Дуэль с собой - Борис Пугачев

От этого занятия их отвлекла жена, позвав ужинать. Родик посмотрел на часы и понял, что традиционно париться в бане уже некогда. Странно, но переживать по этому поводу он не стал и опять устроился с Наташей смотреть телевизор. Засыпая, он обнял жену и испытал одновременно два чувства: радости и вины…

На следующее утро Жмакин уехал в Москву. По дороге его снова начала мучить мысль о сложностях двойной жизни. Надо было делать выбор, что очень не просто. С одной стороны, устойчивое положение и любимая работа в институте, которые страшно терять, с другой — кооперативная деятельность, уже не укладывающаяся в чисто бумажную деятельность. Ежемесячно наращивались объемы закупок материалов, число сотрудников и смежных организаций быстро росло. Все это с трудом совмещалось с руководством большой отраслевой лабораторией, необходимостью постоянного присутствия в институте и частыми командировками. Кроме того, перед отпуском ему предложили выставить свою кандидатуру на выборах директора института. Шанс победить был велик. Но в таком случае точно надо бросать кооперативные дела, лишившись доходов, в разы превышающих любую, даже фантастическую заработную плату государственного служащего. Однако уход из института может погубить и кооператив. Сейчас основные деньги поступают через институт благодаря тому, что Родик этим управляет. Получается замкнутая цепь, порви одно из звеньев — и пропадет все… Стараясь удержать эту цепь, Родик практически не имел возможности полноценно общаться с семьей. Это отдаляло его от дочери и жены, а их от него. Пока существовал некий паритет, основанный на осознании необходимости создания нового жизненного базиса. Однако временность и опасность такого положения Родик явственно ощущал.

В круговерти таких мыслей оставшееся время пролетело незаметно. И вот опять знакомая проходная, спешащие сослуживцы, родной корпус его лаборатории. События прошедшего месяца отсюда казались сном наяву.

В институте на Родика сразу навалилась масса дел. «От чего уедешь, к тому и приедешь, — с горечью думал он, разбирая груду почты. — Нормального зама не найти. Уперлись в эти дурацкие штатные расписания. Вакансии… КЗОТ. (…) Ни уволить, ни принять на работу невозможно. Дурдом. В кооперативе лучше. Сам себе хозяин! Хотя с кадрами тоже проблема — боятся, что временно это все».

Вызвали к директору. Там собрались все начальники подразделений института. Оказалось, что на следующей неделе в Харькове состоится координационный научно-технический совет с присутствием самого Горбачева. Каждый должен подготовить сообщение по своему направлению. «Все отложить и заниматься только этим», — приказал директор.

Доклад Родик подготовил уже к вечеру. Благо, плакаты делать не требовалось. Сообщение должно было быть кратким. Речь шла о принципиальных вопросах, связанных с идеей правительства по сокращению выпуска военной техники и с линией партии на конверсию оборонной промышленности. Позиция была ясна — никакого сокращения, никакой конверсии. И то и другое нецелесообразно, хотя и по различным причинам.

Ответы на письма заняли еще два дня, а текущие вопросы в лаборатории могли потерпеть. Лишь к концу недели удалось выкроить время, чтобы привести в порядок запущенные дела по кооперативу. Их накопилось немало. Перед отъездом Родик оплатил приобретение материалов, заключил договоры на их переработку. Полным ходом шло производство одновременно нескольких групп товаров. Требовалось все больше наличных денег. Впервые Родик серьезно задумался об очевидном: поскольку источник финансирования — он сам, то средства у него, в отличие от государства, не бесконечны. Это в институте он мог запланировать любую работу и получить на ее выполнение достаточно средств. Перенос такой привычной для социализма практики в кооператив вызвал проблемы, и в первую очередь с наличностью. Надо было учиться считать деньги и стараться вкладывать их только в очень рентабельные проекты. Умом это Родик понимал, но реализовывать не получалось, и запас купюр, хранящихся в старом портфеле на балконе, таял на глазах, а возможностей пополнения становилось все меньше. Эти раздумья неприятно будоражили. Хотя, если взглянуть на ситуацию шире, приятное в ней тоже находилось — появился повод вызвать Оксу в Москву для доставки наличных денег. Он уже соскучился.

Остаток недели, включая субботу и воскресенье, Родик провел в разъездах, решая технические проблемы и согласовывая сроки окончания работ. Утром в понедельник он уже был в Харькове — во вторник должен был состояться Совет. По обыкновению устроились в заводскую гостиницу, сходили в конструкторское бюро, пообщались со знакомыми. Родик привез с собой спирт, купили закуску и всей компанией засели в гостиничном номере — выпивать и трепаться о будущем, перемежая интеллигентское нытье анекдотами и рассказами о мужских приключениях.

