Элевсинские мистерии - Дитер Лауэнштайн

Последние строительные работы и расширение святилища предпринял император Марк Аврелий (161–180). Балканские варвары-костобоки вторглись в 166 году от Р.Х. в незащищенное святилище, разграбили и сожгли храмы. Император восстанавливал, расширял и укреплял их вплоть до 174 года. Как раз в то время возникли ворота, арку которых по сей день украшает скульптурная голова Марка Аврелия. Размером они меньше прежних пропилеев и стоят на их месте. Внутри к давним постройкам добавились два новых двора и два отдельных храма — знаки проникновения сюда императорского культа. Государство открыто проникло во владения богов; впрочем, тогда это не считали ни столь щекотливым, ни предосудительным, как полагаем мы теперь. Император обеспечивал целостность государства и терпимость в сфере сосуществования всех языческих культов.

Отстроив новый Телестерион, Марк Аврелий принял там в 176 году посвящение в Великие таинства и удостоился жреческого сана литобол ("бросатель камней"). Кроме того, император сделался главой одного из двух семейств элевсинских жрецов — кериков, или вестников-глашатаев, что, возможно, сопровождалось дополнительными, чрезвычайно сокровенными посвящениями. Далее, он — второй и единственный после Адриана властитель, — как и иерофант-глава второго жреческого семейства, получил право доступа во внутреннее помещение, Анакторон61. Таким образом он сосредоточил в своих руках власть обоих верховных жрецов, что противоречило законам здешнего культа. И сколь ни ценим мы этого императора, неоспоримо, что в Элевсине он преступил священный кодекс. Подлинное несчастье явилось в лице его сына, императора Коммода (176–192), человека взбалмошного, сумбурного, который присвоил все отцовы почести и тем самым сделал упадок святыни достоянием гласности.

Уже говоря об Адриане, отличавшемся большой умеренностью, христианин и чуждый всякого фанатизма Ориген (185–254) вопрошал: "Что же за бог был этот дружок божественного императора, по имени Антиной, в честь которого назван город в Египте, а вдобавок под его именем и защитой проводятся мистерии, дающие прорицания?" Когда Антиной утонул в Ниле, Адриан установил его бюст в преддверии элевсинского Телестериона. Ориген продолжает: "Шайка обманщиков, желая выслужиться перед царем или князем, как будто бы подняла этого [Антиноя. — Д.Л.] до бога"62. А Коммод, когда выступал в таинствах в той же роли, что и его отец, якобы не просто грозил некоему человеку мечом, как положено по обряду Третьей оргии, но убил его по-настоящему и нарочно63.

"Солдатские" императоры, сменившие Коммода, в Элевсине уже не появлялись. Вместе со своими армиями они отдавали предпочтение претендующим на исключительность персидско-парфянским мистериям Митры. Впоследствии благоволил Элевсинским таинствам лишь образованный Галлиен (253–268). Духовная субстанция священного места к тому времени уже разрушена. Даже общая реставрация при Диоклетиане (284–305) уже не привлекла туда большого наплыва паломников.

О распущенности жречества рассказывает позднеязыческий автор Евнапий около 400 года от Р.Х. в своем труде "Жизнеописания философов и софистов" (7,3). Мистерии Митры, пишет он, имели высшую степень, которая именовалась "отец", и запрещали ее носителю посвящение в другие таинства; это правило нарушил последний элевсинский иерофант, сделавший себя главою обоих культов. Для низших степеней посвящения культ Митры тоже отгораживался от иных культов, равно как иудаизм и христианство.

Последним властителем, определенно принявшим посвящение в таинства Митры как один из "отцов" и, вероятно, в Элевсинские мистерии тоже, был Юлиан Отступник (355–363). Письма императора и вышеупомянутый Евнапий из Сардов (345–414) рассказывают, что по-христиански воспитанный в доме Константина Великого Юлиан девятнадцати- или двадцатилетним юношей (351 г.) был посвящен в Эфесе своим учителем, философом Максимом, в приватные таинства Гекаты. Такие проводившиеся в узком кругу празднества называли теургия-ми. Юлиан жил в Эфесе среди философов-неоплатоников, для которых Ямвлихов «Комментарий к "Халдейским оракулам"» играл роль Евангелия. Все совершавшиеся в ту пору таинства — в честь Кибелы, Вакха, Исиды или Митры — эти неоплатоники воспроизводили в малом масштабе. Лишь Элевсин был для них светочем слишком далеким. Хотя Юлиан впоследствии и называл Ямвлиха своим иерофантом, его преемника, философа Сократа — своим дадухом, а философа Максима — своим мистагогом64, это была уже чисто платоническая фигура речи, не имевшая никакой связи с культом.

