Кровавая гостиница - Поль Магален (Махалин)

Жак-Батист Арну, основатель гостиницы, и его дражайшая половина Агнесса Шассар прилежно трудились для ее процветания; после смерти Жака-Батиста вдова его и дети делали все возможное, чтобы сохранить и упрочить свое благосостояние. Они были богаты, но ловко скрывали это от соседей, чтобы не привлекать к себе их внимания и не возбуждать ничьей зависти. Их привычки ничем не отличались от привычек и жизни других людей того же круга. По традиции вдова сетовала на плохо идущие дела и не забывала всякий раз жалобно упомянуть о своих пятерых детях и потере мужа, что якобы очень плохо отражалось на хозяйстве.

Она следовала в этом примеру покойника. Правда, тот купил замок Армуаз, но все знали, что он куплен почти даром. В деревне ходили даже слухи, что Арну лишь подставное лицо и купил это поместье на деньги маркиза; этот слух постарался распространить сам Арну, для укрепления молвы оставивший все в замке без малейших изменений, — что еще больше убедило всех в безупречной честности хозяина трактира.

Никто из семейства Арну не отличался ни горделивостью, ни тщеславием, к тому же они не обманывали своих клиентов и ни у кого не занимали денег. В народе нередко ходили пересуды, что братья Арну, а их было трое, освободились от воинской повинности, заплатив кому следует приличную сумму; но об этом говорили очень тихо, чтобы Франциск, Жозеф или Себастьян этого не услышали, иначе они, сильные, храбрые парни с крепкими кулаками, могли бока намять. Их боялись, и если даже замечали что-нибудь подозрительное, то не осмеливались озвучить свои догадки. Но сдержанность крестьян — больших эгоистов и трусов — всем известна. Если бы на глазах селянина было совершено преступление, он предпочел бы отвернуться, чем пойти и донести кому следует.

Это старание оградить себя от всего, что может скомпрометировать, поглощает крестьянина без остатка. Не существуют ли тысячи примеров того, что селяне, призванные в суд для дачи показаний на процессах, боясь мщения преступника или его родных и друзей, отказывались отвечать на вопросы, даже в том случае, если их за это подвергали законному наказанию…

Теперь, когда мы закончили необходимые объяснения, вернемся в кухню гостиницы. Днем свет врывался в нее через два широких окна и отражался на блестящих полированных дверцах старого дубового буфета. Но в настоящую минуту эта просторная комната слабо освещалась маленькой лампой, стоявшей на столе в центре комнаты, и несколькими догоравшими головнями в очаге.

Все семейство Арну было в сборе, за исключением старшего сына — Жозефа. У самой печи, так что ее деревянные сабо почти касались огня, сидела на табурете Агнесса Шассар. Почтенной вдове было шестьдесят лет. Копна седых волос выбивалась из-под ее крепового чепчика и двумя правильными волнами разделялась надо лбом, покрытым бесчисленными морщинами. Ее черные глаза постоянно бегали и хранили злое выражение. Нос напоминал орлиный клюв, тогда как морщинистые губы сохранили, несмотря на солидный возраст хозяйки, выражение необыкновенной энергичности.

По словам старожилов, трактирщица была когда-то дивно хороша и имела много поклонников. Но все — и богатые, и бедные — потерпели неудачу. Дочь бедных поденщиков, вышедшая замуж за такого же бедняка, жена Шассара, по-видимому, очень строго относилась к супружеским обязанностям. По ее мнению, это было единственное верное средство приобрести то, чего им не хватало, — деньги. Может быть, посредством честности в браке она хотела скрыть что-то другое. Во всяком случае хозяйку трактира «Кок-ан-Пат» нельзя было заподозрить в супружеской неверности. Ее репутация стояла выше любой клеветы. А одному богу известно, сколько было злых языков в Виттеле!

Одетая в юбку и блузу темного цвета — она не снимала траура со дня смерти мужа, — вдова Арну сидела молча и вязала. Лицо ее хранило выражение суровости и озабоченности. Старшая дочь Марианна шила что-то, сидя у стола, за которым двое ее братьев играли в карты. Высокая ростом и очень похожая на мать, Марианна напоминала те двуполые существа, с их достоинствами и недостатками, с их мускулистыми руками и ногами, которым скульпторы отдают предпочтение перед всеми другими для создания своих шедевров.

С рыжим шиньоном, скрученным на затылке, и мужским профилем, с выдающейся верхней губой, девушка казалась необыкновенно сильной и выносливой. Ее светло-карие глаза, проницательные и смелые, давно уже воспламенили всех искателей приключений в окрестностях. Сколько раз ей уже объяснялись в любви! В ответ она, нисколько не смущаясь, заявляла: «Если мне понравится кто-нибудь, я не буду стесняться и скажу ему прямо… а вы уйдите с вашими комплиментами».

