Старый вождь - Чары Аширов

Чуть в сторонке бек увидел целую стайку женщин и девушек, следовавших к ручью — то ли бельё стирать, то ли шерсть промывать. Невдалеке от них на ишаке сидели два мальчика.

Бек скомандовал:

— Парнишку, который приближается, посади к Мереду, только предупреди, — строго посмотрел он на Мамеда, — чтобы чабан не упустил его! А ты вместе с нукерами захвати женщин. Не забудьте прихватить и мальчишек.

— Слушаюсь, ага! — пришпорил слуга коня.

Бек из зарослей молодых ив наблюдал за происходящим.

Мамед на скаку, словно ягнёнка, подхватил паренька, гнавшего быков, и так же на ходу бросил его в седло Мереда, а сам устремился на помощь Дурдулы и другим всадникам, которые окружили с десяток женщин. Парнишка, посаженный в седло Мереда, стал отчаянно колотить кулаками старого чабана и даже попытался сбросить его с лошади. Но Меред сумел буйному парню заломить за спину руки и связать. Схватили и мальчишек.

Конники с добычей подъехали к беку, и он их без промедления повёл обратно уже знакомым путём. Несколько хорошо вооружённых нукеров следовали на почтительном расстоянии сзади. Налётчики удалялись от места преступления, а погони не было. У родника сделали привал, но теперь уже совсем краткий….

По обыкновению, туркменские аламанщики не забирались далеко в глубь иранской территории. Они грабили близлежащие иранские и курдские поселения, Поэтому и село Хабипа-пальвана жило спокойно, без всякого опасения, что враги способны совершить на него набег.

Сам же Хабип был ранен и лежал в постели, удручённый потерей единственного сына и многих поселян, Погоня не принесла ничего утешительного, Хабип от бессильного огорчения еле сдерживал слёзы. А жена его Беневше-ханум плакала навзрыд, причитая: «Ой, сынок, Джапар-джан, ой, дитя моё!» И дочери Хабипа плакали вместе с нею…

Имя Хабипа, можно сказать, было наследственным, Отца его покойного тоже именовали Хабип с приставкой мирза. До семнадцати лет и сына называли Хабип-мирза. А затем, поскольку он любил борьбу и всегда выходил победителем, его многие стали именовать то Хабипом-пальваном, то Хабипом-батыром…

Ещё до женитьбы Хабип-пальван дружил с Абдуллой, вместе с ним ходил на грабежи в соседние туркменские сёла. В тридцать шесть у него в бородке стали появляться седины. И в тот же год произошла роковая встреча с Хаджимурадом. Когда кисть его руки вместе с саблей отлетела в сторону, он должен был для спасения жизни пришпорить скакуна. Но посчитав, что это недостойный поступок, остался на месте. Второй удар Хаджимурада не рассёк пальвану голову, а лишь опрокинул с лошади. Значит, противник пожалел побеждённого…

Хабип раздумывал об этом странном поступке джигита. Сам он не раз поступал совсем иначе, — добивал людей, сражённых в поединке. Теперь он всё это вспоминал с сожалением. Ведь хватило у этого юноши благородства не убить его, уже беззащитного. Выходит, что он поступал не как истинный батыр, а как трус.

Вот уже третий день Хабип лежит в постели. Лечащий его табип, перевязывая рану, говорит: «Ничего страшного, рана начинает затягиваться, очень жаль, что это произошло, но тут уж всё зависело от воли аллаха, грехов ты себе много нажил, вот подлечишься и поезжай в святые места, помолись аллаху, чтобы отпустил грехи…»

У Хабипа не выходил из головы совет табипа о поездке в святые места. Он стал усерднее совершать намаз. Но постоянная боль в руке пока что не давала покоя и приходилось глушить её курением терьяка. Рядом с ним, облокотившись на подушку, сидел старший брат — поседевший Ризакули. Он частенько протягивал брату длинную дымящуюся трубку. Хабип глубоко затягивался и, выпуская густые витки дыма, посматривал на бледные лица четырёх младших братьев, сидевших чуть поодаль. Хабипа стали одолевать невесёлые мысли: «Вот и жизнь их может так же неразумно пройти, в боях да грехах, как, скажем, моя или старшего брата, и у них без времени поседеют даже брови, а то, может, и худшее произойти, как, например, со мной…»

Хабип свои тихие раздумья завершил уже громким требованием:

— Братья, я не разрешаю вам отправляться на поиски Джапаркули-джана в чужие края. Идите, не теряя времени, докашивайте ячмень, — больной тяжело вздохнул. — Сына уже, наверно, увезли в пески, а не зная бесконечных троп Каракумов, легко заблудиться и попасть в плен или же погибнуть от жажды…

— Неужели же мы должны сложа руки сидеть, когда наш дорогой Джапаркули-джан томится на чужбине? — удивлённо пожал плечами Ризакули.