Совет прошел, как говорится, на высоком научно-техническом уровне. Горбачев оказался внимательным, вдумчивым слушателем. В заключительном выступлении правильно и грамотно расставил все акценты, заверил, что понял причины, по которым снижать объемы выпуска продукции и темпы научных разработок никак нельзя. Обрисовал перспективы дальнейшего развития страны, хода перестройки и места в этой работе оборонной промышленности. Долго убеждал слушателей, что конверсия — огромное благо для страны, но все присутствующие восприняли это как партийную говорильню, судьба которой — утонуть в потоках перестройки.

Вечером был банкет. Все в приподнятом настроении произносили оптимистические тосты, обсуждали перспективы. После банкета вечерним поездом Родик уехал в Москву. На работу он попал только в четверг. Первым, что он прочитал, было полученное по специальной связи постановление Центрального комитета и Совета Министров о сокращении почти на порядок выпуска основных объектов военной техники и перепрофилировании специальных конструкторских бюро на конверсионную тематику. Суть постановления, датированного вчерашним числом, полностью противоречила выступлению Горбачева. Очевидно, что, когда Горбачев выступал, постановление уже было готово и, вероятно, подписано… Сначала Родик поразился и перечитал основные пункты. Появилось чувство омерзения.

— Ни хрена себе, — громко выругался Родик. — Это полный п… Этот товарищ нас всех поимел!

Инженер по режиму, не привыкший слышать от Родика подобные слова, удивленно поднял голову от бумаг и нарочито серьезно сказал: «Родион Иванович… За дверью женщины. Не забудьте расписаться, что ознакомились».

Именно в этот момент, глядя в правильное, с мутными голубыми глазами лицо инженера по режиму, Родик понял, что страны уже нет, что каждый должен рассчитывать только на себя и нечего мучиться выбором. Надо не уходить, а, пока не поздно, бежать из института. Он сделал выбор. Выбор, который сводил на нет все усилия последних пятнадцати лет жизни, перечеркивал его карьеру, почти лишал его не только любимой работы, но и возможности продолжать кооперативную деятельность и вынуждал начать все сначала. Он понимал, что, уходя, полностью подрывает основы своего материального благополучия, оставаясь без гарантированной заработной платы и, возможно, прибыли от кооператива. Однако интуиция подсказывала, что выбор сделан правильно. Будет трудно, но если промедлить, то окажется поздно.

Здраво рассудив, Родик решил осуществить свое увольнение быстро, но постепенно, с минимальными потерями. Очевидно, что начинать надо с партийного учета — ведь при увольнении могли осуществить нажим вплоть до исключения из партии. Еще свежи были в памяти воспоминания о том, как полгода назад директор института пытался это сделать формально за организацию круглосуточного выпуска опытных материалов, а на самом деле из-за того, что ему не перепадают деньги от центра НТТМ. Он обвинил Жмакина в незаконном обогащении и злоупотреблении служебным положением. Тогда Родика не исключили случайно. Директора во время заседания партбюро вызвали к телефону правительственной связи. Пока его не было, Родик объяснил присутствующим суть вопроса и пообещал, что, если его исключат, все лишатся дополнительных доходов. Среди членов партийного бюро многие получали через Родика заработную плату в центре НТТМ. К тому же все понимали: Родик делает полезное дело, он перспективен, а директор доживает последние месяцы перед выборами.

— Все обсудили? — входя, спросил директор.

— Да, — скромно ответил секретарь партийного бюро.

— Будем голосовать, — предложил директор. — Кто за исключение Жмакина, прошу поднять руку.

Проголосовал «за» он один. Воцарилась гробовая тишина…

Чтобы понять дальнейшие события, надо учесть, что директор сделал свою карьеру через партию. До того как возглавить институт, он был секретарем партийной организации крупного машиностроительного завода. Поэтому методы его руководства основывались на системе жесткого партийного подчинения, при котором исключалось наличие двух мнений. Произошедшее не укладывалось не только в привычные рамки, но и было — с его позиции — просто абсурдом. Родик впервые видел директора в таком бешенстве. Он обвел присутствующих страшным взглядом налитых кровью глаз и, чуть не выломав дверь, выбежал из комнаты партбюро. То, что происходило потом в его кабинете, обсуждал несколько месяцев весь коллектив института… Примечательно, что устраивать любимые им разносы директор стал реже. Он отказался от участия в выборах нового директора и, по общему мнению, потерял кураж и сник.