Свет человеков - Андрей Зинчук

«ВЕЧЕР. ЛОТА НЕТ ДО СИХ ПОР».

На этой записи дневник обрывается. Память же постоянно подводит меня: то она услужливо предлагает всевозможные странные события, пугающие своей отчетливостью, то напрочь отказывается помогать мне. Лот, и до этого дня замкнутый, ушел в себя совершенно и целыми днями сидит неподвижно, оставляя вокруг костра свои «следы» — многочисленные банки со спитым чаем, по которым можно заключить, что он интенсивно о чем-то размышляет. А я научился по своему желанию мысленно входить в Поток. Когда я в него вхожу, то чаще всего слышу один и тот же непрекращающийся спор: о Времени и Назначении. Спорят два голоса, чем-то похожие на наши с Лотом.

— Прямолинейное и равномерное движение, — говорит один. — И именно в этом я вижу существование выбранного ими пути.

— Не согласен, — возражает ему второй голос. — Волею судьбы однажды начав движение, теперь они обречены крутиться, как мотоциклисты в аттракционе под куполом. У них нет ни пути, ни цели.

— Видимо, цели и в самом деле нет. Но путь все же есть, — говорит первый голос.

— Да нет у них никакого пути! — опять возражает второй.

И тут в разговор вмешивается третий голос, хрипловатый, постарше, похожий на голос отца:

— Тут кто-то из вас сказал «судьба»? То есть, иначе говоря, то, что им транслируется? «Зачем арапа своего младая любит Дездемона, как месяц любит ночи мглу?..» Или что-нибудь в этом же роде?..

На этом разговор, как правило, прерывается. И тогда первый голос осторожно спрашивает:

— Но встает их же законный вопрос о курице и яйце: Всемогущая ли породила человека, или же человек придумал Всемогущую?..

На этом разговор окончательно глохнет, и я выхожу из Потока и вижу ушедшего в себя Лота.

Кто они, те, чьи голоса я слышу? Призраки? Нелюди? Люди? Кто? Или, может быть, я болен? А мой брат? Он ведь их тоже слышит! Мне страшно. И хочется, чтобы как только я закрою глаза…

«Вставай, сынок!» — сказала бы мама, и на этом все кончилось. И я прикрываю глаза и смотрю в щелку — на берегу по-прежнему стоит хибара. И тогда я начинаю думать, что мы с братом похожи на двух лабораторных крыс, до которых долетают голоса экспериментаторов. Так кто же они? Кто эти зловещие экспериментаторы? Ученые? Военные? Люди из других миров? Или же я слышу их голоса, как йог слышит голос своего внутреннего Бога? Но я не приучен верить в Бога, как не верю в пришельцев! Может быть, через много-много лет человек, если конечно доживет, сам превратится в Бога? Или уже превратился в Бога и теперь говорит со мной оттуда?

Но оно — бесконечное и загадочное — по-прежнему смотрит на меня, черное, мириадами немигающих холодных звезд!

Если оторвать от него взгляд, и посмотреть еще раз на наш остров, и представить, что сюда привела нас случайная не случайность, и допустить, что старик не в сговоре с шайкой неизвестных, а неизвестные им воспользовались, не посвящая в свои планы… Если предположить, что собака наша совершает прогулки на берег путем нам недоступным… через какую-нибудь нематериальную дверь… Если остров действительно клетка, и какой-то злой мальчик в отсутствие взрослых открыл дверцу и налил крысам в поилку чернил… Или попросту запустил в них пробкой от «Пепси»! И вообще, если, к примеру, людям из будущего, тем, к кому мы взываем как к Богам, пришла в голову фантазия покопаться в своем прошлом… Но оно — непознанное — по-прежнему равнодушно смотрит на меня, и я внутренне съеживаюсь, как съеживается под взглядом учителя расшалившийся школьник. Тут можно предположить все что угодно!

Когда приходит утро, остров наш опять похож на клок мыльной пены, плавающий в неспокойной несущейся куда-то воде посреди огромного и безразличного к нам пространства. Занимает он милю площади и находится в двадцати милях от материка. Приблизительно милях в десяти от него стоит стационарная вышка. Единственное, что нам кажется абсолютно достоверным на сегодняшний день это то, что на ней установлен автоматический насос, качающий нефть на материк. На самом же острове, кроме маяка и хибары, ничего нет. (Что еще предстоит проверить!) Маяк стоит на скале, а под ней, в бухте, плещется неестественно тяжелая вода, скованная пленкой мазута и ледяной крупой. Завтра… а точнее, уже сегодня, нефть и крупу выдует отсюда ветром с севера. (На место исчезнувшего несколько дней назад бумажного стаканчика — к большому камню — я хочу положить наш дневник.) А вчера… Хотя эти понятия — вчера, сегодня, завтра — чересчур относительны. Мы просто все еще делим на вчера-сегодня-завтра нашу жизнь на острове, — впрочем, очень осторожно, чтобы не заблудиться здесь, в этом огромном мире, один из основных законов которого наверняка должен состоять в том, что Сегодня обязательно превращается во Вчера, а Завтра — в Сегодня.

Но у нас, похоже, этого не происходит. И мы ждем. И от нас тоже чего-то ждут. Кто и чего? Этого мы не знаем. Несомненно то, что мы называем «Будущим», даст ответ и на этот вопрос, чтобы избавиться от нас или приспособить нас для своих нужд. Но лучше бы, если б в этом маленьком мире, на острове, на далеком белом берегу, ничего больше не происходило. По крайней мере до тех пор, пока мы во всем не разберемся.

«А КУДА Я ИДУ, ВЫ ЗНАЕТЕ, И ПУТЬ ЗНАЕТЕ.

ФОМА СКАЗАЛ ЕМУ: ГОСПОДИ! НЕ ЗНАЕМ, КУДА ИДЕШЬ; И КАК МОЖЕМ ЗНАТЬ ПУТЬ?

ИИСУС СКАЗАЛ ЕМУ: Я ЕСМЬ ПУТЬ И ИСТИНА И ЖИЗНЬ; НИКТО НЕ ПРИХОДИТ К ОТЦУ, КАК ТОЛЬКО ЧРЕЗ МЕНЯ;

ЕСЛИ БЫ ВЫ ЗНАЛИ МЕНЯ, ТО ЗНАЛИ БЫ И ОТЦА МОЕГО; И ОТНЫНЕ ЗНАЕТЕ ЕГО И ВИДЕЛИ ЕГО.

ФИЛИПП СКАЗАЛ ЕМУ: ГОСПОДИ! ПОКАЖИ НАМ ОТЦА И ДОВОЛЬНО ДЛЯ НАС.

ИИСУС СКАЗАЛ ЕМУ: СТОЛЬКО ВРЕМЕНИ Я С ВАМИ, И ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ МЕНЯ, ФИЛИПП? ВИДЕВШИЙ МЕНЯ ВИДЕЛ ОТЦА; КАК ЖЕ ТЫ ГОВОРИШЬ: „ПОКАЖИ НАМ ОТЦА“?

РАЗВЕ ТЫ НЕ ВЕРИШЬ, ЧТО Я В ОТЦЕ, И ОТЕЦ ВО МНЕ? СЛОВА, КОТОРЫЕ ГОВОРЮ Я ВАМ, ГОВОРЮ НЕ ОТ СЕБЯ; ОТЕЦ, ПРЕБЫВАЮЩИЙ ВО МНЕ, ОН ТВОРИТ ДЕЛА».[1]

Примечания

1

Ев. от Иоанна 14:4–10.