Последнее место, которое создал Бог - Джек Хиггинс

— Качака, местное вино, — пояснил Хэннах. — Говорят, оно губит мозги и разлагает печень, но это все, что могут позволить себе несчастные. — Эй, Фигуередо, как насчет того, чтобы нас обслужить? — спросил он, повысив голос.

Расстегнув плащ, Сэм опустился на один из плетеных стульев у открытого окна. Мгновение спустя я услышал звук шагов, и из-за бисерной занавески позади бара показался небольшой человек средних лет.

Эугенио Фигуередо по всем статьям не тянул на крупного мужчину, кроме одной — он был толстым, что в таком климате напрочь лишало его элементарного комфорта. И сейчас, когда я впервые увидел его, он весь лоснился от пота, несмотря на то что яростно обмахивался пальмовым веером. Его насквозь промокшая рубашка прилипла к телу, и от него исходила такая сильная вонь, которой я никогда в жизни не ощущал.

Несмотря на свой ответственный пост, владелец отеля производил впечатление мелкого чиновника, который уже опоздал что-то менять в жизни и не надеялся на продвижение по службе. Такая же жертва судьбы, как любой другой в городе Ландро. В столь неординарных обстоятельствах его любезность показалась мне неожиданной.

— А, капитан Хэннах!

За ним из-за занавески показалась индейская женщина. Он что-то сказал ей и двинулся к нам.

Закуривая сигарету, Хэннах представил меня. Фигуередо протянул мне потную руку:

— К вашим услугам, сеньор.

— Благодарю, — пробормотал я.

Запах сбивал с ног, хотя Хэннах никоим образом не прореагировал на него. Я сидел у открытого окна, что немного помогало мне переносить эту вонь. Фигуередо присел к столу.

— Вы, наверное, уже давний житель Бразилии, сеньор Мэллори, — заметил он. — Иначе не владели бы столь прекрасно португальским.

— До этого я работал в Перу. А еще раньше целый год провел на реке Шингу.

— Если вы там выжили, то выдержите все что угодно.

Он благочестиво перекрестился. Подошла индианка и поставила на стол поднос — виски "Бурбон", бутылка с каким-то подобием минеральной воды и три стакана.

— Не угодно ли присоединиться ко мне, сеньоры?

Хэннах наполовину наполнил вместительный стакан, не собираясь разбавлять виски водой. Я налил совсем немного, только для того, чтобы выпить из любезности, и Фигуередо, несомненно, заметил это.

Хэннах залпом осушил стакан и налил себе еще. Потом мрачно посмотрел в окно:

— Вы только взгляните на дождь. Что за проклятое место.

Это было одним из тех высказываний, которые не требуют комментариев. Факты говорили сами за себя. Между двух домиков возникла группа мужчин и направилась к отелю. Они шли понурив головы, все, словно в униформу, одетые в резиновые пончо и соломенные сомбреро.

— Кого сюда несет? — резко спросил Хэннах.

Фигуередо наклонился вперед и перестал обмахиваться веером. Потом веер снова заработал в его руке.

— Это гаримпейрос, искатели алмазов. Компания Авилы. Пришли прошлой ночью. Потеряли двоих в схватке с индейцами хуна.

Хэннах налил себе еще одну изрядную порцию виски.

— Судя по тому, что я слышал об этом негодяе Авиле, он сам мог их пристрелить.

В салон ввалились пятеро. Прежде мне не доводилось встречать столь неприглядную компанию. Не на ком глаз остановить. Одинаковые изможденные мрачные лица, со следами лихорадки.

Только сам Авила, крупный мужчина, почти такого же роста, как Хэннах, выделялся. Его маленький жестокий рот напоминал бы женский, если бы не тонкие, словно нарисованные карандашом, усики, которые, наверное, требовали больших хлопот, чтобы поддерживать их в порядке.

Он кивнул Фигуередо и Хэннаху, мельком задержал взгляд на мне и прошел к столу в дальнем конце комнаты. Его люди гуськом потянулись за ним. Когда они сняли свои пончо, то сразу же выяснилось, что все вооружены до зубов. Каждый имел нож-мачете в кожаных ножнах и револьвер в кобуре.

Индианка подошла принять заказ. Один из них тут же запустил руку к ней под юбку. Она и не думала сопротивляться, даже когда другой начал нежно поглаживать ее грудь. Просто стояла, как бессловесное животное.

— Хорошенькое дело! — воскликнул Хэннах, а Фигуередо остался совершенно безучастным к происходившему, что мне показалось очень странным, потому что, как выяснилось потом, индианка была его женой.

Ее отпустили за выпивкой, только когда вмешался сам Авила. Он закурил сигарету, достал колоду карт и посмотрел в нашу сторону.