— До моего выздоровления прошу вас ничего не предпринимать, а потом поразмыслим и что-либо придумаем, — неопределённо ответил старшему брату Хабип.

Недовольные его словами братья вышли из комнаты больного.

Хабип, оставшись один, стал прикидывать: кто бы это мог за многие годы впервые совершить налёт на село и выкрасть его единственного сына?

Все раздумья и предположения Хабипа сводились к тому, что набег совершил Довлетяр-бек. «Это дело его рук. Он-то знал, что я ранен, иначе бы налётчик не решился переступать границы моих владений. Разбойник знал, что я не смогу кинуться в погоню».

Хабип как-то неловко повернулся и сильная боль снова напомнила, что у него нет правой руки. Он в бессильной злобе застонал и сокрушённо подумал? «Кто я теперь? — ни пальван, ни батыр… У меня не стало даже единственного сына. А след того, у кого нет сына, безвестно пропадает. Видать, и правда аллах меня за многочисленные грехи покарал, наказал за слёзы безвинных жертв».

Хабип-пальван совсем опечалился, даже слеза блеснула на щеке. Он твёрдо решил: как только немного поправится, поедет в Мешат и в Кербели…

Рабы и рабыни

В Гызганлы с отдалённых пастбищ стали возвращаться скотоводы. Они привозили с собой и шерсть, и шкуры, и масло, и сушёное молоко, именуемое курт. Кое-кто прихватывал с собой барашка или даже двоих.

Сазак-сердар вместе с сыновьями тоже вернулись, но мысль о судьбе Мереда и Хаджимурада не давала им покоя. С отгонного пастбища они уехали раньше. А сейчас их нет и в селе. Видно, случилось что-то неладное.

Сазак увидел рядом с дочерью хорошенькую девочку-подростка. Поинтересовался у Тыллы, кто она. Удивился, что Мередова Дженнет так выросла. И тут же попросил рассказать, где сейчас её отец и что она знает об участи Хаджимурада. Девушка грустным голосом поведала:

— Меня они выкупили. А на выкуп Джерен у них не хватило денег. Потом Мамед и Хаджимурад поехали, чтобы выкрасть Джерен…

— А кто такой Мамед? — перебил её Сазак, но тут же вспомнил горбоносого слугу Довлетяра, — знаю я его, дальше что.

— К утру Мамед вернулся вместе с Джерен. А Хаджимурада поймали курды и куда-то увезли с собой, — говорила девочка, прячась за спину Тыллы.

— А разве отец твой не поехал с ними?

— Они папу с собой не взяли.

— Кто не взял? Хаджимурад? — допытывался Сазак, но девочка пожала плечами:

— Не знаю… — она помолчала, что-то припоминая, — затем бек со своими поехали мстить. И папа с ними поехал, — уже совсем тихо сказала Дженнет.

— Так говорите, старшую дочь чабана выкрали? — спросил старик, — а где она сейчас находится, я бы хотел кое о чём её спросить.

Но слова Тыллы ошеломили отца.

— На Джерен женился сам бек, он, говорит Дженнет, и свадьбу успел сыграть.

Раздумья Сазака прервал возглас, доносившейся в улицы:

— Над Караул-тёпе вспыхнул огонь.

Сердар торопливо вышел во двор. Там уже стемнело. Рядом с отцом стояли сыновья и ждали его распоряжений. А пламя над Караул-тёпе не ослабевало.

— На коней! — негромко сказал Сазак.

— На коней! — во весь голос выкрикнул старший сын Сазака Оразгельды.

И вот уже, словно эхо, по всему селу разносилось: «На коней! На коней!» А через несколько минут недалеко от южной стены крепости возле колодца собралось с полсотни всадников.

Одного из своих сыновей вместе с Назаром сердар отправил в Караул-тёпе — разузнать, что там стража заметила… А сам с остальными остался на месте.

«Абдулла-серкерде совсем недавно у нас разбойничал, — думал Сазак, — ему вроде бы ещё рано снова появляться в наших местах, неужели какие-нибудь новые бандиты пытаются совершить налёт?»

Из темноты донёсся стук конских копыт. Люди насторожились. Но это возвращались посланцы. Они доложили Сазаку, что, как выяснилось, это Довлетяр возвращается с аламана.

— Вот каковы у нас дела, ребята… Довлетяр-бек везёт с аламана рабов и рабынь, а мы всех на ноги подняли, думали, что едет враг, — с горечью заметил сердар. — За такие дела Довлетяра и другом не назовёшь, ведь, наверно, недолго нам придётся ждать ответного набега Абдуллы… Спасибо, ребята, что не мешкая, откликнулись на тревожный клич и мгновенно оказались в сёдлах. Кроме нас некому село охранять, — сказал сердар и отпустил всадников по домам. И сам вместе с сыновьями отправился на отдых…