Свет человеков - Андрей Зинчук

— Она чего-то хочет, — сказал я.

— Спать она хочет, — ответил Лот, даже не повернувшись.

Тогда я вылез, включил фонарь и пошарил лучом по берегу. Собака, прильнувшая к воде, шарахнулась в сторону.

— Чапа! — позвал я. Она остановилась. — Чапа, ко мне!

Чапа неохотно послушалась, подошла. Была она опять мокрая, опять купалась.

— Как тебе не стыдно? Ведь ты обещала!.. — сказал я, пошел в палатку и завалился спать.

Через некоторое время Чапа принялась выть. Тут уже проснулись мы с братом оба.

— Чего это с ней? — спросил Лот. — Она лаяла, ты слышал?

— Вроде не лаяла, — сказал я. — Может быть, тут кто-то есть?

— Тогда бы она лаяла, — ответил Лот.

— Правильно. Но зато она воет!

Чапа услышала наши голоса и выть перестала. Но потом принялась опять, на этот раз уже возле палатки.

— Черт бы ее побрал! — Лот полез наружу, походил вокруг палатки.

— Ничего? — спросил я.

— Конечно ничего! — ответил Лот. — Я ее привязал подальше. Это она с непривычки. Чапа, лежать! Ведь всех перебудила, нехорошая собака! Не с собой же тебя брать! Молодая она, разнервничалась, — объяснил Лот, уже просовываясь в палатку.

После этого Чапа еще несколько раз взвыла, но, видя, что никто не обращает на нее внимания, затихла.

А утром мы обнаружили вокруг палатки кроличий помет. Значит, кроме нас на острове были еще и кролики. И Чапа, встретившись с ними впервые в жизни, попросту испугалась.

— Да, но что они тут едят? — спросил я.

«Я НЕ ВЫСПАЛСЯ. ЛОТ ТОЖЕ. ЗАСТАВИЛ МЕНЯ ТАСКАТЬ ДРОВА ДЛЯ КОСТРА. НА ОСТРОВЕ КРОМЕ НАС ОКАЗАЛИСЬ ТАК ЖЕ ВОДЯНЫЕ УЖИ. НИКАКИХ СЛЕДОВ ЧЕЛОВЕКА. ЛИШЬ ХИБАРА. КТО ЕЕ ТУТ ПОСТРОИЛ? ЛОТ ГОВОРИТ, ЧТО НУЖНО БЫТЬ ДУШЕВНОБОЛЬНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, ЧТОБЫ ДО ЭТОГО ДОЙТИ. НИ ТРАВЫ, НИ КУСТОВ. ЧЕМ ЖЕ ВСЕ-ТАКИ ПИТАЮТСЯ КРОЛИКИ?»

Чапа опять пропала. И я подозревал, что уже в то время у нее завелись свои тайны. Тогда же мы решили, что она почувствовала свободу и шатается по всему острову. Когда же она, наконец, объявилась, я высказался в том смысле, что продуктов у нас мало и что, наверное, нужно приучать Чапу к рыбе. Лот глянул на Чапу, на меня и ответил:

— Что она, дура?

А Чапа посмотрела на меня так, что я понял: она не дура, и зарекся в дальнейшем высказываться в ее адрес.

Когда мы позавтракали и я полез на крышу хибары загорать, Лот вытащил из рюкзака радиоприемник. Однако вместо музыки до моих ушей долетели проклятья. Оказывается, сели батареи, хотя позавчера для поездки мы зарядили новые.

— Наверное, мы его не выключили, — нашел я объяснение этой маленькой неприятности, ерзая на шершавых досках и стараясь утроиться поудобнее. Правда, эта маленькая неприятность была совсем не такой уж маленькой — теперь мы оказались отрезанными от внешнего мира: беспорядки в его городах, войны, спортивные рекорды, «последние известия» — все, к чему привыкло ухо цивилизованного человека, было нам теперь недоступно.

— Что ж, впредь будем внимательнее, — сказал брат. — И вот еще что: если тебе не лень, если у тебя есть бумага, заведи, пожалуйста, дневник. Так полагается у путешественников!

Я только что, как последний болван, провалился на вступительных экзаменах в университет и был полон желания попытать счастья в следующем году, из-за чего… и потому… Одним словом, я показал Лоту описание острова.

«ЛОТУ ПОНРАВИЛОСЬ СРАВНЕНИЕ „КЛОК МЫЛЬНОЙ ПЕНЫ“».

До вечера занимались не помню чем. Потом легли у воды. Опять садилось солнце. За время наших разговоров оно все ниже валится к горизонту. Рядом лежит наша собака и умными глазами разглядывает закат. Глаза у нее в этот момент золотистые, глубокие, в них успокоились чертики, уставшие за день. Лот, будто прочитав мои мысли, зовет ее:

— Чапа!

И та смотрит на него, и в глазах ее ленивый вопрос: «Ну что?» и ленивая просьба: «Не мешай».

Лишь только мы улеглись спать, конечно же она начала выть! Как и в прошлую ночь, Лот поднимался и ходил привязывать ее подальше. Но она все-таки выла и мешала нам спать. За нее мы не боялись — попробуй-ка тронь такую, ростом с теленка! Пока она была маленькой мы, честно говоря, побаивались. А теперь ей семь месяцев, здоровенная псина. В пересчете на человеческий возраст, считая год за пять, ей, в общем… Не так уж, в общем, и много, конечно, — четыре года… Но все-таки… все-таки уже большая!

В вытье Чапы появились неприятные нотки. И вот, наконец, она залаяла.

— Так… — сказал Лот, приподнимаясь на локте. — Пошли!

