Старец Силуан Афонский - Архимандрит Софроний (Сахаров)

      Теперь обнаружилась и была осознана причина потери: душа не имела ни разума, ни силы понести дар. Ныне же Силуану дан был «свет разума»; отныне он начинает «разуметь Писание»; его умному взору ясно предстал путь ко спасению; ему открылись многие тайны в Житиях Святых и Писаниях Отцов.

      Он духом проник в тайну борьбы Преподобного Серафима Саровского, который после явления ему Господа в храме, во время Литургии, переживая потерю благодати и богооставленность, тысячу дней и тысячу ночей стоял в пустыне на камне, взывая: «Боже, милостив буди мне грешному».

      Ему открылся подлинный смысл и сила ответа Преподобного Пимена Великого своим ученикам: «Поверьте, чада! Где сатана, там и я буду».

      Он понял, что Преподобный Антоний Великий был послан Богом к Александрийскому сапожнику учиться тому же деланию: от сапожника он научился помышлять: «Все спасутся, один я погибну».

      Ему стало ясно, что Преподобный Сисой Великий имел в виду именно этот помысл, т. е. «Все спасутся, один я погибну»,— когда говорил ученикам: «Кто может носить помысл Антония? Впрочем я знаю человека, который может носить этот помысл» (Человек этот — сам Сисой).

      Он увидел, он знал теперь, что мыслил Преподобный Макарий Египетский, говоря: «Сойди в сердце, и там сотвори брань с сатаною». Он уразумел, какая задача стояла перед юродивыми Христа ради, и вообще путь, которым шли великие Отцы-аскеты: Виссарион, Герасим Иорданский, Арсений Великий и другие.

      О, как милостив Господь; смиренному рабу Своему Силуану Он дает познать тайны Свои, открывает ему пути Жизни, открывает не отвлеченно-рассудочно, но «самою вещью», т. е. бытийно.

      Он познал в опыте жизни своей, что полем духовной битвы со злом, космическим злом, является собственное сердце человека. Он духом узрел, что самым глубоким корнем греха является гордость — этот бич человечества, оторвавший людей от Бога и погрузивший мир в неисчислимые беды и страдания; это подлинное семя смерти, окутавшее человечество мраком отчаяния. Отныне Силуан, выдающийся гигант духа, все силы свои сосредоточит на подвиге за смирение Христово, которое ему было дано познать в первом Явлении, но которое не сохранил. Перенесенный духом в жизнь Отцов, он увидел, что ведение пути к вечной божественной жизни всегда было в Церкви и что действием Духа Святого передается оно через толщу веков из поколения в поколение.

      Многие, соприкасаясь с монахами вообще и со Старцем Силуаном в частности, не видят в них ничего особенного, и потому остаются неудовлетворенными и даже разочарованными. Происходит это потому, что подходят они к монаху с неверною меркою, с неправильными требованиями и исканиями.

      Монах пребывает в непрестанном подвиге, и нередко чрезвычайно напряженном, но православный монах — не факир. Его совершенно не увлекает достижение посредством специальных упражнений своеобразного развития психических сил, что так импонирует многим невежественным искателям мистической жизни. Монах ведет сильную, крепкую, упорную брань, некоторые из них, как Отец Силуан, ведут титаническую борьбу, неведомую миру, за то, чтобы убить в себе гордого зверя, за то, чтобы стать человеком, подлинным человеком, по образу совершенного Человека Христа, т. е. кротким и смиренным.

      Странная, непонятная миру христианская жизнь; все в ней парадоксально, все в порядке как бы обратном порядкам мира, и нет возможности объяснить ее словом. Единственный путь к уразумению — это творить волю Божию, т. е. блюсти заповеди Христа; путь, указанный Им Самим.

      Монах Силуан, после данного ему Господом откровения, твердо стал на духовном пути. С того дня его «любимою песнью», как сам он выражался, становится:

      «Скоро я умру, и окаянная душа моя снидет в тесный черный ад, и там один я буду томиться в мрачном пламени и плакать по Господе: Где Ты, свет души моей? Зачем Ты оставил меня? Я не могу жить без Тебя».

      Это делание скоро привело к миру души и чистой молитве. Но даже и этот огненный путь 17 оказался некратким.

      Благодать уже не оставляет его, как прежде; он ощутимо носит ее в сердце; он чувствует живое присутствие Бога; он полон удивления пред милосердием Божиим; глубокий мир Христов посещает его; Дух Святой снова дает ему силу любви. И хотя теперь он уже не тот неразумный, что был прежде; хотя из долгой и тяжелой борьбы он вышел умудренным; хотя из него выработался великий духовный борец, — однако и теперь страдал он от колебаний и изменчивости человеческой натуры и продолжал плакать невыразимым плачем сердца, когда умалялась в нем благодать. И так еще целых пятнадцать лет, доколе не получил он силу одним мановением ума, никак не выражаемым внешне, отражать то, что раньше тяжело поражало его.

