Бабочка - Анри Шарьер

Меня снова спускают в карцер. Главный надзиратель видит одиннадцать нетронутых порций хлеба и говорит:

— Теперь можешь устроить себе пир! Но странно — как тебе удалось не похудеть после одиннадцати дней голодания?

— Я много пил.

— A, вот он что. Понимаю. Теперь ешь побольше, чтобы подкрепиться, — сказал он и ушел.

Несчастный идиот! Он говорил мне это, думая, что я одиннадцать дней не ел, а теперь наброшусь на еду и подохну от заворота кишок. Ничего, он заплатит по счету. Вечером Бэтон приносит мне табак и бумагу. Я курю, курю и выпускаю дым в отопительную трубу, которая, разумеется, никогда не действовала. По крайней мере, на этот раз она пригодилась.

Позднее я связываюсь с Жюло. Он думает, что я не ел одиннадцать дней и советует мне есть понемногу. Я не говорю ему правду из опасения, что телеграмму расшифрует какая-нибудь сволочь. Его рука в гипсе, настроение приподнятое, он хвалит меня за то, что я перенес голод.

По его мнению, время нашей отправки приближается. Санитар сказал ему, что уже прибыли прививки. Жюло спрашивает, удалось ли мне сохранить патрон. Да, удалось, но я не в состоянии описать муки, которые мне пришлось вынести ради спасения этого сокровища. В заднем проходе у меня страшные раны.

Через три недели нас вывели из карцера. Что произошло? Нам позволяют помыться в душе — с мылом и горячей водой. Мне кажется, я заново родился. Жюло смеется, как ребенок, а Пьеро-придурок весел и жизнерадостен.

Выход из карцера совершенно лишает нас связи с происходящим. Парикмахер не захотел ответить на короткий вопрос, который я прошептал сквозь зубы: «Что происходит?»

Незнакомый человек с лицом злодея говорит мне:

— Я думаю, они не имеют права держать нас в карцере. Они боятся, наверно, посещения инспектора. Главное — мы живы.

Каждого из нас отводят в обычную камеру. В обед я обнаруживаю в миске горячего супа, которую получаю впервые за 43 дня, кусочек дерева с надписью: «Выходим через 8 дней. Завтра прививки». Кто послал мне это? Так никогда и не узнал. Наверно, кто-то из заключенных хотел передать сообщение, и ко мне оно попало совершенно случайно.

Я тут же передаю эту новость Жюло. Всю ночь до меня доносятся звуки «телефона».

Мне хорошо в кровати. Не хочу проблем, не хочу возвращаться в карцер. Сегодня, во всяком случае, меньше чем в любой другой день.

ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ. ПО ДОРОГЕ НА КАТОРГУ

Сан-Мартин-де-Ре

Вечером Бэтон пересылает мне три сигареты и бумагу, и я читаю:

«Бабочка, я знаю, что ты будешь поминать меня добрым словом. Я надзиратель, но стараюсь как можно меньше вредить заключенным. Я взялся за эту работу потому, что у меня девять детей, и я надеюсь на скорое помилование. Я пытаюсь заслужить его, не слишком повредив другим. Будь здоров, и да сопутствует тебе удача. Партия отправляется послезавтра».

Назавтра нас собирают группами по тридцать человек в коридоре дисциплинарного отдела. Из Канн приехали санитары, которые делают нам прививки против тропических болезней. Каждому из нас делают по три прививки и дают по два литра молока. Деге стоит возле меня, погруженный в свои мысли. Мы не особенно подчиняемся приказу о молчании, так как знаем, что нас не могут сразу после прививок посадить в карцер. Все мы потихонечку болтаем под самым носом тюремщиков, которые боятся в присутствии городских санитаров сделать замечание. Деге спрашивает меня:

— Думаешь, у них будет достаточно закрытых грузовиков, чтобы повезти нас всех вместе?

— Думаю, нет.

— До Сан-Мартин-де-Ре далеко. Если будут перевозить по шестьдесят в день, это продлится дней десять. Нас здесь шестьсот человек.

— Главное — сделать прививку. Крепись, Деге. Начинается новый этап. Положимся друг на друга.

Он смотрит на меня, глаза его блестят. Он кладет руку на мое плечо и говорит:

— Жизнь или смерть, Пэпи.

О перевозке ничего интересного рассказать не могу, кроме того, что все мы задыхались, каждый в своем углу. Стража отказалась приоткрыть двери, и в Ля-Рошель мы обнаружили, что двое умерло от удушья.

Мы собрались на палубе (Сан-Мартин-де-Ре — остров, и мы добрались до него на корабле) и с изумлением взирали на два трупа. Стражникам было приказано привезти нас в крепость живыми или мертвыми, и они погрузили трупы на корабль вместе с нами.

Переход через море продолжался недолго. Мы могли дышать морским воздухом, сколько душе угодно. Я сказал Деге:

— Это запах побега.

Он улыбнулся. Жюло, который стоял рядом с нами, сказал:

— Да, это запах побега. Я возвращаюсь в места, из которых бежал пять лет назад. Попался, как идиот, когда собирался убить человека, который сначала предоставил мне убежище, а потом выдал. Это случилось десять лет назад. Давайте держаться ближе друг к другу — в Мартине нас разделят на группы по десять человек, самым случайным образом.

Однако по прибытии прочитали его имя и имена еще двоих и поместили их отдельно. Все трое в свое время сбежали с каторги и были пойманы во Франции.

Мы же, действительно, были разделены на группы по десять человек, и началась наша жизнь в ожидании. Нам разрешается разговаривать и курить, кормят отлично. На этом этапе опасность угрожает только патрону. Ничего не объясняя, неожиданно вызывают, заставляют раздеться и устраивают тщательный обыск.

Камера, столовая, двор. Много часов подряд мы гуляем цепочкой. Раз, два! Раз, два! Раз, два!.. Мы ходим группами по 150 человек. Длинный ряд, тапочки шлепают по земле. Мы обязаны соблюдать молчание. Потом раздается приказ: «Разойтись!», и каждый садится на землю. Образуются группки — в соответствии с социальным и общественным положением. Для настоящих парней «из общества» происхождение значения не имеет: тут корсиканцы, марсельцы, тулузцы, бретонцы, парижане и т. д. Из Ардеш только двое: лесничий, который убил свою жену, и я. Вывод: ардешцы — честные люди. Другие группы образуются беспорядочно. Среди отправляемых на каторгу больше неудачников, чем настоящих «парней». Эти дни ожидания называют «днями наблюдения». В самом деле, нас изучают со всех сторон.

В один из дней, когда я после обеда уселся на земле, ко мне подошел низкорослый худощавый человек в очках. Я попытался узнать его, но при нашем одинаковом одеянии это оказалось невыполнимой задачей.

— Ты — Бабочка?

У него оказался подчеркнуто корсиканский выговор.

— Да. В чем дело?

— Идем в уборную.

— Это корсиканский упрямец, — замечает Деге, — один из горных бандитов. Чего ему надо?

— Пойду посмотрю.