Мессалина - Виолен Ванойк

В последнее столетие Город так разросся, что Августу пришлось пересмотреть его планировку и поделить Город на четырнадцать районов вместо прежних четырех; кроме того, множество зданий выросло на обсаженных в давние времена садами склонах Яникула и вдоль Аврелиевой дороги, где поселились главным образом мельники, пекари, речники, кожевники, столяры. Здесь пахло печеным хлебом, кедром и сосной, но всего сильнее были зловония, источаемые кожевенными мастерскими и болотистыми берегами Тибра.

Женщины миновали сады Луция и Гая, называемые в народе Цезаревым лесом, где Август некогда велел вырыть огромный водоем, чтобы устроить в нем представление морского сражения; теперь от водоема остался лишь просторный бассейн, питаемый акведуком из Альсьетины. Идя вдоль гробниц и жалких лачуг, стоящих по сторонам хорошо вымощенной дороги, они покинули пределы Рима и ступили на узкую каменистую тропу, уводящую вправо. Раб все время шел впереди. Они поднялись на невысокий холм, поросший соснами и кипарисами, и достигли озерца, напоминающего в темноте малозвездной ночи чернильное пятно. Мессалина чувствовала себя неуютно в этой магической атмосфере, жуткой и одновременно заманчивой, пугающей и бодрящей, окутавшей таинственный пейзаж.

Войдя в густой лес, покрывающий холм к востоку от озера, они услыхали вдалеке мелодичную музыку: звуки арф и кифар сливались со звонкими руладами флейт и свирелей. На обширной поляне стоял белый храм; его фасадный портик был освещен многочисленными фонарями, висящими на колоннах и на ветках соседних деревьев. Лепида велела рабу лечь на покрытую сосновыми иголками землю и ждать, не забывая поглядывать на маленькие песочные часы, чтобы не пропустить время, когда нужно будет позвать их — в последнем часу ночи, прежде чем займется бледная заря.

Подойдя к храму, Мессалина подивилась его небольшим размерам. Ей представлялось, что восточное божество любви обитает в более просторном жилище. Вместе с тем она отметила широкую эспланаду перед храмом с ведущими к ней каменными ступенями, окаймленную балюстрадой и обсаженную деревьями восточных пород — гранатовыми, смоковницами, пальмами, — которые придавали этому святилищу римской архитектуры экзотический вид. Плошки высвечивали силуэты многочисленных почитателей божества, собравшихся перед входом в храм. Поднимаясь по ступеням, Мессалина обнаружила, что тщательно подрезанные кусты образуют темные убежища, где могут скрыться охваченные сладострастием пары. Первый куст, мимо которого они с матерью прошли, был занят какой-то парой: она смутно различила белые сплетенные тела.

В вымощенном белым мрамором портике две девочки-подростка грациозно танцевали под звуки небольшого оркестра, состоящего из шести молодых женщин. Темные волосы музыкантш, по египетской моде, были заплетены во множество тонких косичек и схвачены лентой из цветного жемчуга. Женщины были одеты в белые платья из столь тонкой материи, что сквозь ее складки легко просматривались их смуглые формы. Танцовщицы же были нагими; их изящные руки и ноги обвивали браслеты из цветного жемчуга, узкие щиколотки украшали золоченые кольца в виде свернувшейся змеи, узкие бедра стягивала широкая пурпуровая лента. На шеях у них не было ожерелий — они мешали бы им делать акробатические движения, коими сопровождался танец, а их волосы были забраны в сетку из голубого жемчуга. Изумительно гладкие тела танцовщиц были гибки и золотисты, словно арабские финики. Танцовщицы двигались в круге света, а зрители, большей частью мужчины, сидевшие, поджав ноги, в стороне, оставались в тени. Это, однако, не помешало Мессалине увидеть, что многие из них обнажены: нежность этой весенней ночи усиливала их чувственный жар.

— Здесь, — вполголоса заговорила Лепида, — все друг друга знают, но ведут себя так, будто ни разу прежде не виделись, а когда встречаются где-нибудь в другом месте, ни намеком не напоминают, что провели здесь ночь…

Они медленно шли к освещенному портику. Лепида указала дочери на небольшие каменные статуи, стоящие впереди колонн и изображающие каких-то уродливых существ.

— Посмотри, вон там шесть духов Приапа, они являются спутниками Мифилесета так же, как сатиры входят в свиту Вакха. Я знаю их имена: Тихон, Конисат, Ортан, Лордон, Кидбас и Пирг, но не умею их отличить.

— Неважно, — бросила Мессалина, не имевшая ни малейшего желания загружать свою память всякими варварскими именами.

Она перевела взгляд на танцовщиц, необычайно плавно двигавших бедрами, потом оглядела присутствующих мужчин и женщин, среди которых узнала людей, уже виденных ею у отца или в общественных местах, куда мать стала водить ее с тех пор, как решила выдать замуж. Она надеялась встретить Валерия Азиатика, но, к своему огорчению, не нашла его. Многие поворачивали голову в их сторону, прежде чем вернуться к своим занятиям: смотреть выступление юных египтянок, либо одаривать друг друга ласками в укромном уголке, либо делать то и другое одновременно.

— А где этот Хилон? — шепотом спросила Мессалина у матери. Ей не терпелось поскорее увидеть человека, который должен был посвятить ее в таинства любви.

— Его здесь нет. Он, должно быть, совершает какой-нибудь подготовительный обряд в храме, — с уверенностью ответила Лепида.

Они остановились возле одной из колонн — посмотреть танцы. Мессалина все чаще направляла взгляд на эбеновую дверь святилища; ее чернота контрастировала с белизной мраморных столбов в виде вьющегося плюща, который сплетался в разные фаллические изображения и лики фавна. Наконец одна из тяжелых створок отворилась и из храма вышли двое темнокожих мужчин, с тонкими чертами лица, похожие на нубийцев, в просторных леопардовых шкурах выше колен, перекинутых через плечо. Они встали, скрестив руки, по обеим сторонам двери. Когда вслед за ними появился Хилон, Мессалина ощутила сильный толчок в груди. Она ожидала увидеть высокого хорошо сложенного мужчину, с лицом серьезным, но красивым и правильным, как у Азиатика. Хилон же, напротив, был маленького роста, сутуловат; Мессалина посчитала его худым, хотя окутывающий его тяжелый и просторный сверкающий золотом плащ до пят скрадывал его фигуру. На его голове, показавшейся Мессалине непропорционально большой в сравнении с телом, было надето нечто вроде высокой тиары из белого фетра, украшенной золотыми повязками, наподобие той, что носят некоторые сирийские жрецы. Глубоко посаженные глаза и густые брови придавали ему вид фавна, а толстые губы подчеркивали чувственность его округлого лица. Мессалина решила, что он до странности похож на изображения Приапа в садах богатых римлян, являющиеся точным повторением его обликов из греческого города Лампсак, откуда, как говорили, происходит божество.