      По мере того, как возрастали благодатные посещения по силе своей и продолжительности, возрастала в душе Силуана благодарность Богу:

      «О Господи, как же Тебя благодарить за эту новую неисповедимую милость: невежде и грешнику Ты открываешь тайны Свои. Мир погибает в оковах отчаяния, а мне, последнему и худшему всех, Ты открываешь вечную жизнь. Господи, не могу я один, дай всему миру познать Тебя».

      Постепенно в молитве его начинает преобладать скорбь о мире, не ведающем Бога. «Молиться за людей — это кровь проливать»,— говорил Старец, Духом Святым наученный любви Христовой.

      Любовь Христова есть блаженство ни с чем не сравнимое в мире сем, и вместе с тем любовь эта есть страдание, большее всех страданий.

      Любить любовью Христа — это значит пить чашу Его, ту чашу, которую Сам Человек-Христос просил Отца «мимонести».

      Чрез чистую умную молитву подвижник научается великим тайнам духа. Сходя умом в сердце свое, сначала вот это — плотяное сердце, он начинает проникать в те глубины его, которые не суть уже плоть. Он находит свое глубокое сердце, духовное, метафизическое, и в нем видит, что бытие всего человечества не есть для него нечто чуждое, постороннее, но неотделимо связано и с его личным бытием.

      «Брат наш есть наша жизнь»,— говорил Старец. Чрез любовь Христову все люди воспринимаются, как неотъемлемая часть нашего личного вечного бытия. Заповедь — любить ближнего, как самого себя, — он начинает понимать не как этическую норму; в слове как он видит указание не на меру любви, а на онтологическую общность бытия.

      «Отец не судит никого, но весь суд дал Сыну... потому что Он Сын человеческий» (Ио. 5, 22—27). Сей Сын человеческий, Великий Судья мира, — на Страшном Суде скажет, что «единый от меньших сих» есть Он Сам; иными словами, — бытие каждого человека Он обобщает с Своим, включает в Свое личное бытие. Сын человеческий — все человечество, «всего Адама», воспринял в Себя и страдал за всего Адама. Апостол Павел говорит, что и мы должны иметь тот же образ мыслей и чувств, тот же строй жизни, что и во Христе (Фил. 2, 5).

      Дух Святый, уча Силуана любви Христовой, давал ему действительно жить этой любовью, воспринимать в себя жизнь всего человечества. Молитва последнего напряжения, с глубоким плачем о всем мире, роднила и связывала его крепкими узами со «всем Адамом». Для него, пережившего воскресение души своей, стало естественным воспринимать каждого человека, как вечного брата своего. В земной жизни есть известный последовательный черед 18, но в вечности все мы едино, и потому каждый из нас должен заботиться не только о себе, но и об этом всеединстве.

      После опыта адских страданий, после указания Божия; «держи ум твой во аде», для Старца Силуана было особенно характерным молиться за умерших, томящихся во аде, но он молился также и за живых и за грядущих. В его молитве, выходившей за пределы времени, исчезала мысль о преходящих явлениях человеческой жизни, о врагах. Ему было дано в скорби о мире разделять людей на познавших Бога и на непознавших Его. Для него было несносимым сознавать, что люди будут томиться во «тьме кромешной».

      Помним его беседу с одним монахом-пустынником, который говорил:

       — Бог накажет всех безбожников. Будут они гореть в вечном огне.

       Очевидно ему доставляло удовлетворение, что они будут наказаны вечным огнем. На это Старец Силуан с видимым душевным волнением сказал:

       — Ну, скажи мне, пожалуйста, если посадят тебя в рай, и ты будешь оттуда видеть, как кто-то горит в адском огне, будешь ли ты покоен?

       — А что поделаешь, сами виноваты,— говорит тот. Тогда Старец со скорбным лицом ответил:

       — Любовь не может этого понести... Нужно молиться за всех.

      И он действительно молился за всех; молиться только за себя стало ему несвойственным. Все люди подвержены греху, все лишены славы Божией. (Рим. 3, 22). Для него, видевшего уже в данной ему мере славу Божию и пережившего лишение ее, одна мысль о таковом лишении была тяжка. Душа его томилась сознанием, что люди живут, не ведая Бога и Его любви, и он молился великою молитвою, чтобы Господь, по неисповедимой любви Своей, дал им Себя познать.