Если Юлиан не принял посвящение в таинства Митры в Эфесе, то уж наверняка был посвящен в Паризиях, куда его направили в 355 году наместником в звании цезаря. Начиная с 360 года в письмах он называет Гелиоса-Митру своим заступником. В сан общеимперского "отца" его возвели в 361 году, когда он уже был константинопольским самодержцем. У себя во дворце Юлиан ежедневно отправлял культ Митры как литургию — то в качестве священнослужителя, то в качестве слушателя65.

С мая по октябрь 355 года он, однако же, учился в Афинах и нашел там наставников, связанных с Элевси-ном. Один из них, Гимерий из Прусы, был женат на дочери тогдашнего дадуха. Любознательный Юлиан, разумеется, свел знакомство со всеми элевсинскими сановниками; по косвенным данным — с иерофантом в том числе. Ведь когда пятью годами позже Юлиан выступал против своего правящего кузена Констанция II, он пригласил элевсинского иерофанта в Паризии, чтобы посоветоваться с ним как с оракулом, а затем взял его с собой в поход до самого Нэсса (Ниша в современной Сербии). Там их застала весть, что Констанций скончался и двор признаёт Юлиана августом, или самодержцем. После этого новый император отослал иерофанта с многолюдной почетной свитой назад в Элевсин66. И если Юлиан был посвящен в таинства Митры лишь в Паризиях, то напрашивается предположение, что в октябре 355 года он стал элевсинским мистом.

После недолгого правления Юлиана (361–363) на престол взошел христианин Флавий Иовиан, человек из высших чиновничьих кругов Византии. Уже в 364 году власть принял его преемник — фанатичный кафолик и воин Флавий Валентиниан I (364–375), большей частью живший в Трире. До Элевсина оттуда было далеко. Но, выступая против христиан-донатистов и недавно возникшего манихейства, он тем резче обрушивался на "эллинов" (язычников). Древнеримский закон 186 года до Р.Х. "Senatus consultum de bacchanalibus" вновь обрел силу. Элевсинии угодили в разряд вакханалий и подверглись бы искоренению еще тогда, если бы не проконсул провинции Ахайя, римский сенатор-старовер по имени Веттий Претекстат. Как сообщает греческий историк V века Зосим, Веттий написал императору, что без Элевсиний жизнь для эллинов не имеет ценности. После этого император отказался от намерения вводить там данный закон67. Через девять лет, в 384 году, в Риме патрицианка Акония Фабия Паулина завещала выбить на ее надгробии надпись, обращенную к супругу:

Ты, набожный мист, хранишь в ларце твоего сердца дары священных таинств. Силою священных наставлений ты избавил меня от участи смерти.

В Малые таинства ты посвятил меня, тем даруя мне честь принять наконец и посвящения в Великие мистерии Элевсина68.

Веттий и Акония принадлежали к римскому окружению высокообразованною "язычника", римского префекта Симмаха (ок. 345–402)69, который впоследствии безуспешно добивался от Валентиниана II (375–392), опять-таки пребывавшего главным образом в Трире, вновь установить в римской курии имперский символ — древнюю статую богини Победы, убранную оттуда по приказу императора. Его предшественником в должности префекта Галлии, к которой в те годы относили собственно Галлию, Испанию и Мавританию, был Амвросий, ставший позднее епископом. Этот Амвросий и одержал тогда победу над Симмахом.

Христианская Византия обошлась без запрещения Элевсинских мистерий: император Аркадий (395–408) отдал святилище на разграбление королю вестготов Алариху, который в 396 году шел через Балканы. Десять лет спустя "эллин" Евнапий так описывает эти события: "Имя тогдашнего иерофанта я назвать не вправе [согласно священному уставу. — ДА]. Посвятивший и меня, он происходил из рода подлинных Евмолпидов и предвидел разрушение святилищ и гибель Греции. В моем присутствии он предсказал, что после него будет всего лишь один иеро-фант, притом такой, которому вообще даже касаться нельзя трона иерофантов. Ибо еще раньше он принял посвящение в таинства других богов [Митры. — ДА] и давал страшную клятву вовек не становиться во главе иных церемоний, кроме посвященных Митре. И все же он будет верховным жрецом Элевсиний. Не Евмолпид и даже не аттический гражданин… Святилища — так далеко простиралось предвидение пророка, моего иерофанта, — подвергнутся разрушению еще при жизни вероломного и пришлого преемника. Тот увидит все своими глазами. Позднее он будет презираем всеми за безмерное тщеславие [жажду обладать сразу двумя жреческими должностями. — ДЛ.] и, лишившись всех почестей, вскоре умрет. — Так и вышло на самом деле: едва этот человек из беотийских Фестий, уже имевший сан "отца" в таинствах Митры, стал иерофантом [в Элевсине. — ДЛ.], как через Фермопилы в страну вторгся Аларих со своими ордами, быстро, точно на состязаниях по бегу. Монахи в темных одеждах указывали ему дорогу. — Святилище погибло, оттого что сам недостойный иерофант нарушил священный устав"70.