Элевсинские мистерии - Дитер Лауэнштайн

Относительно почитания Деметры в Мегаре Павсаний далее (1.39,5) пишет: "<…> город <…> был так назван при [доэллинском царе. — ДЛ.] Каре, царствовавшем на этой земле; они рассказывают, что тогда впервые у них были сооружены святилища Деметры, и люди называли их Мегарами. <…> А прежде он назывался Ниса".

По мегарской версии, первым иерофантом в Элевсине был, таким образом, сын Посейдона и Алопы. Погибнув, Алопа как бы разделила функции Персефоны, ибо оккультного Плутона публично зачастую именовали Посейдоном. Таблички из "микенского" Пилоса говорят о Посейдоне как о верховном боге, сходном с подземным Плутоном, однако вовсе еще не похожем на более позднего олимпийского Зевса. Мегарцы связывали с Элевси-ном такие древние мифы, какие позднее бытовали только в Аркадии.

В Аттике этому древнему мифу близок лишь цикл о Тесее; если мегарцы полагали родиной Деметры Аргос, то афиняне — Крит, где принял посвящение Тесей. Но в VI веке до Р.Х. афиняне уже давным-давно твердо усвоили мифологию Гомера и Гесиода, согласно которой Зевс, безусловно, главнее своих братьев и царит в одиночку. И если мегарцы почитали Гиппотоонта, сына подземной Алопы, как древнейшего иерофанта Элевсина, то у афинян эта Алопа была супругой элевсинского властителя полей, по имени Рар, а их трагический поэт Херил ок. 500 года до Р.Х. объявил первожреца Триптолема их сыном. Поля Рарион расположены возле дороги в Афины. Тем самым Мегара отсекалась уже и чисто географически32.

Наша реконструкция ночного ритуала опирается на все ступени архитектурного развития святилища, но прежде всего учитывает тот облик, какой оно имело с времен Перикла, то есть начиная приблизительно с 440 года до Р.Х. Тогда в западной части у колодца была площадка для открытых культовых танцев; в защищенной части существовали два двора, а также Дом посвящений — Телестерион. Особое место — "меж-дворье" — было отведено для промежуточного эпизода. Третья оргия проходила в Телестерионе; Четвертая по содержанию повторяла другие, а физически представляла собой возвратный путь. Б 170 году от Р.Х. Марк Аврелий выстроил для каждого эпизода особый двор, так что в последний период рядом с Домом посвящений располагались четыре двора. Предшественником этих пяти "подмостков" вплоть до VII века до Р.Х. был один-единственный незащищенный двор юго-восточнее малого храма; Писистрат, возведя стену, защитил его и придал ему постоянную форму. Именно там проходили Первая, Вторая и Четвертая оргии, тогда как Третья первоначально разыгрывалась, вероятно, в преддверии храма, а позднее уже в Телестерионе.

Георгиос Милонас, последним ведший раскопки в Элевсине и пользовавшийся непререкаемым авторитетом, считает итоги раскопок на священном участке скудными с точки зрения содержательности: "хотя там был перевернут каждый камень", священное празднество и его культовый смысл остались неведомы. "С ранней юности, — пишет он, — я пытаюсь доискаться, что же там некогда происходило. Надежды таяли одна за другой, потому что каменных свидетельств не было. Много ночей я стоял на ступенях Телестериона, купаясь в волшебно-серебряном сиянии луны, и надеялся услышать голос посвященных, надеялся, что человеческая душа все же сумеет уловить искорку сокрытого от рассудка. Увы! Древность упорно хранит свою тайну; Элевсинские мистерии разгадать невозможно"33. А чтобы дать чувству хоть какую-то зацепку, он сравнивает их с воскресным причастием в Православной церкви.

По правде говоря, Милонас напрасно падал духом. Внешние свидетельства раскрывают многое — надо лишь знать их духовное окружение. Вполне обоснованно Милонас сетует только на то, что его жившие в прошлом веке наставники — филолог-классик фон Виламовиц и археолог Нильссон — были духовно далеки от сего предмета. И тот и другой при всей своей учености и славе страдали слепотой, что обнаруживается и в их суждениях о не столь древних и более доступных свидетельствах. Так, они писали объемистые труды о Платоне и древнегреческой религии, но сами не были ни мыслящими платониками, ни людьми мало-мальски религиозными. Милонас унаследовал их позитивистскую беспомощность, которая заметна и в его трактовке лишь иррационально любимых им таинств: например, он сравнивает начальное шествие мистов в Фалер, к морю, под возгласы "halade mystai", с нынешним автомобильным потоком в летний выходной день34 или же привлекает для сопоставления обряды Православной церкви (мы тоже находим это небесполезным), однако решительно отказывается обратиться за помощью к современной древним таинствам орфике вкупе с ее сохранившимися гимнами, ибо "орфики были шарлатанами" — оценка, заимствованная у Ульриха фон Виламовица, который был духовно глух к тому миру35.

