Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лечебно-санитарное управление Кремля, – прочитал я вслух. – Ничего себе! Откуда это?
Я взял сверток, из которого вывалились штампы, и заглянул внутрь. Там лежал маленький листок, вырванный из блокнота. На листке размашистым Катькиным почерком было написано: «Леша! Нашла это в ящике письменного стола в кабинете. Мама говорит, прадедовы. Может, тебе пригодится?» «Хорошие штампики у вас в столе хранятся, – подумал я. – Какое отношение прадед имел к Кремлю?» Отложив штамп Лечсанупра, я взялся за второй, и вскоре на бумаге появился новый оттиск: «Всесоюзный институт экспериментальной медицины (ВИЭМ). Гистологическая лаборатория». Третий предмет, металлический кругляш, оказался именной печатью прадеда, по кругу шла надпись «Профессор П. А. Заблудовский».
Я перетащил из прихожей в кухню принесенную Витей коробку и открыл ее. Бумаг внутри было действительно не очень много. Сверху лежала старая, пожелтевшая от времени газета. «Правда» от 26 января 1935 года. На первой полосе портрет Куйбышева в траурной рамке. «Правительственное сообщение… 25 января 1935 года в своем рабочем кабинете от склероза сердца скоропостижно скончался Валериан Владимирович Куйбышев, первый заместитель председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР и Совета Труда и Обороны, председатель Комиссии Советского Контроля, член Политбюро Центрального Комитета ВКП (большевиков)… Перестало биться сердце верного ленинца… Страна склоняет свои знамена… Оборвалась боевая жизнь… Выдающийся государственный деятель…» Я осторожно развернул газету и внимательно просмотрел ее. В номере не было ничего, что касалось бы профессора Заблудовского и вообще науки. Почему эта «Правда» попала сюда? Я отложил газету и извлек из коробки темно-коричневую книгу в твердом переплете. Обложку украшал тисненый портрет прадеда. «Академик П. А. Заблудовский, – прочитал я. – „Проблемы сперматоксинов и лизатов“». Роскошь какая! Прямо академическое издание! Почему я раньше не видел эту книгу? «Не интересовался», – сказала бы мама. Я раскрыл том и посмотрел выходные данные. Подписано в печать 11 января 1938 года. Судя по всему, это был посмертный сборник трудов Павла Алексеевича. «Очень хорошо, что все статьи собраны в одном месте, – подумал я. – Это облегчает задачу, хотя все равно придется повозиться. Четыреста с лишним страниц сугубо научных текстов…» Я взвесил том в руке и отложил его в сторону. И снова полез в коробку. Там лежала еще одна книжка – потоньше, не такая капитальная, как первая. «„Материалы о гистолизатах проф. П. А. Заблудовского. История и теория вопроса. – прочитал я. – С предисловием заслуженного деятеля науки Д. Д. Плетнева“… Хм, уж не тот ли это Плетнев, которого потом репрессировали? Да, наверняка тот самый. Мама столько раз говорила, что прадед знал их всех лично, кремлевских врачей, которых потом ликвидировали…» Я стал вынимать из коробки пожелтевшие от времени газеты и научные журналы. «Юбилейный сборник, посвященный проф. П. А. Заблудовскому, 1929 год», «Архив биологических исследований, № 2, 1931», «Труды Государственного института ветеринарии, 1930», «Коневодство и конезаводство, № 95, январь 1931 года»… Господи, как же сквозь все это пробраться? С чего начать?
Я еще порылся в коробке и достал оттуда старенький, сильно потертый коричневый портфель с приделанной к нему серебряной биркой, на которой было выгравировано «Дорогому Борису в день рождения. 25 апреля 1935 года». «Интересно, кто этот Борис? – подумал я. – И почему предназначенный ему подарок оказался здесь?» Открыв портфельчик, я извлек на свет два ветхих листка бумаги с расплывающимся, нечетким машинописным текстом. На первой странице заглавными буквами было напечатано «Автобиография П. А. Заблудовского»…
Москва, 1 февраля 1935 года
Накануне нового, 1935 года, Павлу Заблудовскому позвонили из Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук и попросили написать автобиографию. Он не стал спрашивать зачем, догадывался. В начале декабря у Заблудовского состоялся разговор с президентом академии Вавиловым. От него Павел Алексеевич узнал, что вопрос о выдвижении его в академики ВАСХНИЛ практически решен. Видимо, поэтому и понадобилась автобиография… Профессор осведомился, насколько подробным должно быть жизнеописание.
– Много писать не надо, Павел Алексеевич, две-три странички, – сказали ему.
– Хорошо, – сказал Заблудовский.
Он решил, что займется автобиографией сразу после Нового года. Но шли дни, а он все никак не мог взяться за дело. В 20-х числах совсем уже собрался, но 25 скоропостижно умер его пациент Валериан Куйбышев. Это событие так взволновало профессора, что несколько дней он не мог больше ни о чем думать. Но тут ему снова позвонили из академии и напомнили. Деваться было некуда. Вечером 1 февраля Павел Алексеевич закрылся у себя в кабинете на Новинском, сел за письменный стол, взял чистый лист бумаги и вывел на нем красивым округлым почерком: «Автобиография профессора П. А. Заблудовского». Немного подумав, написал: «Родился 12 мая 1879 года в предместье города Казани – Адмиралтейской слободе. Отец мой был капитаном волжского парохода Общества „Самолет“…»
Павел Алексеевич вспомнил старый дом на Охотной улице в Адмиралтейской слободе, где когда-то давно жила вся их большая семья. У Алексея Трифоновича Заблудовского и его жены Натальи Степановны было семеро детей – Алексей, Андрей, Ольга, Анна, Елена, Павел и Сергей. Алексей Трифонович скончался, когда Павлу было пять лет. Вроде бы и не маленький уже, но сколько Павел Алексеевич ни напрягал память, не мог вызвать никаких воспоминаний об отце. Ни слов, сказанных им, ни звука голоса, ни даже лица. И когда потом сестра Ольга показывала ему на старых фотографиях невысокого человека со слегка выпученными светлыми глазами и пышными усами и говорила «Это – отец!», ничего не шевелилось у него внутри. Нет, не помнил. Только какие-то обрывки, смутные образы, похожие на сны. Вот сидит в комнате человек в кресле-качалке и курит папиросу, и Павел откуда-то знает, что это – отец. На человеке рубашка в полоску и жилетка. Из кармана жилетки свисает золотая цепочка, на конце цепочки – часы. Время от времени человек вынимает часы из жилетного кармана и открывает крышку, и тогда слышится тихий мелодичный перезвон. Часы притягивают маленького Павла, ему смерть как хочется посмотреть на них поближе, но он не смеет просить… Куда делись эти часы после смерти отца? Достались кому-то из старших братьев? Или были проданы, ушли за долги? А вот мать, умершую
