Месседж от покойника - Александр Грич

– Не понимаю, что вы имеете в виду? – сказала Меттль чуть резче, чем предполагала общая тональность разговора.

– Я имею в виду сейчас, что охранник Мартин Дэвис развлекался с Джинной в автомобиле именно тогда, когда произошло похищение. Что именно в это время в парке было каким-то образом, пока не знаю каким, отключено электричество. И похитители действовали, можно сказать, в райской обстановке. А вы говорите, что это не имеет отношения к служебным обязанностям.

Айлин закусила губу.

– Вы что же, обвиняете меня в преступной халатности?

– Абсолютно нет. Я просто рассказываю вам о связи событий, которые, быть может, кажутся вам несвязанными. Разумеется, это все пока между нами.

(Потемкин прекрасно понимал, что Айлин найдет способ уведомить об этой информации Грейслина задолго до того, как они с Эдвардом встретятся.)

– А пока – просьба: давайте выйдем вместе на площадь.

И уже снаружи Потемкин продолжал мягко:

– «БМВ», я так понимаю, ваш…

Айлин кивнула.

– А что здесь делают другие две машины? Мне говорили, что сотрудникам запрещается оставлять автомобили на территории.

– Микроавтобус – Амилкара, строителя. «Хонда» – даже не знаю чья. Насчет запрета вы правы, он существует. Но Амилкар получил разрешение на то, чтобы оставлять здесь время от времени автомобиль, – это я точно знаю. А насчет «Хонды» – проверю. Спасибо за подсказку.

И снова аллеи парка… До чего красиво – мир, тишина, благодать. Мраморные скульптурные группы, величественные здания мавзолеев… И индивидуальные или фамильные усыпальницы… Фонтаны с лебедями, водопады, где тихо шумит вода… Все это придумывали люди с хорошим воображением и желанием подарить другим в их тяжелые минуты островок мира и спокойствия.

Вот одна из церквушек – копия староанглийской церкви семисотлетней давности где-то в Эссексе. За ней, если обойти сбоку, – каменная скамья, стена за ней и вид на город. Мир, покой, тишина. А в камень стены врезаны навек стихи Киплинга:

Коль будешь ты владеть своею страстью,А не тобою властвовать она,И будешь тверд в Удаче и в Несчастеи,Которым, в сущности, одна цена.И если ты готов к тому, что словоТвое в ловушку превращает плут,И, потерпев крушенье, сможешь снова,Без прежних сил – возобновить свой труд…

Навек в камне эти стихи. И другие – рядом. А с левой стороны церквушки – еще островок отдохновения, и опять – серый камень, и опять прекрасные стихи в нем – на века…

Потемкин проехал по верхней аллее, стремясь определить поворот к статуе Давида. Кажется, отсюда второй налево. Точно. Вот он, Давид. Олег оставил автомобиль на аллее и подошел к скульптуре. Вот здесь, у постамента, сидел мертвый Грег Ставиский и смотрел в синее калифорнийское небо. Глетчер с командой поработали, как всегда, отменно. Ставиского, по их мнению, здесь не убивали – его привезли уже мертвым. Причина смерти – укол быстродействующего яда типа кураре, который быстро выводится из организма. Но не так быстро, чтобы обмануть Глетчера. Стало быть, в доставке трупа именно сюда непременно был для убийцы смысл, иначе к чему возиться? Нет, это послание, message, как любят говорить здешние проповедники. Вот только о чем это послание, пока неясно.

«Ясно, что оно как-то связано с этим прекрасным парком. И Грег был с этим парком связан – возможно, гораздо теснее, чем нам это сейчас известно», – думал Потемкин. Он отошел по своей привычке на несколько шагов в сторону и в наступающих сумерках пытался себе представить – вон там стоял автомобиль, из которого вытащили труп. Ставиский – парень крупный, в одиночку не дотащить. Значит, минимум двое? Или же убийство произошло прямо здесь? Это ведь тоже не исключается…

Так или иначе – убийца никуда не торопился, усадил покойника аккуратно, живописно даже. Не откажешь в известном художественном вкусе. Безвкусный человек о таком антураже не стал бы заботится…

«И вообще – убейте меня, – думал Потемкин, – но не случайно эти два дела – похищение Чаши и убийство Ставиского – произошли на «Изумрудных Лугах» почти одновременно. Если учесть, что случайность – частный случай закономерности, то тогда вообще – чего говорить…»

Итак, еще раз оглядеться вокруг, не упуская ничего. Вот Давид – как говорят, точная копия оригинала. Таких в мире всего две или три, кажется. Там, куда Давид смотрит, – каменная стена с бронзовыми барельефами. На барельефах – сцены из библейской жизни. Какие – сможешь определить, Потемкин? Вот это, кажется, нахождение младенца Моисея. Это – вроде бы Иосиф с братьями. А это что? Саломея приносит голову Иоанна Крестителя своей матери…

Только последний сюжет может теоретически тут быть значимым… Что там было? Саломея танцевала на пиру и так обворожила царя Ирода, что он согласился выполнить любое ее желание… А желание было – получить голову Иоанна.