Марианне было двадцать два, тогда как сестре ее, Флоранс, едва минул шестнадцатый год. Она стояла у окна, прижавшись к стеклу лицом, и, казалось, слушала удары приближающейся грозы. Ее светлые локоны спускались почти до талии.

Мы уже упоминали, что два младших сына, Себастьян и Франциск, играли в карты. То были близнецы, молодцы вроде Филиппа Готье. Они казались до того похожими друг на друга, что все их путали. Их круглые лица были обрамлены баками, по форме напоминавшими котлеты, прически же их соответствовали тогдашней моде: волосы были острижены коротко спереди и длиннее сзади, на темени и затылке.

Одетые одинаково, в куртки и панталоны из холстины, без жилетов и галстуков вследствие летней жары, с серьгами в ушах, как тогда было модно у мужчин, они ничем не отличались по виду от прочих жителей городка. Хотя оба и не страдали косоглазием, тем не менее их взгляды не отличались прямотой. Признавая, что глаза — это зеркало души, мы должны заметить, что души Себастьяна и Франциска Арну не были невинны.

Временами Агнесса Шассар отрывалась от своего вязания, чтобы окинуть всех присутствовавших беспокойным взглядом заботливой хозяйки, а также для того, чтобы кинуть щепотку соли или корень какого-нибудь растения в один из горшков, стоявших в печи. Марианна по-прежнему спокойно занималась рукоделием. Себастьян и Франциск одни нарушали общую тишину подсчетом карт.

Итак, читатель должен представить себе идиллическую семейную сцену. Справа и слева от печи в кухню выходили две двери, различные по виду и размерам. Над правой, застекленной, красовалась надпись: «Зала для приезжающих граждан». Дверь же с левой стороны была очень невысокой и узкой и вела на двор. Этот двор, о котором мы еще поговорим позже, представлял собой прямоугольник, одной стороной которого являлось само здание трактира, тогда как по трем другим его сторонам размещались конюшни, сараи и стена сада, довольно обширного и густого, смежного, в свою очередь, с огородом и частью леса, принадлежавшего также наследникам покойного Арну. Сад, огород и лес выходили на дорогу, которая, огибая деревню с северной стороны, соединялась с трактом, ведущим в Невшато. Эта дорога — следует обратить внимание на эту подробность — пересекалась с дорогой из Мерикура.

Карточная игра между тем продолжалась по-прежнему. Марианна все так же напевала свою песенку. В эту минуту в коридоре послышались торопливые шаги… Старуха поднялась с табурета, Марианна отложила работу, близнецы бросили карты, а девушка, стоявшая у окна, повернулась лицом к собравшимся в кухне. Все взгляды обратились на маленькую дверь, которая стремительно распахнулась. Все вскрикнули в один голос:

– Это Жозеф!

В комнату вошел старший брат.

– Здравствуйте! — произнес он. — Я вернулся объездной дорогой, чтобы избежать грозы. Скоро начнется страшный ливень! — И, обращаясь к Франциску и Себастьяну, он продолжал: — Нужно поскорее распрячь мою лошадь, которая стоит во дворе. Да дать Кабри двойную порцию овса — бедное животное это заслужило… Что же касается повозки, то ее нужно как следует почистить. Увидев ее завтра, никто не должен знать, что на ней сегодня проделали целых двадцать лье. Вы понимаете?

– Еще бы! — отозвались близнецы.

– Ну, так пошевеливайтесь. Нам нужно сделать кое-что еще, прежде чем натянуть ночной колпак.

Близнецы вышли в дверь, которая вела во двор. Жозеф повернулся к сестрам:

– Что касается вас, мои красавицы, приготовьте мне лучшую комнату в доме. Вымойте и выметите все как следует! Положите чистые простыни на кровать, поставьте цветы в вазы, свечи в подсвечники — как если бы мы ожидали приезда мэра из Мерикура или первого консула…

– Разве у нас будет сегодня постоялец? — спросила Марианна.

– Может быть — да, может быть — нет. Я сам не знаю… кто будет жив, тот увидит… а пока принеси мне все для чистки ружья, а также вина и хлеба, чтобы я мог спокойно дождаться ужина.

Высокая девушка принесла бутылку с вином, стакан и кусок ржаного хлеба. Старший брат вытащил из кармана нож и отрезал себе ломоть, после чего сказал, обращаясь к Флоранс: