Пожинатель горя - Сергей Владимиров

Я кивнул, обведя напоследок взглядом просторную переоборудованную квартиру. После гадкого подъезда она выглядела настоящими хоромами. Храпящий на диване человек заплатил слишком большую цену за это внешнее благополучие.

— До свидания, — сказал я и ушел, оставив женщину в еще большем недоумении и тревоге.

Когда я наконец добрался до больницы, приемные часы уже закончились, пришлось довольно долго дергать запертые стеклянные двери, а потом с не меньшим усердием объяснять сварливой, тугой на ухо санитарке, кого именно я хочу увидеть. Сложность состояла в том, что я не знал фамилии Николая.

— Завтра. Все завтра, — не слушая меня, повторяла она.

Я обошел больничный корпус и приметил небольшую дверцу, к счастью оказавшуюся незапертой. Я юркнул внутрь, оставив дверь приоткрытой: худо-бедно серый свет умирающего дня проникал сюда, и я смог двигаться в глубь коридора, не рискуя, что споткнусь и сверну себе шею. Попетляв по бетонным лабиринтам, спустившись куда-то вниз по лестнице, я очутился в новом коридоре, более широком, где пол и стены были выложены белой и голубой плиткой, а свет лился уже из-под потолка. По обе стороны тянулся длинный ряд массивных железных дверей. Мне стало зябко, и не только от холода; кажется, я догадался, куда попал.

Я не особо удивился, когда увидел на лавке в конце коридора маленькую сгорбленную фигурку. Густые русые волосы растрепались и едва не подметали плиточный пол. Я присел рядом с девочкой и убрал шелковистые пряди с ее лица. Настя не пошевелилась. Нос ее распух, глаза были красные от слез.

— Коля теперь здесь, — проговорила она и вдруг ткнулась мне в плечо, разрыдалась.

Я чувствовал, как вздрагивали ее худенькие лопатки и маленькие неразвившиеся груди. Ничуть не стесняясь, она льнула ко мне, ища защиты и поддержки. Сейчас я был для нее и отцом, и старшим братом, и другом в одном лице. Но я не питал иллюзий. Окажись поблизости другой человек, и она так же доверчиво потянулась бы к нему.

— Ты давно находишься здесь? — спросил я.

— Не помню, — всхлипнула Настя. — У меня все смешалось. Приемный покой, операционная, реанимация и вот… морг… А потом будет кладбище…

И она опять заплакала.

— Вы не представляете, как много он значил для меня, — продолжала она, пряча залитое слезами лицо у меня на груди. — Единственный родной человек на всем свете. А узнала я о его существовании только в детдоме. Он с мамкой семь лет прожил, прежде чем она от него отказалась. Гулять ей мешал. Отца к тому времени уже посадили. Потом он вернулся, меня заделал и опять на нары. Мать со мной резину уже не тянула, прямо в роддоме отказалась. Сначала дом малютки, потом, дело ясное, детдом. Там и встретились братик с сестричкой, по фамилии Николины, по отчеству Николаевичи. Отца при побеге менты застрелили, мать денатуратом отравилась, бабки да дедки… о них мы вообще ничего не знаем. Если бы не Коля, я бы умерла там… Другим девчонкам с десяти лет со старшими парнями спать приходилось, и ни с одним за раз, а групповухой, а меня не трогали, потому что мой Коля… шишку держал… Потом он из детдома ушел, комнату в коммуналке получил, на завод токарем устроился и меня из этого ада забрал. Строгий был, сказал, если с кем спать буду — убьет. Какой там спать, дурачок! Я в детдоме такого насмотрелась, что от одного вида мужика противно делается. — Девочка отстраняется от меня. — Вы… вам же не нужно этого?.. В смысле со мной… малолеткой…

Я покачал головой:

— Нет, не нужно, Настя. А кто такой Клоун?

Девочка вся дрожала, в доверчивых глазах застыл непередаваемый страх.

— Пожалуйста, не будем о нем. Это самый страшный человек, которого я когда-либо знала. Ему убить…

К нам приблизился мужчина в замызганном резиновом фартуке. Небритый, помятый, с руками поросшими жестким черным волосом. Лицо усталое и безразличное.

— Шла бы ты домой, крошка, — проговорил он, обращаясь к Насте. — Здесь все равно ничего не высидишь. Братца твоего обработаем в лучшем виде, завтра можешь забирать тело. Одевать сама будешь или приплатишь?

Молча я протянул ему купюру. Мужчина равнодушно кивнул, убирая бумажку в карман. И ушел, насвистывая какой-то идиллический мотивчик.

— Он прав, — сказал я спустя некоторое время. — Больше для Николая мы ничего не сделаем. Ты слишком вымоталась, нужно отдохнуть, а с завтрашнего дня продолжать жить.

— Зачем? — чуть слышно спросила Настя.

