Высокая зеленая трава - Стивен Кинг

Наконец, когда спичек осталось шесть, он зажег еще одну и поднес огонек к книжице. Сделанная из плотной бумаги, она вспыхнула белым пламенем, и он бросил ее в кучку кое-где опаленной, но по-прежнему сырой травы. Какие-то мгновения книжица лежала на зеленовато-желтой массе, от нее поднимался длинный, яркий язык пламени.

Потом прожгла дыру во влажной траве, провалилась в нее и погасла.

В тошнотворно-злобном отчаянии он пнул травяную кучку. Только так мог удержаться от слез.

Потом посидел, закрыв глаза, прижимаясь лбом к колену. Он устал и хотел отдохнуть, ему хотелось лечь на спину и наблюдать за появлением звезд. И при этом он не хотел ложиться в эту прилипчивую грязь, не хотел, чтобы она попала на волосы, намочила рубашку. И так весь вымазался. Острые края травы посекли его голые ноги. Кэл подумал о том, чтобы вновь попытаться выйти на дорогу, но сомневался, что сможет подняться.

Что заставило его встать, так это далекий вой сирены противоугонной сигнализации автомобиля. Не автомобиля вообще, нет. Эта не выла «уа-уа-уа», как большинство сигнализаций. Эта выводила что-то вроде: «УИК-хонт, УИК-хонк, УИК-хонк». Насколько он знал, так вопили только старые «мазды», когда в них кто-то пытался влезть, и при этом мигая фарами.

Именно на такой «мазде» они и отправились на другой конец страны.

УИК-хонт, УИК-хонк, УИК-хонк.

И пусть ноги его устали, он все равно подпрыгнул. Дорога вновь находилась ближе (как будто это имело значение), и да, он видел мигающие фары. Больше практически ничего, да и зачем? Он и так мог понять, что происходит. Люди, которые жили вдоль этого участка шоссе, знали о поле высокой травы напротив церкви и полуразвалившегося боулинга. Знали достаточно много, чтобы держать своих детей на безопасной стороне дороги. И если какой-то турист слышал крики о помощи и исчезал в траве, войдя в образ доброго самаритянина, местные вскрывали оставленные автомобили и забирали все ценное. «Они, вероятно, любят это старое поле. И боятся его. И поклоняются ему. И…»

Он попытался оборвать эту логическую цепочку, но не смог.

«И приносят ему жертвы. Добыча, которую они находят в бардачках и багажниках? Всего лишь маленькая премия»

Он хотел оказаться рядом с Бекки. Господи, как он хотел оказаться рядом с Бекки. И, Господи. Как он хотел что-нибудь съесть. Не мог сказать, чего хотел больше.

— Бекки? Бекки?

Нет ответа. Над головой уже мерцали звезды.

Кэл упал на колени, надавил руками на мокрую землю, выжал немного воды, выпил. Пытаясь фильтровать грязь зубами. «Будь Бекки со мной, мы бы что-нибудь придумали. Я знаю, что придумали бы. Потому что Айк и Майк похожие, вот и мысли схожие». Он выпил еще, на этот раз ничего зубами не фильтровал. И что-то проскочило в рот. То ли жучок, то ли червячок. Что с того? Белок, не правда ли?

— Я никогда ее не найду, — прошептал Кэл. Он смотрел на темнеющую, покачивающуюся траву. — Потому что ты мне не позволишь, так? Ты держишь людей, которые любят друг друга, порознь, да? Для тебя это задача номер один, правильно? Мы будет кружить и кружить, зовя друг друга, пока не сойдем с ума.

Да только Бекки перестала звать. Как мама, Бекки ушла…

— Может быть и иначе, — тихий, четкий голос.

Кэл резко повернул голову. Увидел стоящего рядом мальчишку в заляпанной грязью одежде. С заляпанным грязью худым лицом. В одной руке он держал за желтую лапку дохлую ворону.

— Тобин? — прошептал Кэл.

— Он самый, — мальчишка поднял ворону ко рту и вгрызся в ее брюшко. Затрещали перья. Ворона кивнула мертвой головой, как бы говоря: «Это правильно, не стесняйся, поскорее доберись до мяса».

Кэл мог бы сказать, что слишком устал после своего последнего прыжка, чтобы вскакивать, но все равно вскочил. Вырвал ворону из грязных рук мальчишки, едва осознав, что из вскрытого брюшка вываливаются внутренности. Но заметил перышко, прилипшее к уголку рта мальчишки. Разглядел его очень хорошо, даже в сгустившихся сумерках.

— Нельзя этого есть! Господи, малыш! Ты что, рехнулся?

— Не рехнулся, просто голодный. И вороны не так и плохи. Я не смог есть Фредди. Я его любил, знаешь ли. Отец поел, а я не смог. Потому что тогда я еще не прикоснулся к камню. Когда ты прикоснешься к камню — вернее, обнимешь его, — ты увидишь. И гораздо больше узнаешь. Но при этом голод только усиливается. И, как говорит мой отец, человек — это мясо, и человек должен есть.

Кэл не догонял.

— Фредди?

— Наш золотистый ретривер. Так классно ловил фрисби. Совсем как собака в телике. Мертвых здесь найти легче. Поле не любит передвигать мертвых. — Его глаза блестели в тающем свете, и он смотрел на обгрызенную ворону, которую Кэл все еще держал в руке. — Я думаю, птицы по большей части держатся подальше от этой травы. Я думаю, они знают и говорят друг другу. Но некоторые не слушают. Вороны прежде всего, потому что их тут достаточно много. Побродишь вокруг и обязательно одну найдешь.

— Тобин, ты заманил нас сюда? — спросил Кэл. — Скажи мне. Я не разозлюсь. Готов спорить, тебя заставил отец.

— Мы услышали, как кто-то кричит. Маленькая девочка. Она говорила, что заблудилась. Так мы вошли в траву. Так все здесь устроено, — он помолчал. — Готов спорить, мой отец убил твою сестру.

— Откуда ты знаешь, что она моя сестра?

Камень, — просто ответил он. — Этот камень учит слушать траву, а высокая трава знает все.

— Тогда ты должен знать, мертва она или нет.

— Я могу выяснить это для тебя, — ответил Тобин. — Нет, можно и лучше. Я могу тебе показать. Ты хочешь увидеть? Хочешь проверить, как она? Пошли. Следуй за мной.

Не дожимаясь ответа, мальчик повернулся и шагнул в траву. Кэл бросил дохлую ворону и метнулся за ним, не желая даже на секунду терять его из виду. Если б потерял, возможно, уже никогда бы не нашел вновь. «Я не разозлюсь», — сказал он Тобину, но он злился. Действительно злился. Не настолько, чтобы убить мальчишку, разумеется, нет (вероятно, разумеется, нет), но не собирался упускать из виду этого Иуду, обрекающего людей на смерть. Однажды упустил, потому что над полем поднялась луна, раздутая и оранжевая. «Она выглядит беременной», — подумал Кэл, а когда перевел взгляд с неба на землю, Тобин исчез. Кэл заставил уставшие ноги бежать, рванулся сквозь траву, наполняя легкие воздухом, чтобы закричать, и вдруг необходимость раздвигать траву руками отпала. Он выскочил на поляну, настоящую поляну, а не участок примятой травы. И в центре этой поляны выпирал из земли огромный черный камень. Размером с пикап и разрисованный пляшущими человечками. Белые, они, казалось, плавали. Они, казалось, двигались.