Черная скрипка - Максанс Фермин

— В таком случае до завтрашнего вечера.

— До свидания.

Я поклонился, вышел, пятясь, из комнаты и, бесконечно взволнованный, сбежал по лестнице.

В залах веселье было в самом разгаре. Но мыслями и сердцем я был не с развлекающимися гостями.

Всю ночь я не сомкнул глаз: так много места в моих мыслях занимали воспоминания об этой женщине. Карла стояла перед моим взором настолько живая и реальная, что я просто не мог замкнуть ее в сновидении.

Ранним утром я отправился ко дворцу Ференци. Сидя в покачивающейся на волнах гондоле, я высматривал малейшие признаки жизни в окне на втором этаже, но оно еще было закрыто ставнями.

Над Большим каналом, охваченным утренней дремой, стелилась легкая пелена туманной дымки. Гондольеры, развозившие товары на рынки, в молчании проплывали мимо меня, скользя по воде, как испуганные тени, и исчезали в лабиринте этого необыкновенного города.

Я долго сидел так, не сводя глаз с окна Карлы. Я был влюблен, как влюбляются только в юности, и бег времени для меня ничего не значил.

За всю свою жизнь я ни разу не был так счастлив, как в то утро, во время затаенного ожидания, отрешенный от всего, что не есть любимое существо. Никогда еще не было у меня такого напряженного, наполненного ощущения жизни, как в те минуты. Я больше не был один.

Наконец Карла открыла ставни своей комнаты и заметила меня. Похоже, она удивилась, увидев меня под своими окнами.

— Что вы тут делаете? — крикнула она.

Смущенный, я не нашел ничего лучше, чем соврать:

— Вчера вечером я, кажется, забыл футляр.

Через минуту она спустилась вниз и разговаривала со мной, стоя в дверях:

— Футляр? Какой футляр?

— Той скрипки, что я вам принес.

— А, понятно. Я знаю, где он.

Она собралась подняться наверх за футляром, но я удержал ее за руку.

— Не надо, — сказал я. — Он вам пригодится. А у меня в Кремоне много других футляров.

Она улыбнулась.

— Ну, раз вы так щедры… Подождите меня, я сейчас вернусь.

Она отсутствовала несколько минут и возвратилась с теми самыми шахматами.

— Примите эти шахматы. Мне помнится, вчера вечером вы ими восхищались. А вам еще не поздно научиться в них играть. Ну что ж, мы квиты.

Мне столько хотелось сказать ей. Но я сумел лишь пролепетать:

— Карла… я хотел бы сказать вам… Вы самая…

Она положила палец мне на губы:

— Прошу вас, не надо ничего говорить. Возьмите шахматы и уходите. Мы увидимся сегодня вечером в театре.

Смеясь, она захлопнула дверь. На Венецию и на лагуну лег густой туман.

Жизнь — это театр, и дается в нем одно единственное представление.

В тот вечер голос Карлы Ференци был самым чистым и самым божественным из всех людских голосов. Он был в точности подобен голосу, звучавшему в моих сновидениях.

Вся Венеция собралась в «Ла Фениче» ради наслаждения послушать этот голос. Вход был свободный при условии, что вы будете в маске.

Театр был забит — от балкона до оркестровой ямы; все перемешались, все шумели, напевали, разговаривали. Тема разговоров была одна — Карла.

— Говорят, это самый красивый голос на свете!

Вскоре погас свет, и все смолкли. Поднялся занавес. Оркестр заиграл увертюру, и опера началась.

Несколько певцов и певиц сменяли друг друга с переменным успехом. К концу первого акта публика принялась кричать:

— Prima donna! Prima donna!

Все ждали Карлу. Ведь все пришли сюда ради нее.

Выход Карлы был только во втором акте. Когда она появилась на сцене, по театру пробежал ропот:

— Наконец-то!

— Это она! Карла Ференци!

Всеобщее напряжение и возбуждение дошли до предела.

Карла, вся необычайно воздушная, подошла к рампе и запела. В тот же миг на лицах зрителей отразилось волнение. Ее голос заполнил театр.

В конце арии она взяла такую высокую ноту и держала ее так долго, что у меня даже сердце захолонуло.

На мгновение весь театр затаил дыхание. Подобно странному всеобщему оцепенению, повисла тягостная тишина. Затем раздался шепот, несмелые комментарии, почти сразу же сменившиеся всеобщим гулом одобрения.

А потом — это было как взрыв — крики, аплодисменты, перешедшие в громовую овацию.

— Brava!

— Evviva la prima donna![10]

У Карлы был еще один выход — всего-навсего! И она опять пела. И опять повторилось волшебство.

