Кровавая гостиница - Поль Магален (Махалин)

Высокая девушка принесла бутылку с вином, стакан и кусок ржаного хлеба. Старший брат вытащил из кармана нож и отрезал себе ломоть, после чего сказал, обращаясь к Флоранс:

– Ну, малютка, налей мне. Но знай, что меня страшно мучает жажда — с самого утра во рту не было ничего, кроме пыли…

Но девушка не тронулась с места. Она стояла неподвижно посреди комнаты, охваченная каким-то ужасом. Щеки ее побледнели, во взгляде было что-то мрачное; дрожащим голосом она прошептала:

– Постоялец!.. Еще один!.. О боже мой!

Жозеф, пораженный видом сестры, ласковым голосом спросил:

– Что с тобой, моя милая?

– Со мной?..

– Черт возьми, я ведь не слепой! Ты побледнела, вся дрожишь, как в лихорадке… Не заболела ли ты?

– Заболела… нет, брат мой… только…

– Только что? Говори… ты меня тревожишь, красавица.

– Я боюсь… — ответила девушка.

Жозеф посмотрел на нее удивленно:

– Чего же ты боишься? С нами? Ты что, с ума сошла?

Бедняжка еле слышно проговорила:

– Я страшно страдаю… Вот здесь будто давит… — Она показала рукой на лоб и грудь.

Жозеф испытующе взглянул на Марианну, словно ища разъяснения тому, чего он не понимал. Старшая сестра в ответ пожала плечами и бросила:

– Да у нее нервы разгулялись! Нервы… как будто мы имеем право строить из себя нежных белоручек!.. — И, зажигая от лампы огарок свечи, она добавила: — Лучше бы ты, неженка, отправилась со мной прибрать и приготовить комнату номер один…

Флоранс встряхнула головой, будто желая избавиться от докучливых мыслей.

– Да, сестра, иду, — произнесла она уже более твердым голосом.

– Слава богу! — сказал Жозеф. — Нечего нежничать, sacredieu! Работа укрепляет здоровье… Иди помоги Марианне, дитя мое, тем более что время не терпит… Когда вы закончите, мы сядем за стол… Матушка пока приготовит ужин…

Девушка сделала отрицательный жест.

– Тебе не хочется? — спросил брат. — Напрасно. Лучше хлеб, чем доктор… однако довольно… как хочешь, можешь идти спать, если тебе это больше нравится… — И сквозь зубы он прибавил: — Это нам только на руку…

Старшая сестра открыла между тем сундук, взяла из него две простыни и, взглянув на брата, сказала:

– Я взяла самые лучшие, тонкие. Если тот, кто в них завернется, не успеет до светопреставления, то вина в том будет не моя… Ну что? — прибавила она, обращаясь к сестре. — Ты готова идти, госпожа недотрога?

Девушка сделала над собой усилие, и смущение, которое читалось на ее лице, мало-помалу исчезло. Тяжело вздохнув, она последовала за сестрой. Жозеф принялся за еду.

– Это все возрастные трудности, — сказал он себе. — Она еще формируется. Когда эти девчонки становятся женщинами, их может вылечить только муж.

Агнесса Шассар присутствовала при этой сцене молча и безучастно, но, когда обе сестры скрылись за дверью, она подошла к сыну.

– Ты ошибаешься, Арну, — проговорила она, — это не возраст, а что-то другое.

Арну, собиравшийся опустошить свой стакан, застыл в удивлении:

– Что такое, матушка? Вы говорите загадками. Если я что-нибудь во всем этом понимаю, то пусть это вино превратится в яд.

– Поймешь позже, — коротко ответила вдова. — Сейчас речь не об этом. Я место себе не находила в ожидании тебя…

Она оперлась сухой костлявой рукой на плечо сына и, глядя ему прямо в глаза, спросила:

– Что наш человек?

– Он приехал, — ответил спокойно Жозеф.

– Ты видел его?

– Видел.

– А!

Это восклицание, вырвавшееся из уст Агнессы Шассар, очень походило на зловещее шипение ядовитой змеи, схватившей жертву. Сын ее между тем продолжал:

– Дилижанс из Нанси высадил его в Шарме сегодня утром. Красивый мальчик, все-таки похожий на девушку, но вместе с тем видно, что он может за себя постоять. Он завтракал в почтовой гостинице, в обществе…

– Кого?

– В обществе человека, о котором нам надо будет обстоятельно поговорить… Теперь главное: я лег на каменную скамейку под окном столовой и притворился спящим, а оттуда все было так же хорошо слышно, как и видно.

– Никто тебя не узнал? — спросила с беспокойством вдова.

