Журналист для Брежнева или смертельные игры - Фридрих Незнанский

– Сорок дам, – сказал Хачмас.

– Пошел в ж…! – рванул у него из рук «Сейку» Сашка Шах.

– Подожди! Да ты что, псих сегодня? – изумился Хачмас, он действительно никогда не видел Сашку в таком возбуждении. – Держи. Три мастырки, – он вытащил из-под подкладки пиджака три крошечных брусочка анаши и приложил к ним 35 рублей.

– Эти бабки тебе Мосол дал? – кивнул на деньги Сашка.

– Ну? А что?

– Восемьдесят рублей?

– Это не твое дело. Сколько дал – все мои, – на всякий случай замкнулся Хачмас. – Ты получил бабки – вали отсюда.

Это было правильно. Никто не имеет права лезть в чужой карман, тем паче если там ворованные деньги. Сашка сунул деньги в карман, зажал в руке мастырки и вернулся к машине, кивком головы позвал Семена и Рафку. Они тут же выбрались из такси, он незаметно вложил Рафке в руку две порции анаши и сказал:

– Валите отсюда куда-нибудь, только не на горку. Меня сегодня не видали вообще, понятно? Все! – он нырнул в машину, сказал водителю: – Арменикенд, Дворец Сталина. Хотя Дворец культуры имени Сталина в армянском районе Баку – Арменикенде – уже давно переименовали в Дворец Культуры имени Гагарина, никто в городе не называл дворец по-новому. Там, за Дворцом, в скверике тоже была «горка» – владения Арифа Мосола.

И когда машина тронулась, он взял Лину за руку, сказал:

– Ничего. Все будет хорошо. Смотри – это наш Малаканский сквер, а это центр города – Парапет, а это – музей Низами…

Машина катила по центральным улицам вверх, в Нагорную часть Баку, и на взлобье идущей круто вверх улицы Ленина Лина оглянулась и ахнула: огромная чаша зелено-синего моря лежала внизу, а вокруг нее, в обхват спускался к воде город – террасами зеленых плоскокрыших улиц, глыбами современных белых домов, скверами, парками. В море белели паруса яхт-клуба…

– Как красиво! – сказала Лина. – А мне говорили, тут море грязное от нефти, а оно, смотри, – зеленое!

Машина тормознула возле ДК им. Сталина, Сашка снова оставил Лину в такси, перешел через улицу и вошел в сквер. Мосол и его компания были тут, на месте. Они сидели на скамье, отвалившись к спинке, – Ловили кайф после укола. Когда Сашка подошел, Мосол чуть приоткрыл один глаз, потом лениво – второй. Они никогда не были врагами, но и друзьями тоже. У каждого был свой участок, каждый соблюдал правила и не лез в чужой огород. Конечно, эти арменикендские ребята не могли любить их, городских, из центра, но открытой вражды не было, не выдавалось случая, что ли?

Поэтому Мосол посмотрел на него удивленно и выжидающе.

– Привет, – сказал Сашка, глядя на них на всех и чувствуя, что ноги сейчас подкосятся от зависти – ведь они все уже накачались наркотиками, накурились, укололись и испытывают то непередаваемое, воздушно-аморфное ощущение эйфории и легкости, веселья и беспечности, которое не передать никакими словами.

– Салам, – ответил Сашке Мосол.

– Дело есть, – сказал Шах.

– Говори.

Сашка посмотрел на парней, которые сидели по обе стороны от главаря – они тоже настороженно открыли гляделки, вылупились на Шаха своими тупыми и бессмысленными от наркотика зенками. Ладно, ничего не поделаешь, придется разговаривать при них, ведь не Мосол к нему пришел, а он пришел к ним в садик.

– Хорошо. Час назад на вокзале ты взял ксиву моей двоюродной сеструхи. Маманя ее не встретила, заболела, а я опоздал на десять минут. Там еще были бабки, но бабки – это твое, я не прошу, а ксиву верни или скажи, куда выкинул.

Мосол посмотрел на него долгим изучающим взглядом и в глубине его черных армянских глаз проснулась природная сметка и хитрость. Сашка просто видел по его глазам, как усилием воли Мосол отстраняет от себя кайф наркотического дурмана, выпрастывает из него свой мозг и извлекает единственный возможный для Мосола ответ:

– А если это не твоя сеструха, то что?

– Я тебе говорю – моя. Вон она сидит в такси, можешь пойти спросить.

– Ара, зачем бабу вмешивать, – усмехнулся Мосол. – Я тебя спрашиваю. Если это твоя сеструха – одно дело, а если нет – другое дело, точно? – спросил он у своих, и те заржали таким смехом, словно перед ними Райкин выступал.

Сашка стоял спокойно, ждал. Конечно, Мосол даром ничего не отдаст, во всяком случае покуражится, еще бы – сам Шах стоит перед ним и чего-то просит.

– Ладно, заткнитесь, – вдруг оборвал своих по-армянски Мосол и сказал Сашке – Ксиву и кошелек я спихнул, сам понимаешь…

– Куда? – нетерпеливо спросил Сашка.

– Ну-у-у, в кебабный раствор, знаешь?