Милонасу отнюдь бы не помешало наряду с блестяще проведенными раскопками изучить не только возникновение греческой и латинской литургии36, но воспользоваться и орфическими гимнами, которые почти на тысячу лет старше, как духовными провожатыми к таинствам; ведь их исключение равнозначно историческому подлогу. С освоением этих источников раскрываются многие другие, что мы надеемся показать, в частности, на примере нашей реконструкции мистерий.

Некоторые надписи в Элевсине сообщают нам очень древние имена богов. Конечно, интерес представляют не все надписи; иные из них, относящиеся к поздней империи, содержат лишь сугубо частные факты. А вот имена богов всегда говорят весьма многое. Например, одна из древних надписей требует по обряду: "Козу купно для Деметры, Гекаты и Харит"37. Поскольку Элевсинии не допускали кровавых жертв, речь здесь идет, видимо, о примыкающем к ним открытом празднике Фесмофорий. Что же до таинства, то мы можем узнать из этой надписи по крайней мере имена божеств, причем особое внимание следует обратить на Харит, ибо они указывают на стилистику обрядов, которой была совершенно несвойственна жестокость прочих мистерий; мы называем эту стилистику "обращение к музам".

Другие надписи содержат указания на открытые военные игры, предварявшие таинства и тоже именовавшиеся Элевсиниями. Так, одна из надписей ок. 500 года до Р.Х. перечисляет жертвы, которые полагалось принести накануне этих игр: "Трехлетний бык обеим богиням [Деб и Коре] и Плутону Долиху; по одному барану Триптолему, Телесидрому ["священному бегуну", то есть Евбулею. — Д.Л.], Артемиде, Посейдону, Харитам, Гермесу и Гее"38. Тех же богов Аристофан рекомендует для поклонения женщинам на афинском празднике Фесмофорий39. Пятый гомеровский гимн VII века до Р.Х. относит такие военные игры не к сентябрю или октябрю, как сообщает надпись, а к весенним месяцам, видимо к февралю. Но маловероятно, чтобы они происходили дважды в году. Проведение игр весьма существенно с точки зрения духовного смысла мистерий, и в свое время мы остановимся на этом подробнее.

Первый двор внутреннего святилища располагал нижними и верхними подмостками. Внизу стоял "камень скорби", сиденье Деметры, перед которым плясала нагая служанка Ямба-Баубо. Вероятно, она выплясывала перемену обличий, движение вспять от человека и животного вниз к змее. Под конец у нее в руке было яйцо, которое она протягивала богине. Этот дар надлежало поместить в середину круглого камня со множеством выемок — для раздельного принесения в жертву всевозможного зерна. Лишь это яйцо вызывало у старухи улыбку.

Пещеры элевсинских Матерей

Второй эпизод разыгрывался на подмостках возле холма, откуда дорога вела направо вглубь, к древним пещерам около заслоняющего их небольшого храма Диониса. Слева, уже на самих подмостках, стояла герма — четырехгранный каменный столп с головой Гермеса.

Остановки открытой Священной дороги из Афин — не доходя до первой речки Кефисс — являют параллельно этому поле Деметры, "skira" (отсюда мисты наблюдали танец Ямбы на мосту), а затем справа за речкой — камень Плутона (Зевса Мэлихия), опять-таки указывавший на небольшой храм перед древним двойным фотом. Наверху Пестрой горы находилось святилище Аполлона Хранителя Прямостоящего Образа Человеческого, и, как в Дельфах, оно имело связь с мастером превращений Дионисом. Возле гермы наша реконструкция мистерий помещает сцену бичевания, а в финале — висящий скелет.

Побиванию камнями как побочному действу отведено место на особом дворе, который император Марк Аврелий выстроил специально для этой цели в 170 году от Р.Х. Археолог Милонас называет это место, расположенное к северо-западу от Телестериона, западным двором40. Там было крутое возвышение, удобное для скатывания камней; внизу проходил глубокий ров — он защищал мистов, хотя они толком его не видели. Прежде, начиная с 540 года до Р.Х., роль подмостков, скорее всего, выполнял впоследствии срытый выступ холма у дороги, соединяющей дворы.

Обрядный характер побивания камнями удостоверяет священный обычай, существовавший, согласно Павсанию (II.32,2), в Трезене (Тройзене). Там почитали двух побиенных камнями девушек-критянок — Дамию и Авксесию, — в честь которых был установлен ежегодный всеобщий праздник под названием Литоболия, или "Бросание камней". Имена девушек недвусмысленно указывают на Деметру (Da-mater) и Персефону, которая в таинствах является и как Авксесия, "сияющая". Афиней Навкратийский (200 г. от Р.Х.) упоминает одноименный афинский праздник41; точно так же Гесихий (VI в. от Р.Х.) в своем лексиконе старинных слов толкует "balle-tys", или "броски", как название аттического праздника.