виде, ни, собственно, жильцы, в нем обитавшие? Стояла обшарпанная избушка с замысловатыми ротондами, балюстрадами и обсыпающейся лепниной в стиле рококо вдоль дороги – ни сдвинуть, ни обойти. А его, ни дать, ни взять, высотный замок, потерял возможность возведения еще одной секции.

Особняк этот, разжевывали ему, чтобы аргументировать вежливый отказ, когда он решил задействовать «крайние резервы» во власти, был построен еще в середине девятнадцатого века и принадлежал самому богатому промышленнику Солнечногорска, тогда называвшемуся как-то по-другому, по-старорежимному, вроде Екатеринограда или Петрослава. Собственно, отношение к городку означенные особы имели никак не большее, чем те же горы, которых в Солнечногорске в помине не было, и чтобы их увидать, надо проехать еще сто шестьдесят километров по побережью на юго-запад, но на такие подвиги Роман Моджеевский давно уже не отваживался – в основном, по причине нехватки времени и собственной лени. А ведь бывали же времена… он, Нина, мелкие…

Роман тяжело вздохнул и, глядя на все еще суетившуюся женщину на балконе, усмехнулся себе под нос. Из глубокой белой миски было вынуто нечто розово-голубое и слишком яркое для этого хмурого мартовского дня и этого убогого строения. Наверное, кружевное.

- Надо что-то делать, - буркнул себе под нос Моджеевский и поежился. За спиной собачьи лапы принялись царапать балконную дверь – Ринго вламывался к хозяину.

Роман проводил глазами женщину, ускользнувшую обратно в квартиру, и решил и сам заходить. Кофе уже не спасал – было холодно.

- С тобой мы сегодня уже гуляли! – рявкнул он Ринго и прошел внутрь, чтобы наткнуться на собственного наследника семнадцати лет отроду, в это самое время бросившего на пол рюкзак и стаскивавшего ботинки, под негромкое ворчание домработницы, превредной особы, переживавшей исключительно о стерильности светло-серого напольного покрытия.

- Пройдешь КПП, помоешь руки – прошу завтракать, - рассмеялся Роман Романович, наблюдая за сыном.

- Обедать скоро пора, - фыркнул сын, обходя домработницу и скрываясь где-то в глубине квартиры, откуда вдруг раздался громкий крик: - А чем кормят?

- Чем кормят, Лена Михална? – уточнил Роман у истинной владычицы собственной берлоги в несколько сотен квадратных метров. Во всяком случае, она здесь проводила времени куда больше, чем он сам, изредка отсыпавшийся дома один-единственный день в неделю – в воскресенье.

- Полезным, - недовольно проворчала она. – Вы с прошлой недели изволили диету сменить и исключить животные жиры.

- Я? – ужаснулся Моджеевский.

- Вы. Потому, морковный фреш вам в помощь, сегодня ставим на Боде эксперимент.

- Так! Сворачиваем диету, готовим котлету!

- Вот и последствия, стихами заговорили. Тыквенную или баклажанную? – насмешливо поинтересовалась Лена Михална.

- Говяжью или какую там… Вы хотите, чтоб от меня единственный сын удрал?

- Хочу, чтобы последствия вашего развода немного рассосались, - хитровато улыбнулась домработница и, не дожидаясь взрыва, скрылась с глаз. А Роман, что-то нечленораздельно пробурчав, направился на поиски Богдана.

- Будет – вкусно! – решил он все-таки ответить задавшему вопрос ребенку. – Я только кофе пил еще. Но могу повторить.

- А ты чего это дома? – из вежливости поинтересовалось чадо, в то время как сам уже полностью был в телефоне.

- Законный выходной. Я решил попробовать… отдыхать. А вот почему ты примчался, ожидая, что я работаю, вопрос задачи.

Справедливости ради, Богдан и правда последнее время навещал его регулярно, в любой день недели, но при этом они удивительным образом мало пересекались. Либо Роман Романович находил его рюкзак посреди коридора, либо видел мельком, едва успевая здороваться. Это настораживало – все же бегал сюда Бодька с другого конца города. Машины у него пока не было – мал еще, а против шофера и автомобиля для семейных нужд, которого предлагал предоставить Роман, возражала Нина. Словом, на визиты к родному отцу это не походило, а какого черта он сюда носится, Моджеевский мог только гадать.