Мы тихонько вылезли, прихватили фонари и подводные ружья и двинулись на лай. Хрупкий ракушечник предательски трещал и лопался под ногами. Лот шепнул:

— Окружай!

Я пошел вправо, вдоль берега, он влево. Я шел и прикидывал: сейчас я включу фонарь. А если это человек? А если не человек? А если я включу фонарь, а он — тот — меня?.. Я прислушался: ничего. Метрах в пятнадцати от меня лает собака. Нельзя разве этой дуре лаять потише? Я сделал еще шаг. Под ногами хлюпнуло. Вода? Но откуда тут вода? Я повернулся и, стараясь не шуметь, пошел от воды. И тут сквозь лай услышал шорох: кто-то осторожно крался по ракушечнику. Тогда я щелкнул выключателем фонаря: напротив меня стоял Лот с ружьем в руках.

— Лот! — успел крикнуть я, прежде чем он ослепил меня своим фонарем. — Это я!

— Вижу, — ответил Лот. — Я тебе сказал, чтобы ты куда шел? Чтобы ты вправо шел! А ты? Ты куда полез, болван?

— Наверное, я сбился… — ответил я.

— Сбился! — передразнил Лот. — Иди домой, нет тут никого!

Мы пошарили фонарями по берегу. И после этого вернулись в палатку. Лот принялся ворочаться и бормотать:

— К черту, еще перестреляем друг друга! Пусть воет сколько влезет!

Чапа, словно услышав его слова, выть перестала. А наутро в моем дневнике появилась запись:

«ПРОПАЛА ЧАПА. МЫ ЕЕ ИСКАЛИ И ОБЛАЗИЛИ ВЕСЬ ОСТРОВ. СОБАКИ НИГДЕ НЕТ. У МАЯКА…»

Далее запись размашистая и непонятная.

Утром мы увидели, что возле столбика, врытого в ракушечник, Чапы нет, лишь болтается ее веревочка. Пропала наша добрая, умная Чапа, собака с золотыми глазами, сучка из породы сенбернаров. Мы обшарили весь остров, заглянули в каждую дыру, в щели между камнями, где жили кролики, но без результата.

Нестерпимо палило солнце. На небе не было ни единого облачка. Погода второй день стояла ясная. Была видна буровая, откуда к острову несло тонкую пленку мазута. Было солнце, море, буровая, был остров… А собаки не было. Если у кого-нибудь пропадала собака, думаю он меня поймет. Когда пропадает кошка, почему-то всегда есть надежда, что она отыщется, прибежит. А вот собака… С собакой этой надежды почему-то нет. Чтобы представить всю степень нашего с братом отчаяния, достаточно вспомнить остров: миля площади, маяк и хибара. Связи с материком нет, и до него двадцать миль. «Двадцать» — это только легко произносится — двадцать. На самом деле это очень много! Материк не видно даже в хорошую погоду, потому что берег его плоский, как тарелка. И лишь где-то далеко есть горы, скрытые от глаз белесым маревом горизонта.

После тоскливого завтрака мы сели в лодку, и ее потащило течением в сторону маяка, под скалу, туда, где крутилась вода. Чапы мы не нашли.

А потом, когда мы сидели у потухшего костра, я задел канистру с водой, она перевернулась и драгоценная влага вылилась на землю. Мы заметили это не сразу, и вода вылилась без остатка. Была у нас и вторая канистра с водой, но Лот вдруг заругался и дал мне подзатыльник.

«ПОСЛЕ БЕЗРЕЗУЛЬТАТНОЙ ПРОГУЛКИ ПО ОСТРОВУ ЛОТ СПРОСИЛ, ЗАМЕТИЛ ЛИ Я, ЧТОБЫ МАЯК ПОДАВАЛ ПРИЗНАКИ ЖИЗНИ? Я ОТВЕТИЛ, ЧТО НЕТ. ТОГДА ОН СКАЗАЛ: ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА МАЯК И ДЛЯ ЧЕГО ОН ТУТ ПОСТАВЛЕН, ЕСЛИ НЕ РАБОТАЕТ?.. БАТАРЕИ МАЯКА РАЗРЯЖЕНЫ. Я НАДЕЯЛСЯ, ЧТО ОНИ В ПОРЯДКЕ, И ХОТЕЛ ЗАПУСТИТЬ НАШ ПРИЕМНИК… Я ПРОЛИЛ ВОДУ, И ЛОТ МЕНЯ УДАРИЛ. НОЧЬЮ Я ТОЖЕ ЕГО СТУКНУ, КОГДА ОН УСНЕТ».

Мы уже помирились, и я доказывал, что маяк испортился неспроста. И что на этом острове вовсе не так благополучно, как бы того хотелось. И очень может быть, что какой-нибудь корабль, сбившись с курса, возьмет и напорется на мель. В подтверждение своих слов я указал брату на хибару и спросил, что он думает по этому поводу и кто ее тут построил? Лот ответил, что до нас на острове побывал сумасшедший. Не считая вспученного пола, вся внутренность хибары была перегорожена досками и бревнами. Даже ребенок, имеющий лишь отдаленные представления о постройке жилища, не мог бы соорудить такого идиотского дома. В хибаре приходилось ходить согнувшись. А на ее крышу вела лестница. Шаткая, ветхая, высушенная и выбеленная ветрами. Щели в стенах кое-как были заткнуты пучками водорослей, и сквозь них сверкало небо. Кроме того, угадывались очертания как бы двух комнат: от одной стены до другой шло нечто вроде перегородки. Я облазил хибару снизу доверху в надежде найти следы пропавшей собаки. Даже взломал доски пола. Но следов Чапы не было. Последняя надежда рухнула..