Я понял, что сказал банальность. Мне вообще было трудно находиться с ней рядом и под видом утешений что-то выпытывать. Наверное, потому, что за долгое время безразличного бессмысленного существования девочка-подросток затронула меня за живое. Если бы у меня была дочь, она могла бы быть такой. Я зло сплюнул на пол от накативших сентиментальных мыслей.

И вот опять улица, скукожившиеся сугробы, кое-где черная, еще не оттаявшая земля, режущий глаза мусор: пустые сигаретные пачки, обрывки бумаг, собачье дерьмо. Настя стояла в нерешительности, ей было некуда идти. Будь у меня квартира, я бы пригласил девочку к себе. Но в данном случае…

— Тебе негде ночевать? — спросил я.

Настя пожала плечами:

— Не беспокойтесь обо мне. Я вернусь туда… где мы с Колей жили последние три дня.

В ответ я только фыркнул:

— Так я тебя туда и отпустил. Пока не закончится это дело, поживешь у меня в офисе. В твоем распоряжении почти не сломанная раскладушка, а я как-нибудь пристроюсь на столе.

Она выслушала меня с недоверием.

— Мы будем ночевать вместе?

— Тебя это так пугает?

— Но… я вас не знаю… не понимаю, что вы хотите… Когда то же самое предлагали другие парни, это значило только одно. Не просто же так вы за меня хлопочете. Я должна буду трахаться с вами, трахаться, да?

Я и сам не заметил, как она завелась. И не просто завелась, у нее случилась самая настоящая истерика. Она бросилась на меня, стремясь вцепиться в лицо, ругала такими словами, которые знает не каждый работяга, а под занавес обвинила в смерти своего брата. Ее визги привлекали внимание прохожих, но те, вместо того чтобы вмешаться, предпочитали ускорять шаг. Я дал ей пощечину, и Настя обмякла, повиснув у меня на руках.

— Если надо, делайте со мной что хотите, — сломленно прошептала она.

— Угу, — кивнул я. — А хочу я тебя накормить и уложить спать. У меня еще впереди масса дел и свидание с красоткой не в пример тебе.

Я не хотел ее обидеть, да и замечание мое она никак не восприняла.

— Кто же вы, в конце концов, такой? — спросила она без любопытства, убитая горем и слишком уставшая.

— Секретный агент ФСБ. Или ЦРУ. Кому как нравится, — ответил я.

Она пожала плечами и сказала, что действительно ужасно хочет есть. Я вспомнил, что тоже ничего не ел со вчерашнего дня, однако вести Настю в те столовые, где перекусывал я, не решился. Девочке хватит грязи и без этого. Мы остановились в кафе с восточной кухней, благо гонорар, полученный от Ланенского, мне это позволял. Здесь остро пахло кавказскими пряностями, посетителей почти не было, и это мне понравилось больше всего. Но Настя не смогла съесть даже первое блюдо. Зачерпнув ложку густого наваристого харчо, она тут же зажала рот рукой и вылетела из зала. Я нашел ее за кафе. Она держалась за стену и сотрясалась, мучительно исторгая желчь.

— Простите, я не могу есть, — отдышавшись, проговорила Настя. — Тут же перед глазами Коля… мертвый… с распоротым животом. Поехали скорее к вам, я боюсь, мне во всех окружающих мерещится Клоун и его люди.

И мы приехали ко мне в офис, ставший мне с недавних пор родным домом. Обстановка Настю не ужаснула, да и замечала ли она что вокруг?

— Мне кажется, вы честный человек.

— Почему же?

— Вы живете так скромно, но стараетесь помогать другим. Вам действительно так необходимо знать о Клоуне?

— Боюсь, что да. И за меня не переживай, за себя постоять я сумею.

— Я видела, — кивнула Настя. — Сегодня ночью вы справились с теми в иномарке, что я не успела и глазом моргнуть. Клоуна я встречала всего несколько раз, с ним больше общался брат, они познакомились…

Все было бы хорошо, да связался однажды пролетарий Коля с компанией, в народе именуемой дурной, и пристрастился к игре в картишки. Поначалу везло, аж с завода собирался уходить и зарабатывать на прокорм себе и сестре азартными играми. Однажды фортуна отвернулась, за один вечер проиграл столько, сколько за все время не выигрывал, дали срок на возвращение долга ровно сутки. Просто для порядка, потому что все прекрасно понимали, что ни его денег, ни нехитрого имущества не хватит, чтобы полностью расплатиться. А там и проценты набегут…

— Влип ты, Коля, — посочувствовал самый близкий кореш и напарник по игре. Нетрудно было догадаться, что изначально он был заодно с шулерами. — Взять с тебя нечего, гол как сокол, не петушить же тебя прилюдно. Кстати, сестричке твоей сколько? Тринадцать? А что, в самый раз. Пускай отрабатывает за твою безалаберность. Догадываешься как?