Чуть только упал занавес, я помчался к ней в уборную.

Она, едва увидев меня и почувствовав, что я сейчас заговорю, даже не дала мне открыть рта:

— Ради Бога, молчите! Никогда ничего не говорите! Ни слова о моем голосе!

Как все прочие, я был восхищен, и она это знала.

— Я не провалилась, нет? Кажется, я держала ноту на несколько мгновений меньше, чем следует?

— Вы были просто великолепны! Какой триумф!

— А вы знаете, один скрипач из оркестра играл на вашей скрипке и говорит, что он в восторге от инструмента.

Я поблагодарил ее за комплимент и пробормотал что-то невразумительное. Она же, поправляя прическу, повернулась ко мне:

— Чтобы отметить мой успех, я сегодня вечером устраиваю еще один небольшой праздник. Не хотите ли присоединиться к нашей компании?

Я не знал, что ответить.

— Можете быть спокойны, никакой официальности и торжественности. Я пригласила только нескольких друзей, все будет очень просто.

— Я буду безмерно счастлив. Это моя последняя ночь в Венеции, и для меня не будет большего удовольствия, чем провести ее в вашем обществе.

— В таком случае договорились. Приходите в полночь. Я вас жду.

Он улыбнулась мне и повернулась к зеркалу. В дверь постучали. А вскоре уборная была буквально взята приступом, и толпа восхищенных поклонников скрыла от меня Карлу.

Я тихо удалился, но еще долго до меня долетали голоса из уборной Карлы.

Я вышел из театра, и душа моя разрывалась от двух противоположных чувств: счастья, оттого что я скоро опять увижу Карлу, и горя, оттого что затем я расстанусь с нею навеки.

Когда пробило полночь и я постучал в дверь дворца Ференци, у меня не было ни малейших иллюзий, я знал, что Карла никогда не будет моей и навсегда останется недостижимым сном. Кто был я? Всего лишь скромный скрипичный мастер, а она — дочь венецианского графа. Я — никому не ведомый ремесленник, который в полной безвестности трудится у себя мастерской, а ей только что вся Венеция аплодировала — да как! — в «Ла Фениче». Какой коварный бес подстроил так, что я встретил Карлу и влюбился в нее?

Открывший мне лакей узнал меня.

— Синьорина ждет вас, — сообщил он.

Я вошел и, еще снимая плащ, услыхал доносящийся из гостиной смех. Неслышно ступая, я прошел туда.

Карла, когда я вошел в гостиную, полулежала на кушетке, одна нога подогнута, вторая — прямая — положена на подушку, левая рука на подлокотнике, а правой она медленно поглаживала свои черные как смоль волосы. А вокруг стояли шестеро молодых людей и восхищенно впивали, как нектар, каждое ее слово. Но очень скоро мое присутствие было обнаружено и разговор смолк.

— Господа, это Эразм, тот самый скрипичный мастер, о котором я вам рассказывала, — объявила Карла.

— Ваш покорный слуга, синьорина.

Начался обряд представления, и я почувствовал, что этим молодым венецианским дворянам и дела нет до скромного скрипичного мастера, пусть даже он выходец из лучшей кремонской школы.

Едва я со всеми раскланялся, как тут же один из них бросил мне:

— Карла утверждает, что вы, несмотря на вашу молодость, один из самых даровитых скрипичных мастеров своего поколения и что скрипке, сделанной вами для нее, просто цены нет. Должен ли я понимать это так, что вы обучались своему искусству у великого Антонио Страдивари?

— Не непосредственно у него, однако я действительно прошел учение в его мастерской. Я — ученик его сына Франческо.

— А, значит, все так, как я и думал, — вступил в беседу второй. — Этот инструмент похож на один из тех, что я имел возможность видеть в Кремоне. Вы, как я полагаю, всем обязаны таланту ваших предшественников. Надо думать, вы ограничиваетесь тем, что подражаете им, работаете по их образцам?

Я повернулся к наглецу и смерил его взглядом:

— Хорошенько запомните: скрипичный мастер должен обладать совершенно иными талантами, нежели дар подражательства. У каждой скрипки свое особое звучание и ни с чем не сравнимые свойства, которыми она обязана только своему создателю. И еще накрепко зарубите, что хотя все скрипки похожи, каждая из них уникальна.

— Прекратите, господа, прекратите, — вмешалась Карла, явно забавляясь нашей стычкой. — Когда же мужчины перестанут ссориться, пытаясь удовлетворить свое тщеславие?

Воцарилось довольно тягостное молчание.

— Карла, — попросил кто-то, — а может, вы нам споете?