Последний дом - Дан Маркович

Он красивый был, мохнатый, с тяжелой палевой шерстью, с темной полосой вдоль спины. В конце жизни мучился каждое лето - шерсть выпадает, зуд, кровавые расчесы... А к холодам снова нарастает, и такая же чудная, густая...

В последний год ни волоска не выпало, и умер он красавцем, каким был в молодости. Наверное, природа благодарна Васе, он аккуратно по ней прошел, пробежал. Я сказал Гене, он подумал, и говорит:

- А ты вовсе не дурак, каким притворяешься.

- Я никогда не притворяюсь.

- Да шучу я... Ты прав, если брать каждого отдельно, ничего не поймешь.

- А с чем брать?..

- Со всеми, кого любил, обидел, что построил, испортил... Тогда правильная теория будет.

- Что еще за теория?..

- Жизни. Вот тебя, например, нужно рассматривать вместе с твоей землей.

Я обрадовался, вот это теория!

- Не радуйся, - он говорит, - нет еще такой. А когда будет, ничего хорошего о нас не скажет.

Но Вася и без теории неплохую жизнь прожил.

...................................................................

Кладбище наше похоже на утес или высокий остров, я говорил. Если от реки смотреть. А когда на высоте стоишь, справа внизу - овраг, слева дорожка к реке петляет, впереди откос, дальше пологий спуск до самой воды, снова обрыв, и моя земля кончается. За рекой лес, заповедник, я бывал там в молодости. Теперь не знаю, что там, наверное, земля пропадает...

На кладбищенском острове мелкие деревья - березки, осинки, пара тощих сосенок, не для них эта земля... Кусты, высокая трава... Рябина одна стоит, старая, кривая от ветра, но крепкая, ей у нас привычно. Под ней Вася лежит, и друг Феликс снова рядом.

Они, если встретятся возле дома, вместе гуляли. Кот, задрав хвост, бежит впереди, за ним большой тяжелый пес, то и дело отстает. Феликс оглянется, Вася далеко позади... Кот садится, чешется или умывается, ждет... Вася подойдет, лизнет его, сядет рядом. Теперь ему ждать, у кота самолюбие бешеное, он не спешит...

Шестнадцать лет для собаки возраст непростой.

Последние месяцы Вася мучился, задние ноги отказывались ходить. Потом у него боли появились. Упадет на пол и кричит...

Ни тело, ни дух наш не рассчитаны на вечную жизнь. Иногда лучше самому решить, кинуться в черную дыру. Но Вася не мог решить. И у людей так бывает. И я, как друг, должен был ему помочь.

Позвал Петра Петровича, ветеринара на пенсии, он тогда еще в восьмом доме жил. Вася в своем уголке спал, даже не проснулся. Поговорили, повздыхали, и старик вколол Васе в загривок немного прозрачной жидкости. Легко и незаметно. И Вася перестал дышать.

Что я тогда чувствовал?.. Вася легко умер, во сне, а мне еще долго тяжело было дышать - за него.

Чувства потом приходят, через время. Остаешься один, начинаешь понимать, кого потерял. Всех теряешь на пути, которого не видно, только его приметы. Везде, всегда эти приметы, знаки существа, которое все топчет, сминает, сморщивает лица, обращает листья в мертвую грязь... И я думаю иногда, что если есть бог... Верующие постоянно талдычат, проходя мимо меня в церковь, на склоне холма. Человекообразное, видите ли, существо...

Если есть бог, то он всегда с нами, и это - невидимое непостижимое Время.

.........................................

Феликс напротив сидел, смотрел, как я ковырял нашу землю. Апрель, тепло... Я выкопал глубокую яму, положил туда Васю в старой вельветовой куртке, он любил на ней спать, так что постель с ним осталась. Потом мы с Феликсом пошли домой, по дороге он отделился навестить Айболита в Детском Саду, а я вернулся в квартиру.

Там было пусто.

Больше не было у меня собак.

Людское кладбище далеко, чужая земля, знакомые и незнакомые лежат, каждый со своими болями, жалобами, обидами... Наша жизнь простой и чистой не бывает. И я бы здесь, над рекой хотел лежать, среди друзей, которые меня не осуждают, не смеются надо мной... и не жалеют.

Так уж получилось, все они в этой небольшой земле. Или над ней витают?.. Но в бестелесные души у меня веры нет.

Только Гена растворился, исчез, самовольно развеялся над оврагом.

А что?.. Если не лежать мне с друзьями на обрыве, то лучше полетать с Генкой над своей землей. Не гнить же рядом со скучными людьми на огороженной чужой земле...

*** Был у меня еще знакомый. Знаменитый, но скучный очень. Был да сплыл...

Он известный человек, жил на самом верху, на девятом этаже.

Он проходит к лифту, на спине вещевой мешок, лицо опущено, серые волосы загораживают глаза. Он всегда так ходит, смотрит под ноги.

Генка говорил, надо вверх смотреть, а вниз пусть ноги смотрят...

Но Мамонтов все видит. Если встретит, здоровается, обязательно спросит - "как ваши дела?.." А у меня какие дела - делишки... Не знаю, что сказать. Вроде бы тоже художник, но не настоящий, вывески да объявления... А он лепит зверей. Фигурки у него красивые, тонкие...

