Высокая зеленая трава - Стивен Кинг

Тобин стоял рядом с камнем, потом протянул руку и коснулся его.

Он дрожал — не от страха, подумал Кэл, а от удовольствия.

— Ну до чего же хорошо. Подойди, Кэл. Попробуй сам. — И призывно махнул рукой.

Кэл шагнул к камню.

Какое-то время выла сирена автомобильной сигнализации, потом смолкла. Звуки входили в уши Бекки, но не добирались до мозга. Она ползла. Проделывала это, не думая. Всякий раз, когда новая схватка скручивала ее, останавливалась, прижимаясь лбом к мокрой земле, с поднятой к небу задницей, как правоверный мусульманин, салютующий Аллаху. Когда схватка проходила, она ползла вновь. Вымазанные грязью волосы шлепали по лицу. Вытекающее вымочило ноги. Она чувствовала, как что-то вытекает, но не думала об этом, как не думала об охранной автомобильной сигнализации. Слизывала воду с травы, когда ползла, поворачивая голову из стороны в сторону, высовывая язык как змея. Проделывала это, не думая.

Поднялась луна, огромная и оранжевая. Бекки повернула голову, чтобы взглянуть на нее, и в этот момент ее скрутила самая сильная схватка. Скрутила и никак не уходила. Бекки упала на спину и сдернула шорты и трусики. И те, и другие пропитавшиеся темным. Наконец, пришла ясная и четкая мысль, сверкнула в голове молнией: «Ребенок!»

Она лежала в траве на спине, с окровавленной одеждой на лодыжках, с разведенными коленями, прижав руки к промежности. Что-то склизкое ползло между пальцами. Пришла парализующая схватка, с ней что-то круглое и твердое. Череп. Его округлость идеально вписалась в ладони. Джастин (если девочка) или Брэдли (если мальчик). Бекки лгала всем, будто еще ничего не решила: с самого начала знала, что никому не отдаст младенца.

Она попыталась крикнуть, но с губ сорвался едва слышный стон: «А-а-а-а-х-х-х-х» Луна таращилась на нее налитым кровью драконьим глазом. Она тужилась, как могла, живот напоминал доску, зад вдавился в чавкающую землю. Что-то оторвалось. Что-то выскользнуло. Что-то прибыло ей в руки. Внезапно она почувствовала, что внутри пусто, так пусто, но зато в руках всего так много. В красно-оранжевом лунном свете она подняла младенца, который вышел из ее тела, подумав: «Все нормально, женщины всего мира рожают в поле».

Это была Джастина.

— Привет, крошка, — прохрипела Бекки. — О-о-о, ты такая маленькая.

И такая молчаливая.

Вблизи не составляло труда понять, что этот камень не из Канзаса. Черный, блестящий вулканического происхождения. В лунном свете его наклонные поверхности сияли радужным блеском, переливались нефритом и перламутром.

Рисованные мужчины и женщины держались за руки, танцуя среди волн травы. С восьми шагов казалось, что они плавают над поверхностью этого огромного куска скорее-всего-не-обсидиана.

С шести возникало полное ощущение, что человечки подвешены под черной блестящей поверхностью, созданы из света, похожи на голограммы. Не представлялось возможным удерживать их в фокусе. Не представлялось возможным отвести взгляд.

С четырех шагов Кэл услышал камень. Он тихонько гудел, как вольфрамовая нить в лампочке накаливания. Кэл, однако, не чувствовал камня… не отдавал себе отчета в том, что левая сторона лица начала розоветь, как от солнечного ожога. Не ощущал тепла вовсе.

«Уходи от него», — подумал Кэл, но обнаружил, что любопытство мешает сделать шаг назад. Ноги больше не хотели идти в том направлении.

— Я думал, ты собираешься отвести меня к Бекки.

— Я сказал, мы собираемся узнать о ней. Мы этим и занимаемся. Все узнаем у камня.

— Плевать мне на твой чертов… мне просто нужна Бекки.

— Если ты прикоснешься к камню, то больше никогда не заблудишься, — ответил Тобин. — Никогда не заблудишься. Ты будешь спасен. Разве это не здорово? — и он рассеянно скинул черное перышко, прилипшее к уголку рта.

— Нет, — покачал головой Кэл. — Я так не думаю. Лучше и дальше блуждать по траве. — Возможно, разыгралось воображение, но ему показалось, что гудение стало громче.

— Никто не хочет оставаться затерянным в траве, — весело воскликнул мальчишка. — Бекки не хочет оставаться затерянной в траве. У нее выкидыш. Если ты ее не найдешь, думаю, она умрет.

— Ты лжешь, — но в голосе Кэла не слышалось убедительности.

Наверное, он сделал еще полшага вперед. Мягкий, завораживающий свет начал разгораться в центре камня, за плавающими человечками… словно гудящая вольфрамовая нить, которую он слышал, находилась примерно в двух футах под поверхностью камня и кто-то медленно раскалял ее.

— Нет, — ответил мальчик. — Присмотрись, и ты увидишь ее.

Под затуманено-кварцевой поверхностью камня он увидел смутные очертания человеческого лица. Сначала подумал, что смотрит на собственное отражение. Но хотя лицо чертами напоминало его, Кэл понял, что никакое это не отражение. Лицо Бекки, губы оттянуты назад в собачьей гримасе боли. Половина лица измазана землей. Сухожилия шеи натянуты.

— Бек? — позвал он, словно она могла его услышать.

Еще один шаг — ничего не мог поделать с собой, — наклон, чтобы лучше видеть. Он вытянул перед собой руки, ладонями словно уперся в невидимую стену, говоря себе — дальше ни шагу, — но не почувствовал, как они начали покрываться волдырями от жара, который излучал камень.

«Нет, я слишком близко», — подумал он и попытался отпрянуть, но потерял опору. Каблуки заскользили, словно он стоял на груде мягкой земли, которая поползла под его весом… Только стоял он на плоской земле, а скользил вперед, потому что его притягивал камень. Генерировал притяжение, вот и тащил Кэда к себе, как магнит тащит железную стружку.

В глубинах этого огромного неровного хрустального шара, в который, казалось, превратился камень, Бекки открыла глаза и теперь смотрела на него в изумлении и ужасе.

Гудение в голове нарастало.

Поднялся и ветер. Трава моталась из стороны в сторону, как в экстазе.

В последний момент он осознал, что его плоть поджаривается, что его кожа пузырится в неестественной жаре у камня. Он знал, что прикоснуться к камню — все равно что положить руку на раскаленную сковороду, и начал кричать… а потом перестал, звук замер во внезапно пережатом горле.

Камень был не горячим. Холодным. Божественно холодным, и он припал к нему лицом: усталый пилигрим добрался до цели и теперь наконец-то мог отдохнуть.

Когда Бекки подняла голову, солнце то ли всходило, то ли садилось, и у нее болел живот. Словно она выздоравливала после недели желудочного гриппа. Она вытерла пот с лица тыльной стороной руки, поднялась и вышла из травы, прямо к автомобилю. С облегчением увидела, что ключ по-прежнему вставлен в замок зажигания. Бекки выехала со стоянки на шоссе, покатила неторопливо, не разгоняясь. Поначалу не знала, куда едет. Боль в животе не давала думать, накатывала волнами. То тупая, как в мышцах после интенсивной тренировки, то вдруг усиливающаяся, режущая внутренности и обжигающая промежность. Лицо горело как в лихорадке, и даже воздух, врывающийся в окно — стекло она опустила — не охлаждал его.