В то давно минувшее лето... - Сандра Мартон

– Я всегда полагал, что лучше сначала, – сказал он, – предложить человеку свое гостеприимство, прежде чем…

– То, что вы всегда полагали, – возразил Барон ледяным тоном, – не имеет никакого значения. Итак, есть у вас документы или нет?

Уитни затаила дыхание в ожидании. Ну уж теперь-то отец выставит этого наглеца вон. Несомненно.

– Да. – Голос Дж. Т. был тихим. – Конечно. Пройдите, пожалуйста, сюда…

Послышались шаги. Дверь библиотеки открылась, захлопнулась, и Уитни осела по стене.

Из всего, что случилось сегодня, ничто так не потрясло ее, как сцена, только что разыгравшаяся этажом ниже.

«Мы должны показать ему, что ни за какие деньги он не сможет купить себе положение, которое принадлежит Тернерам от рожденья», – вспомнила она слова отца.

Она поняла, что Дж. Т. собирался сделать. Он всегда был мастером утонченной издевки. Уитни видела это сотни раз. Он был безупречным хозяином, и никому бы в голову не пришло обвинять его в намеренном унижении гостей надменной щедростью.

Но, похоже, в этот раз отец недооценил своего противника. Такому человеку, как Александр Барон, совершенно наплевать на эту утонченность. Игра, в которую он сыграл с ней несколько лет назад, вовсе не была утонченной, она была вероломной и отвратительной и тщательно продуманной – совсем как манера его обращения с отцом с момента появления в их доме этим вечером.

Она осторожно двинулась вдоль лестничной площадки в свою комнату, бесшумно открыла дверь и проскользнула внутрь. Как может ее отец быть таким глупцом? Ему следовало бы знать, с кем он имеет дело. В конце концов, Дж. Т. был здесь, когда Александр Барон сделал свой первый бессовестный шаг по этой лестнице. И даже не попытался остановить его.

Раздался стук в дверь, и она вздрогнула.

– Кто там?

Дверь отворилась, и в ней показалась экономка.

– Ваш отец просит вас спуститься к обеду, мисс. Уитни глубоко вздохнула.

– Скажите, пожалуйста, как вас зовут?

– Перл, мисс.

– Перл. – Она сглотнула. – Перл, пожалуйста, скажите моему отцу, что я… что к…

Экономка прервала ее колебания.

– Ваш отец говорит, что вы должны сделать это, мисс, – прошептала она с заговорщическим видом.

– Нет, – поспешно ответила Уитни.

Она замолчала, и насмешливый голос Александра эхом отозвался у нее в голове: «Я думал, она, вероятно, нашла отговорку на сегодняшний вечер», и неожиданно Уитни поняла, что отец прав, она должна спуститься вниз; и не потому, что он на этом настаивает, а потому, что Александр Барон так уверен, что она этого не сделает.

И не отец играл первую скрипку этим вечером, а Барон. Дж. Т. был всего-навсего второстепенным оркестрантом, он и сам сейчас сознавал это. Барон все рассчитал заранее, точно так же, как несколько лет назад он поставил на кон свою любовную связь с наивной дочерью босса за двадцать пять тысяч долларов. Сейчас он ждет, что она спрячется в своей комнате, а Дж. Т. будет играть роль гостеприимного хозяина усадьбы.

Как он, должно быть, смеется! Но нет, ему не удастся одурачить Тернеров дважды.

– Мисс?

Уитни посмотрела на экономку.

– Все в порядке, – сказала она быстро. – Скажите моему отцу… скажите ему, что я спущусь через несколько минут.

Когда она захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, ее сердце бешено билось.

«Мы покажем ему, что ни за какие деньги он не сможет купить себе положение, которое принадлежит Тернерам от рожденья».

Если бы она верила в эту чепуху, как верил ее отец!

Но ведь не обязательно во что-то верить, чтобы одержать победу, не так ли? Достаточно презрения, которое она питает к Александру Барону. И все, что ей сейчас нужно, – это подходящее платье, холодный блеск жемчугов ее матери и те утонченные уловки, к которым, по ее наблюдениям, отец годами прибегал по отношению к менее удачливым соплеменникам.

Она сможет. Она должна это сделать. По крайней мере она постарается свести сегодняшнюю игру к ничьей.

Но этого недостаточно.

Когда Уитни вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, старинные часы на лестничной площадке, привезенные на китобойном судне из Бостона одним из предков Тернеров, пробили полчаса.

Ей потребовалось всего несколько минут, чтобы одеться, но хозяйке усадьбы полагается превращать свой выход в некое театральное действо, и ее появление будет соответствовать традиции.

Она глубоко вздохнула. Ладони ее стали влажными, а в желудке все сжалось, когда она неспешно спускалась по лестнице.

«Успокойся, – говорила она себе, – не показывай своих чувств Каким бы ни был Александр Барон, он не дурак».

Разглядывая себя в зеркале, она осталась довольна своим внешним видом, вполне подходящим для той роли, которую она собиралась играть. Но сколько нервов это стоило – драгоценные минуты бежали, пока она лихорадочно искала, что ей надеть. Отец был прав, все ее старые вещи сохранились в гардеробе. Но она уехала отсюда ребенком, а вернулась женщиной – возраст розового и голубого шифона или скромного хлопка с оборочками давно прошел.

В последний момент, когда уже почта потеряла надежду, она обнаружила платье, висевшее в дальнем углу платяного шкафа, – длинное прямое платье из шелка цвета слоновой кости, купленное ей в подарок на семнадцатилетние. Конечно, никакого праздника в тот день не было – Уитни к тому времени уехала в пансион на материк, – по платье так и осталось там. И из всего, что она могла надеть, оно наиболее соответствовало тому, что носят взрослые женщины.

Она решительно набросилась на платье с маникюрными ножницами. Небольшая пелерина и вышедший из моды воротник составляли одно целое и легко отпоролись, обнажив прямой лиф. Из куска шифона она сделала бледно-голубой кушак на талию, а потом расстегнула пуговицы на юбке от щиколотки до бедра так, чтобы при ходьбе ее длинная загорелая нога приковывала к себе взгляд.

Конечно, ее творению было далеко до моделей Джеймса Галаноса или Оскара де ла Рента. Но оно выглядело изысканно, что, собственно, и требовалось, и, надеялась Уитни, выдержит несколько часов.

Она зачесала волосы с висков назад и заколола их парой старинных резных гребней, распустив по плечам прямым шелковым водопадом. Обычно она не пользовалась яркой косметикой, но шелк цвета слоновой кости придавал ей бледность, и пришлось наложить слой черной туши на темные от природы ресницы. Потом она нанесла кисточкой темно-розовые румяна на скулы и покрыла губы бледно-розовым блеском. Когда она вдевала в уши жемчужные серьги своей матери, руки у нее дрожали – и продолжали дрожать, пока она застегивала замок ожерелья, усыпанного сапфирами и бриллиантами, и аккуратно поправляла его V-образяый конец в ложбинке у горла.