- У меня тоже выходной, а ты – законный родственник, - не стушевался сын.

- То есть, вроде как, поставить галочку: уважил старика. Так?

- Ну… - Богдан все же поднял голову от экрана, - ты же не против?

- С чего мне против быть? Какие планы? В кино пойдем? Или… - Роман задумался. Семнадцать лет. Чем он занимался с батей в семнадцать? Совершенно не помнилось. Может быть, потому что ничем? – Или хочешь я тебе… стройку покажу?

С – Супер. Зашибись план, Моджеевский.

Отпрыск вскинул на отца глаза, полные самой крайней степени удивления, и, чуть икнув, спросил:

- И че я там не видел? Лучший вид из окна!

- Ну… в общем, да. С видом на море было бы лучше, конечно.

Но иметь шанс смотреть по утрам на море, а не на чужие лифчики – это брать этаж повыше, а Рома в числе своих недостатков уверенно и совершенно спокойно признавал боязнь высоты. И если упираться окнами в чужие дворы – то какая разница в какие? К тому же, окна во двор все же предпочтительнее, чем на проезжую часть. Потому, когда после развода стал вопрос о том, что надо определяться с жильем, он, недолго думая, выкупил в собственном же «Золотом береге» целый этаж и слепил из него то, что слепилось, обратив к дороге, по которой гоняли все кому не лень, спортивный зал, кухню и рабочую зону, а спальни и гостиную выведя в сторону двора.

- Я тут подумал, - снова начал Роман, - может быть, ты ко мне переберешься? Было бы здорово. Места много, пляж близко. По утрам буду отвозить тебя в школу.

- Раньше ты меня не сильно в школу возил, - хмыкнул Богдан, - но я подумаю. Только мама, наверное, будет против.

- Мама будет… - поморщился Моджеевский, но решил не сдаваться и привел новый аргумент: - Но я тебе так скажу. Ты мужик, Богдан. Пускай привыкает. Вот уедешь в Лондон учиться в следующем году, что она тогда скажет? В конце концов, я тебе родной отец, и ты имеешь право! И я тоже имею.

- Какой, нафиг, Лондон? – вскинулся Богдан, и даже телефон полетел в сторону. – С чего я вдруг туда поеду?

- Там лучшие вузы мира. Хочешь, например, в Лондонскую школу экономики? Ее братья Кеннеди окончили.

- Не хочу! Я ж не Кеннеди!

- Ну то, конечно, слава богу, - пробормотал Моджеевский и задумался. Идея отправить сына учиться за границу не отпускала с момента его рождения. И вообще ему хотелось дать все самое лучшее, что может отец. Не так это все, конечно, должно было быть, но хоть как-то... И по этому поводу он решительно добавил: - Вот только не кажется ли тебе, что ты крайне переборчив? Я в твоем возрасте о таком даже не мечтал. А ты сходу – не хочу! Может, тогда Штаты?

- Ну нормально! – Богдан откинулся на спинку кресла, в котором сидел, и скрестил на груди руки. – Ты, как всегда, все за всех порешал. А я вот и в Штаты не хочу. В Австралию, на всякий случай, тоже не собираюсь. Мне здесь хорошо.

- Что значит, все за всех? – взвился Роман. – Это мама так говорит, да?

- А типа это неправда!

- Это – неправда. Она тоже решила за меня. И ты достаточно взрослый, чтобы это понимать, Богдан!

- Сами разбирайтесь, - буркнул сын. – А в Лондон или куда там – не поеду.

- Слился! – констатировал Моджеевский и плюхнулся возле сына, уныло вздохнув. С некоторых пор он окончательно перестал понимать собственных детей. До дрожи боялся этого отдаления и понимал, что оно неминуемо: они взрослеют, они больше не живут с ним в одном доме, у них какая-то там своя жизнь, на которую он теперь не имеет никакого влияния, кроме финансового. А в свете того, что оба, и дочь, и сын, остались с Ниной после развода – даже авторитет не включишь. Настоишь на своем – сразу во враги запишут, а такой расклад его не устраивал, хотя был очень удобен его бывшей. Даже выгоден.