Допустимая погрешность - Чингиз Абдуллаев

— Мне кажется, да. Во всяком случае, мы с ним больше не возвращались к этому вопросу. И я очень удивилась, когда он сказал мне, что собирается обратиться за помощью к вам. Мне казалось, что после смерти журналиста вопрос был закрыт. Я думаю, что внезапная смерть Лисичкина вызвала у него подозрение, и он решил проверить все еще раз. Я с ним согласилась.

— Он мог поговорить с журналистом до его смерти и попытаться выяснить, кто передал документы, — предположил Дронго.

— Ну что вы, — хозяйка даже чуть усмехнулась. — Неужели вы думаете, что Борис Алексеевич способен на такую низость — перекупить у журналиста имя предателя. Недостойно и грязно. Нет, нет. Он не мог об этом даже подумать.

Вейдеманис моргнул еще несколько раз.

— Было бы правильнее попытаться узнать у журналиста, как к нему попали документы, — возразил Дронго. — Наверное, я бы так и поступил.

— Возможно, — улыбнулась она. — Но вы профессиональный эксперт, а Борис Алексеевич — бизнесмен, который обязан думать о своей репутации. Представляете, что могло бы случиться, если бы он предложил журналисту деньги, чтобы узнать, кто продал документы Лисичкину. Не говоря уже о том, что среди возможных сообщников журналиста мог оказаться близкий нашей семье человек. Неужели вы думаете, что такой опытный человек, как Ратушинский, пошел бы на такой скандал?

Вейдеманис пристально взглянул на Дронго, словно ему было интересно узнать, как отреагирует его напарник.

— Наверное, вы правы, — пробормотал Дронго.

У входа послышались громкие голоса. Очевидно, приехавший хозяин торопился войти в дом. Он что-то громко говорил водителю, на ходу отдавал указания. И через несколько секунд буквально ворвался в гостиную, где сидели его жена и гости.

— Добрый день! — громко приветствовал их Ратушинский.

На нем был темно-синий костюм, белая сорочка. Похоже, он примчался прямо с заседания. Дронго посмотрел на часы. Было около четырех часов дня.

Борис Алексеевич подошел к супруге и поцеловал ей руку. Затем поочередно пожал руки гостям, оглядывая по очереди всех присутствующих. Было видно, что он сильно нервничает. Очевидно, его состояние заметила и Майя Александровна.

— Принести что-нибудь выпить? — спросила она у супруга. — Ты сегодня какой-то запыхавшийся.

— Немного понервничал на работе, — натянуто улыбнулся Ратушинский. 

— Я выпью квасу.

Когда хозяйка дома вышла из комнаты, он быстро обратился к Дронго:

— Вы успели ее расспросить?.

— Мы немного поговорили.

— Вы не спрашивали ее о Лисичкине? — уточнил Ратушинский значительно тише.

Вейдеманис нахмурился. Они с Дронго перетянулись. Обоим не понравился вопрос Бориса Алексеевича.

— Она знает, что документы опубликовал Лисичкин, — сказал Дронго.

 — Не понимаю, что вас волнует.

— Она не знает, что мы пытались договориться,  еще тише сообщил Ратушинский, оглядываясь на дверь. 

— И я прошу вас никому не говорить об этом. Лисичкина уже нет, а вам я сказал об этом, чтобы вы поняли мое положение и согласились принять участие в расследовании.

— Поэтому вы так быстро приехали, — понял Дронго. — Вы ведь должны были быть здесь в пять часов.

— Да, — мрачно ответил Борис Алексеевич. 

— Я вспомнил, что не успел предупредить вас об этом, поэтому бросил все дела и приехал сюда.

— Мне не нравится ваша забывчивость, — сказал Дронго. — Почему вы скрываете от своей супруги ваши переговоры с Лисичкиным?

— Вы же с ней уже говорили, — ответил Ратушинский. 

— Неужели вы ничего не поняли? Она представить себе не может, как можно договариваться с непорядочным человеком. А погибшего журналиста она считала именно таким. Она бы не поняла, зачем мне нужно узнать имя вора.

— Странные у вас отношения с супругой, — вмешался Вейдеманис.

Он сказал эту фразу очень тихо, но Ратушинский его услышал и вздрогнул. Он всегда невольно вздрагивал, когда слышал свистящий шепот молчаливого напарника Дронго.

— Возможно, — повернулся он к Эдгару,  но это мое личное дело, что следует рассказывать в семье, а о чем нельзя говорить. Или я ошибаюсь?

В этот момент в гостиную вошла Майя Александровна. Передав стакан мужу, она села на диван.

— Вы о чем-то говорили? — спросила она.

Ратушинский чуть не поперхнулся.

— Мы говорили об этих документах, — выдавил он, чуть нахмурившись.

— Это становится похоже на навязчивую идею, — улыбнулась Майя Александровна. — Вполне возможно, что документы попали к журналисту без помощи людей, которые были в нашем доме.

— Мы с тобой уже обсуждали эту проблему, — возразил Борис Алексеевич, и ты согласилась, чтобы я пригласил наших гостей.

— Конечно, согласилась, — ответила она,  чтобы тебя успокоить. Я думаю, наши гости сумеют убедить тебя, что в нашем доме бывают только порядочные люди.

Ратушинский нахмурился, но промолчал.

— Ваша секретарь будет сегодня? — поинтересовался Дронго.

— Да, — кивнул Борис Алексеевич,  она подъедет к шести часам. А моя сестра с мужем приедет уже скоро. Они обещали быть пораньше.

— Вы их предупредили о нашем визите? — уточнил Дронго.

— Нет. Мы представим вас, как друга нашей семьи. Как друзей, — поправился Ратушинский, взглянув на Эдгара.

— А супруги Денисенко?

— Они приедут позже. У Миши сегодня дела, — ответил Борис Алексеевич.

— Я говорила с Инной, — добавила его супруга,  она приедет пораньше, а Миша — позже.

— У них две машины? — спросил Дронго.

— Да, — ответила Майя Александровна, Инна хорошо водит машину. У нее «фольксваген», а у ее мужа «девятка». Иногда Инна подвозит меня, хотя Борису Алексеевичу не очень нравится, когда я сажусь в другие машины. Он считает, что меня могут похитить. Хотя в мои годы я уже никому не нужна,  засмеялась хозяйка дома.

— Я не был бы столь категоричен,  сразу вставил Дронго,

— Вы настоящий джентльмен, одобрила его Майя Александровна.

Достав пачку сигарет, она вынула длинную сигарету, и Ратушинский сразу предупредительно щелкнул зажигалкой.

— Когда пропали документы, в квартире было пять человек, — напомнил Дронго, — если не считать вас двоих. Скажите, кто, кроме секретаря, мог войти в ваш кабинет, Борис Алексеевич?

— Никто, — уверенно ответил Ратушинский, — даже Майя Александровна не входит туда, если меня нет дома. И Юлия могла войти только когда я был в кабинете.

— Да, — согласилась его супруга, — никто без разрешения не может входить в кабинет Бориса Алексеевича, даже прислуга. Только когда он сам разрешает.