Только зверей теперь не покупают, никому не интересны, ни живые, ни из камня и глины. Гена говорил, такое время...

- Люди барахтаются в текущей мерзости, а Красоту и Глубину без внимания оставили. Но эти двое нежной породы птицы, если улетят, в нашу стужу не вернутся.

У Мамонтова была жена, забавная женщина, толстая смешливая брюнетка. Мне нравилась, упитанные женщины не такие злющие. Моя жена худая была и злющая... не передать!.. Но я ее понимаю, от меня толку меньше, чем от козла молока... А Мамонтова жена долго жила с ним, и девочку взрослую вырастила. Потом все-таки уехала, нашла себе китайца, и он увез ее куда-то в Манчжурию или в Монголию, не помню. С тех пор Мамонтов один жил.

Как-то я ему говорю:

-Может, возьмете, вот, щенок бегает...

Действительно, появился у нас щенок, ищет хозяев. Я его подкармливаю, но к себе взять не могу. Все коты ополчились на него, того и гляди разорвут на мелкие кусочки... Щенка я назвал Максим. Хозяева привезли, высадили из машины, а сами обратно в столицу укатили. Сосед Толян видел. Я про него еще не говорил, но в сущности нечего сказать, пустая фигура. Хотя, не скажи, умер странно. Некоторые до самой смерти свою загадку прячут, в последний момент задают.

Так вот, выбросили хозяева Максима и обратно к себе, в теплый дом.

Теперь так многие делают. Думают, наверное, на природе звери сами кормятся. А эти кошки и собаки бегают, просят еды. Толпа зверей... Тогда ливерная дорожать начала, явилась демократия с грабежом. У нас все особенное, вот и демократия своя. Так что все наперекосяк пошло.

Я и говорю Мамонтову - возьмите щенка, он вам жить поможет.

А он отвечает:

- Я не могу взять на себя такой ответственности...

Вот такой человек. За океаном теперь живет.

*** А щенка, которого бросили, Максима, я устроил в подвале. Кормил, и он прожил зиму безбедно. А весной решил сам хозяев поискать. Не верил, что специально бросили.

У нас по городу автобус ходит круговой, маршрут называется "Уют Больница". От магазина "Уюта" до больницы на окраине, потом другим путем, мимо нас, обратно, получается круг, два часа езды. Максимка решил объездить все остановки, чтобы найти хозяев. Утром пробирался в автобус, а выходил каждый раз на следующей остановке. Как он узнавал, мне трудно сказать, но каждый вечер обратно возвращался. Остановок больше тридцати, у него ушло все лето. За это время он вырос, огромный получился пес, и его в автобус перестали пускать. Пассажиры боятся, протестуют... Он упал духом, перестал есть, уходит непонятно куда... План его нарушился, а другого не было. Мне это понятно, сам без плана живу.

Однажды ушел Максим и пропал. Две недели странствовал. Потом появился, я вижу, не отощал, значит, кормили... А через неделю исчез насовсем. Я пытался его искать, походил кругом, по своей земле, в окрестностях... и махнул рукой. Жаль, конечно, но что поделаешь.

Прошла зима, я за делами забыл о Максиме. А весной встретил его, далеко от дома, в деревне. Иду, а навстречу мне по узкой тропинке огромная собака. Я испугался, остановился... Не сразу узнал Максимку, а он меня тут же за своего... Привел к деревянному дому. Оказывается, он здесь живет. Хозяин говорит, сам пришел, а они не против, свой пес недавно умер. Хорошие попались люди.

Редко такое счастье случается, вот и вспомнил.

Если б меня спросили, какое самое большое счастье ты знал... Я не долго думал бы. Первое - позовешь, и все бегут, карабкаются, прыгают, спешат к тебе - все живы!.. Второе - накормить голодного, тоже радость большая, видишь, как чавкает, глотает... постепенно округляются бока... А третье проснусь, чувствую, жив еще, и вижу за окном свою землю, двести тридцать на пятьсот.

Еще? Не знаю... Что-то, да, было... но не то... Остальное не счастье, а удовольствие, с поправками да оговорками.

*** На нашем этаже восемь квартир, рядом со мной три, это наш отсек, или предбанник, мы его так называем. Справа от меня двухкомнатная, в ней Ольга и Толик, он немой. Ольга блондинка, толстушка моего возраста, Толик тоже наших лет. Ему не повезло - лет в сорок стукнуло, говорят, инсульт. Был нормальный малый, а привезли... лет десять тому назад... внесли на руках, положили, он только мычит и руками дергает, а ноги висят как плети... Понемногу пришел в себя. Ходит, правда, странно, будто все время падает кое-как ногу подставит и снова упасть стремится. Но каждый раз успевает ногу подставлять, и так передвигается. Иногда на самом деле падает, но редко, если скользко у подъезда или выпьет. Но чаще не ходит, а ездит на велосипеде. Забирается кое-как у стеночки, взгромоздится и катит лихо, не скажешь, что калека. Пока работал кинотеатр, он там механиком был, а теперь на своем огороде, от весны до глубокой осени, а зимой известно что - Санта Барбара...