— Не угодно ли присоединиться к нам, джентльмены? — Он говорил на вполне сносном английском. — Может быть, несколько партий в покер?

Они все повернулись в нашу сторону. Возникла короткая пауза. Казалось, каждый ждал, что вот-вот что-то случится, в воздухе витала какая-то угроза.

Хэннах опорожнил свой стакан и поднялся:

— А почему нет? Все лучше, чем ничего, в этой дыре.

— Сегодня — пас. У меня есть кое-какие дела, — засуетился я. — Может, в следующий раз.

Хэннах пожал плечами:

— Как знаешь.

Захватив бутылку виски, он направился в дальний конец бара. Фигуередо встревожился и попытался встать, но я быстро подался вперед и схватил его за руку.

Тихо, почти не двигая губами, он прошептал:

— Дайте ему час, а потом возвращайтесь под каким-нибудь предлогом. Его здесь не любят. Могут возникнуть неприятности.

Потом он заставил себя улыбнуться и пошел к ним, а я направился к двери. Когда открыл их, Авила закричал:

— Что, наша компания недостаточно хороша для вас, сеньор?

Но я не поддался на его вызов, хоть интуиция подсказывала мне, что может произойти.

Когда, спасаясь от дождя, я вбежал в наш примитивный ангар, то увидел Менни Штерна на деревянной платформе, установленной перед носом моего "Бристоля". Сняв обтекатель с мотора, он ковырялся в двигателе при свете двух переносных фонарей, подвешенных наверху.

Посмотрев на меня через плечо, он спросил:

— Вернулись так скоро?

— Хэннах сводил меня в местную забегаловку. А мне не понравилась тамошняя атмосфера.

Он повернулся и слез, на его лице появилось тревожное выражение.

— Что там случилось?

Я все рассказал ему, передав и слова Фигуередо при нашем расставании. Когда я закончил рассказ, он немного посидел, глядя в дождь. На его лице появилось какое-то печальное выражение. Даже больше чем печальное — тревожное. Оказалось, что у него на лице шрам, от правого глаза до уголка рта. Я и не замечал его раньше.

— Бедный Сэм, — вздохнул он. — Ладно, мы сделаем так, как сказал Фигуередо. Пойдем и заберем его немного погодя.

Потом, внезапно изменив тему разговора, он встал и похлопал "Бристоль" по боку.

— Прекрасный мотор "роллс-ройс". Самый лучший. Этот "Бристоль" был выдающимся многоцелевым самолетом на Западном фронте.

— Вы воевали там?

— О, не то, что вы думаете. Я не летчик, как Рихтхофен или Удет, затянутые в серую униформу с наградами на шее, но я часто посещал военные аэродромы. В начале своей инженерной карьеры я работал у Фоккера.

— А Хэннах сражался по другую сторону фронта?

— Думаю, что так. — Он снова повернулся к машине, тщательно осматривая мотор с переносной лампой в руке. — Он и на самом деле в превосходном состоянии.

Я спросил:

— А что неладно с ним? Вы знаете?

— С Сэмом? — Он пожал плечами. — Все довольно просто. Слишком рано стал знаменитым. Ас асов в двадцать три года. Все медали в мире и почести. — Менни нагнулся за другим гаечным ключом. — Вы представляете, что случается с таким человеком, когда все кончается?

Я, кажется, начал кое-что понимать.

— Мне кажется, что вся его дальнейшая жизнь стала какой-то разрядкой напряжения?

— Ну, это слабо сказано. Двадцать лет возить почту, летать по самым недоступным точкам, вызывать дрожь возбуждения у зевак на государственных праздниках, которые втайне надеются увидеть, как его парашют не раскроется, или рисковать жизнью сотнями других способов — и в конце концов что за все это получить? — Он сделал вопросительный жест руками. — Так вот, мой друг, через три месяца, когда кончится его контракт с правительством, он получит вознаграждение в пять тысяч долларов.

Менни смотрел на меня сверху вниз несколько секунд, а потом отвернулся и снова начал копаться в моторе. Я не знал, что сказать, но он сам разрядил обстановку.

— Я очень верю в предчувствия. Верю первому впечатлению о человеке. Вот теперь вы меня весьма заинтересовали. Вы в таком возрасте и уже сложились как личность — это очень редко в наше время. Расскажите мне о себе.

И я рассказал ему все, потому что никогда еще не встречал собеседника, которому так легко открыть душу. Он говорил совсем немного, больше задавал вопросы, но выжал из меня все.

— Это хорошо, что Сэм помог вам, — заключил он, — но все-таки я очень верю в судьбу. Человек должен жить настоящим. Принимать все таким, как есть. Просто невозможно жить как-то иначе. Там, дома, у меня есть книга, которую вы обязательно должны прочесть. Это Кант — "Критика чистого разума".