Шах знал. Кебабный раствор – значит, в подворотню привокзальной кебабной, в мусорный ящик, только в какой, там их штук восемь, если не десять – огромный двор, может быть, сто семей выносят мусор в эти ящики.

– Знаю кебабный, – сказал Сашка. – В какой ящик?

Мосол ухмыльнулся, развел руками:

– Не помню, дарагой. Знаешь, по спешке бросил – может быть в третий или пятый… – и опять повернулся к своим. – А?

И снова эти долболомы заржали, как кони, – представили себе, как Сашка Шах будет рыться в мусорных ящиках в поисках паспорта своей сеструхи.

– Ладно, – сказал ему Сашка. – Сагол, Мосол. Спасибо, – и хотел уйти, но Мосол удержал его.

– Подожди, Шах! – Он сунул руку в карман, вытащил скомканные деньги, потом вытащил такие же скомканные бумажки из другого кармана – не спеша, демонстративно, чтобы все видели, что он вытащил все деньги, какие у него были. Разложив деньги на скамье, он расправил их, пересчитал вслух: – Двадцать, двадцать один, двадцать два рубля и вот еще сорок копеек. Дерхи, Шах.

Сашка опасался именно этого, но именно на этом и ловил его сейчас Мосол – он отдавал Сашке деньги – все, что у него осталось от денег Лины.

– Нет, я же сказал: это твои. Ты же не знал, что это моя сестра, – сопротивлялся Сашка.

– Когда не знал – взял, когда узнал – все отдаю. Все видят? – спросил у своих Мосол.

Они подтвердили. Все видят, как Мосол выгреб из кармана все до копейки и отдал Шаху, потому что Шах сказал, что это деньги его сестры.

– Держи. Если это деньги твоей сестры, сестра для меня святое. Я тебе верю. Держи.

Деваться было некуда, Сашка принял деньги, и в тот момент, когда деньги оказались у него в руке, Мосол негромко, но твердо сказал:

– Ты взял. Все видели. Но если это не твоя сестра – я на тебя буду иметь право, понял?

– Понял, Мосол, – сказал ему Сашка как можно беспечней. – Какой разговор? Понял. Сагол!

И пошел прочь, к такси. Деньги, несчастная двадцатка, жгли ему руки. Из-за этих копеек Мосол имеет теперь на него право – всегда, везде, а любое время дня и суток, в любой обстановке, при любом человеке Мосол теперь может делать с ним, что захочет – бить, резать, колоть, может даже убить, и по воровскому закону Сашка не имеет права сопротивляться. Он взял деньги, он подписал, что Лина – его сестра, и если Мосол докажет, что это треп, – он имеет на Сашку право.

Шах подошел к машине, увидел встревоженные голубые глаза – детские, как подснежники, как у куклы, – и вдруг волна нежности покрыла все его мысли. Этот кукленок верит в него, а тут какой-то Мосол – да плевать на него и на все его «права»! Сашка сел в машину, сказал водителю:

– На вокзал, в кебабный двор.

– Сначала деньги, – вдруг сказал водитель. – Уже двадцать рублей настучало, платить будешь?

– Буду, буду, держи, – и Сашка высыпал на переднее сидение все деньги, которые отдал ему Толик Хачмас. – Хватит с тебя? Поехали!

– Ты все деньги отдал? – переполошилась Лина.

– А что? – спросил он.

– Я кушать хочу…

Черт подери! Этот мягкий прибалтийский акцент, эти глаза, эти волосы и эта доверчивость – непонятно, от чего у него голова идет кругом, от нее или от того, что за весь сегодняшний день он не только не укололся, а даже не сделал одной затяжки анашой!

– Но нужно найти твой паспорт.

– Да, я знаю… – она говорила «да» как «та», она смягчала все согласные, и ему уже в самом деле казалось, что она ему в чем-то родная, почти сестра.

Машина тормознула у кебабного раствора, Лина хотела пойти с ним, но он опять оставил ее в машине – не хватало, чтобы она рылась в мусорных ящиках! – и быстро ушел в раствор – в подворотню, где стояли мусорные ящики.

Зелено-медные мухи кружили под этим скопищем мусора, пищевых отходов и грязи. Прошло почти полтора часа с тех пор, как в один из них Мосол швырнул ее кошелек с паспортом и адресом тетки. Адрес-то ладно, можно узнать через адресный стол, но паспорт восстанавливать – целая проблема.

Сашка решительно шагнул к первому ящику, спугнул возившуюся там кошку и рывком опрокинул ящик на землю. Мусор вывалился, вторая чумазая кошка оглашенно рванулась из глубины ящика прочь. За первым ящиком Сашка перевернул второй, потом третий, потом ящик на противоположной стороне. Надо спешить. Если его случайно заметят жильцы дома, поднимут такой крик, не оберешься! Слава Богу, вот! Красный уголок комсомольского билета торчал в каких-то кусках хлеба. Сашка нагнулся, разрыл мусор и вытащил комсомольский билет, новенький паспорт, и сложенную вчетверо бумажку – адрес Лининой тети. Крупным, почти детским округлым почерком на бумажке было написано: «Тетя Нора. Баку, Бузовны, улица Агаева, 6».