Ночная стража - Василий Щепетнёв

Вкус чая исчез, он через силу допил стакан. День едва начался, а нет силы, нет радости. Усталость, какая усталость!

Дорожка привела вглубь парка. Он подошел к качелям, толкнул доску ногой, еще и еще, наращивая размах. Визжат противно, зато разгоняют тишину.

Тишина, наверное, она и гнетет.

Он шел вдоль ряда островерхих домиков, похожих на те, что рисуют на рекламных календарях. А внутри? Он шагнул было к двери, но новый приступ тоски разлился в груди.

Шалят нервы. Недостаток положительных впечатлений.

Петров побежал в душ. Гнать хандру прочь, гнать. Прохладная вода, мятный вкус пасты во рту, дезодорант, свежее белье. Атака на депрессию по всем направлениям.

Сходить и половить рыбу, но в проточной воде, на речке? Для кошки, хотя бы. Третий день не видно ее, не приходит. Кис — кис — кис! Он вернулся в столовую, открыл баночку скумбрии, положил кусочек на блюдце у входа, а саму баночку — в холодильник. Маленькая такая баночка на пустых полках. Пустяки. Он отыскал удочку, накопал червей, что-то делать, идти, шевелиться, лишь бы не оставаться одному в этой могильной тишине.

14

Пешка закатилась под стол. Он поднял ее, сверяясь с книжечкой, расставил позицию. Семь фигур белых против черного короля. Мат в четыре хода.

Он оторвался от доски, щелкнул выключателем. Опять вечер. День прошел прелестно. Замечательно, кабы не копошилось что-то в душе, скользкое и холодное. Извне пришедшее или свое, пробудившееся?

Первые три хода белые делают королем. Галантность, вроде бы одни на один.

Он расставил следующую задачу.

Стекла двери задребезжали. Петров поднял голову. На пороге майор, тот самый, что утром подвез.

— Не помешал?

— Заходите, коли пришли. Как вы… тихо. Я испугался.

Майор сел на стул, прислонил к стене карабин.

— Интересно, давно у саперов подобное стрелковое оружие? И даже офицерам положено с ним таскаться?

— Да полно, Виктор Платонович. Все мы человеки. Допустим, я поохотится решил, не с пистолетом же.

Петров перевел взгляд на тоску. Решающий ход слоном. Офицером.

— Прощения прошу, забыл представиться. Паринов Владимир Сергеевич.

— Очень, очень рад. Мне же называться, как понимаю, нужды нет.

— Я в сельсовете навел справки, Виктор Платонович.

Какие славные у нас саперы. Вежливые, любопытные. И вооруженные.

— У вас медицинские проблемы?

— Нет, нет. Просто зашел, посмотреть. Вдруг наша работа затянется, я имею ввиду очистку леса, тогда мы здесь расквартируемся. Вы ведь не против?

— Я? Места много, живите. И какое имеет значение, против я или нет?

— Мы, если и будем перебираться, то не раньше осени, а вас ведь на август сюда направили?

— Пока да.

Майор вздохнул — громко, глубоко.

— Не скучно одному — в шахматы?

— Желаете партию?

— Нет, куда мне против кандидата в мастера.

— И об этом в сельсовете знают?

Майор рассмеялся.

— Не стоит сердиться. Вас, конечно, понять можно — приходит вечером малознакомый человек…

— Совсем незнакомый. И вооруженный.

— Согласен. Задает вопросы, надоедает. Но вам ведь скучно, верно? Вот я и решил развлечь коллегу.

— Вы все-таки шахматист?

— Нет, я некоторым образом врач. Попадались мне ваши работы — по активации митохондриальных ДНК в условиях повышения гамма-фона. Кстати, второй год вы не публикуете ничего нового.

— Сейчас я не занимаюсь исследовательской работой. Голая практика.

— Понимаю Душевное потрясения. События…

— Это для вас события. Для меня — погромы.

— Виктор Платонович, я понимаю, что вы имеете право на ожесточение. Вам кажется, что имеете. Но вы должны найти силы…

— Я ничего и никому не должен.

— Как знать, — майор взял ферзя, бездумно покатал его по столу. — Как знать… Может быть, себе…

Из глубины парка донеслось рычание собаки. Рука майора легла на карабин.

— Охотитесь, значит, — Петров говорил сонно, вяло. — Прямо здесь, в парке?

— Где придется, — майор проглотил слюну.

— Карабин у вас интересный. Километра полтора скорость пули?

— Тысяча пятьсот восемьдесят метров.

— Пули, чай, серебряные?

— Бюджет не позволяет суеверия.

На сей раз шаги он услышал. Еще один охотничек, без знаков отличия, в бронежилете.

— Нашли, товарищ майор.

— Хорошо, — майор вернул ферзя на место. — Вы задачками балуетесь?

— Задачами.

— Идемте, я вам тоже задачку покажу. И наше решение, — лицо майора за эту минуту постарело лет на десять, вместо улыбчивого бодрячка сидел встревоженный, изможденный человек.

— Куда — идемте?

— Недалеко, — и голос стал суше, злей.

— Разве недалеко.

Яркое пятно фонарика сгущало тьму.

— Я свет включу, — Петров шагнул в сторону.

— А работает? Включайте, включайте.

Петров подошел к распределительному щиту. Ну, как в спину пальнут? Нет, чушь. Другой страх, непонятный, безразумный, рос в нем. Как детская забава, загадочная картинка, сотни непонятных фрагментов надо раскрасить определенным образом, и тогда появятся веселые поросята или кот-рыболов. Но сегодняшняя картинка из другой серии. Хотелось бросить, а нельзя. Складывается въяве те, что обычно таится в закоулках сознания.

Он повернул рукоять. Фонари рассыпались по лагерю.

— Куда идем?

— Совсем рядышком, совсем…

Рядом — значило к летним домикам, тем самым, с календаря.

Да уж…

Человек десять стояли около такого домика. Двое — с собаками, псы низко рычали, но с поводков не рвались, напротив, жались к проводникам.

— Все готово? — майор смотрел на проем окна. Стекла не было. Или не видно? проверять не тянуло. — Вам повезло.

— В чем же?

— Живы, и вообще…

— А Бакину?

— Увы…

Лучи ртутных ламп упирались в дом — дверь, стены, окна.

Человек сделал несколько торопливых шагов к дому, махнул рукой, зашвырнул что-то в окно, в свете ламп движение было разорвано на десятки кадров.

Петров ждал огня, взрыва. Ничего. Все смотрели на дом.

Петров подошел к ближайшей скамейке и сел.

Внутри, в доме, что-то зашевелилось.

Он сцепил руки, хрустнул суставами. Майор, стоявший в пяти шагах, дернулся, направил на него луч фонаря — и тут же убрал.

Дуновение у шеи, низкий, едва слышный звук. Ночная бабочки или жук пролетел. Да, жук. Один за другим они летели к домику, пропадая в провале окна. Чем им там намазано?

В галогенном свете следы их — как трассирующие пули навыворот, черные черточки протыкали безжизненный свет.