Если предположить на минуту, что получить голову Грега Ставиского – это и впрямь было чье-то желание, то вот оно, исполнено полностью, совершенно. И вот он сидел, мертвый Грег, и глядел в небо, а рядом на барельефе глядела в то же самое небо голова Иоанна Крестителя.

«Сказка – ложь, да в ней намек», – вспомнилось Потемкину.

По крайней мере, хоть какая-то мысль появилась, пусть бредовая, почему Ставиского оставили именно здесь.

Лайон О’Рэйли умел наводить порядок везде – в мыслях, в делах, в ходе расследования. По складу характера он не то чтобы не любил неожиданностей – ведь какая сыскная работа без неожиданностей? Но он любил и умел и неожиданные повороты дела приводить в порядок, придавать им некую видимость систематичности.

В Штатах убийства на кладбищах случаются редко. Они составляют менее одного процента. Ограбления музеев – тоже достаточно редко, хотя тут процент значительно выше. Но насколько эти цифры надежны? Особенно если речь идет о похищениях произведений искусства? Трудно сказать… Тут очень высок процент так называемых латентных преступлений – когда о похищенном просто не заявляют… – размышлял О’Рэйли, готовясь встретиться с шефом.

«Но вот что интересно, – думал Лайон, – насчет кладбищ с цифрами все понятно, однако круг людей, совершивших преступления на кладбищах, очень широк, никакой определености… Что касается ограблений музеев – они все, все без исключения совершались либо самим музейным персоналом, либо людьми, с которыми персонал этот был тесно связан. А раз нет этого исключения – почему бы случаю в музее «Изумрудных Лугов» им быть? Надо перепроверить все и всех».

И, заручившись согласием Потемкина, Лайон с помощью Кима – бывшего хакера, а ныне – ведущего информационного аналитика Группы провел тщательную проверку всего «музейного круга» людей. И с огорчением вынужден был отметить, что никаких ниточек, подсказок, намеков не появилось. Не то чтобы в музее работали люди кристально чистых биографий – с тех пор как О’Рэйли, отказавшись от академической карьеры и от лестных и дорогостоящих предложений влиятельных юридических корпораций, ушел работать в сыск, он знал, что людей с кристальными биографиями не бывает вообще. Чем более выпукла и привлекательна внешне биография человека, тем больше шансов найти в ней темные страницы. А там уж – у каждого по-разному. Кто-то эти темные строки или страницы пытается спрятать. И создать образ идеального вождя, учителя и правителя или еще кого-то… Биографии изменяют, корректируют, ретушируют, иногда добиваются невероятно многого. А все-таки правда, как то самое шило в мешке, которого не утаишь, вылезает наружу.

А бывают люди, которые эти темные стороны своей биографии превозмогают, уходят от них, не стесняются о них говорить – и, похоже, они как раз ближе к преодолению темных сторон своей личности.

Но у сотрудников музея никаких драматических поворотов в судьбах не было. Если не считать Джинну и ее своеобразную личную жизнь… Лайон взял ее на заметку, но слишком уж демонстративно женщина эта делала все, что делала. Не похоже, чтобы за этим что-то скрывалось.

Айлин Меттль показалась Лайону достойной доверительной беседы. И они обсудили с ней всех ее сотрудников и заказчиков. В этой беседе предварительные впечатления Лайона, в общем, подтвердились.

В ходе разговора О’Рэйли вдруг вспомнил, что уже не первый день собирается о чем-то спросить, да все забывает.

– Айлин, я и мои коллеги о чем только не говорили с вами в эти дни. Но вот такой простенький вопросик: а не пропало ли в музее еще что-нибудь, кроме Чаши?

Насколько знал Лайон, никто из полицейских, из Группы или из страховой компании об этом сотрудников музея не спрашивал. В самом деле – когда крадут предмет ценой в миллионы долларов, какие еще могут быть пропажи? Но, судя по реакции Меттль, Лайон понял, что задал хороший вопрос.