– С фальшивой бородой, в лохмотьях нищего и этой шляпе с широкими полями на разукрашенном лице? Полно тебе! Не настолько ловки обыватели Шарма!.. Я спрятал Кабри с тележкой в рощице за городом… но только если птичка попадется в нашу западню, то этим мы будем обязаны не Антуану Ренодо…

– О чем ты?

– Этот старый хрыч всячески старался удержать своего путешественника. Что он ему только не рассказывал! Но, к счастью, у молодого дворянчика тут где-то есть любовница, вот ему и не терпелось…

Агнесса Шассар больше не слушала — она прервала Жозефа повелительным жестом.

– А деньги? — спросила она и наклонилась к сыну, словно намереваясь прочесть ответ по выражению его лица.

– Деньги также при нем.

– Пятьдесят тысяч франков!

– Да, пятьдесят тысяч…

Старуха выпрямилась во весь рост. На ее морщинистом лице отразилась дикая алчность, ноздри раздулись, и дрожащим голосом она спросила:

– Ассигнациями?

– Вы шутите. Как было условлено: банковскими билетами.

Вдова состроила недовольную гримасу.

– Не бойтесь, — смеясь, сказал Жозеф. — Банковские билеты лучше золота. Английские банки надежны.

Агнесса Шассар покачала седой головой:

– А все-таки золотыми экю, по шесть франков, было бы лучше!..

– Да-да, я вас понимаю, — продолжал крестьянин с ироничной улыбкой. — Что касается вас, то вы предпочитаете золотыми экю. Подольше можно считать! Я же больше предпочитаю бумажки… если придется бежать, они не помешают, и, наконец, их легче сбыть…

Вдова глубоко вздохнула. Старший Арну снова налил себе вина.

– Это будет наше последнее дело, — сказала, помолчав, старуха.

Жозеф дружески погрозил ей пальцем:

– Видите ли, матушка, я вас так хорошо знаю, как будто это я произвел вас на свет, хотя на самом деле все наоборот… Когда к горшочку, наполненному золотом и спрятанному где-нибудь в погребе, вы прибавите другой, то заходите иметь их двенадцать и так далее…

– Нечего об этом говорить, — грубо оборвала сына трактирщица. — Вы все будете рады захватить после моей смерти скопленные мной деньги…

– Да вы проживете еще сто лет!..

Агнесса Шассар вышла во двор и спустила собак с цепи.

– Когда он приедет? — спросила она, вернувшись.

– Сегодня вечером. — Жозеф посмотрел на часы. — Он должен был выехать спустя час после меня, а мы уже давно тут болтаем…

– А ты уверен, что он проведет здесь ночь?

– Абсолютно, как и в том, что в моем стакане больше нет ни капли вина.

– Разве он не отправится прямо в Армуаз?

– Нет, он наверняка решит перенести встречу со своей красавицей на завтра. Гроза загонит его сюда. Подумайте, как должна была устать его несчастная почтовая кляча, если только она уже не издохла по дороге. А поскольку у нашего вельможи здесь нет знакомых и гостиница в Виттеле одна, то я уверен…

Молния осветила кухню; старуха перекрестилась и, увидев, что сын ее примеру не последовал, проворчала:

– Язычник, хочешь, чтобы молния ударила в дом твоего отца, что ли? — И, выставив вперед руку, добавила: — Слушай.

– Что такое?

– Снаружи кто-то ходит…

– Вам пригрезилось: это шум грозы и удары дождевых капель.

Вдова наклонилась ближе к сыну, проговорив:

– А я тебе говорю, что поднимаются по лестнице.

Арну пожал плечами.

– Стук лошадиных подков был бы слышен на мощеном дворе… Если только он не навязал чего-нибудь на копыта, как это сделал я, чтобы не привлекать внимания соседей… Но это трудно предположить…

– Я знаю, что у двери кто-то есть, — возразила Агнесса Шассар. — Ищут молоток…

Она еще не окончила фразы, как раздался сильный стук в дверь, и некто громким голосом крикнул:

– Эй! Люди! Трактирщик!

Мать и сын многозначительно переглянулись. Жозеф проговорил:

– Это не его голос!

– Откройте же скорее, черт побери! Дождь страшный! Вы же там не спите, я вижу свет!

Арну встал, взяв со стола лампу.

– Куда ты идешь? — спросила вдова.

– Я иду посмотреть, кто там такой, черт возьми! Если тот, кого мы ждем, сейчас приедет, лучше избавиться от лишних свидетелей.

Он решительно подошел к двери и открыл ее. В сенях стоял человек, промокший до костей. На руках у него был ребенок.

VII

Два нежданных гостя

Вошедший мужчина был крепкого сложения. Своим обликом он походил на деревенских торговцев, продающих крестьянкам различную мелочь: иголки, нитки, бумажные платки и другие необходимые в хозяйстве вещи. Его открытое лицо дышало искренностью и честностью.