Письма в древний Китай - Герберт Розендорфер

А сейчас мне уже пора идти к почтовому камню. Сегодня я впервые пойду к нему один. Теперь я больше не боюсь ходить туда в одиночку. На этом заканчиваю письмо и сердечно приветствую тебя —

твой Гао-дай.

Письмо восьмое

(вторник, 3 августа)

Мой дорогой, старый друг Цзи-гу!

Прошло целых три дня. Каждый день я ходил к почтовому камню — теперь я всегда хожу один, это стало для меня почти обычным делом, — но письма от тебя все нет. Вероятно, ты слишком занят делами или, возможно, твоя подагра опять разыгралась; однако отсутствие известий из дома сильно меня огорчает. Надеюсь, что эта краткая жалоба не настолько опечалит твое бесконечно доброе сердце, что ты заставишь себя написать мне письмо, не дожидаясь подходящего настроения. Однако когда такое настроение придет, не гони его, а вспомни, что твой верный друг здесь несказанно рад любой весточке с родины, а особенно рад узнать хоть что-нибудь о своей маленькой любимой Сяо-сяо, и не морщит ли она свой чудесный носик, когда ты передаешь ей мои приветы. Она, к сожалению, не умеет писать, но, может быть, согласится окунуть в тушь свою прелестную маленькую лапку, чтобы прижать ее потом к бумаге — тогда и я смогу получить от нее привет.

У меня же, любезный друг мой, все обстоит хорошо. Как ты мог заметить уже хотя бы по тому, что господин Ши-ми более не сопровождает меня к почтовому камню, я теперь совершенно свободно передвигаюсь в этом странном мире, который все более представляется мне не столько враждебным, сколько попросту неразумно устроенным. Иногда я даже совершаю прогулки. Так, недавно я прошел вдоль канала Голубых Колоколов до дворца великого, хотя и отошедшего в мир иной минхэньского вана и по другой его стороне вернулся обратно. Был прекрасный, жаркий летний день. На улицах было великое множество народу. Многие толкали перед собой тележки с детьми — дети здесь, как правило, тоже очень шумные. На канале плавали птицы — некоторые из них были мне знакомы, например, белые лебеди и утки-мандаринки. Я обрадовался им, точно привету из далеких родных времен.

С великим, хотя и отошедшим в мир иной ваном города Минхэня дело тоже обстоит довольно странно. Из объяснений, данных по этому поводу господином Ши-ми, я понял далеко не все. Последнего вана, занимавшего этот дворец, звали Лю Дэ-ви, причем он был третьим, носившим это имя. Удивительно, но здешние люди не знают (а возможно, никогда и не знали) обычая величать каждого правителя своим, особым именем. Так, двух других ванов звали у них Ма-си Май-лян[13]. Третьего же Лю Дэ-ви, если я правильно понял господина Ши-ми, изгнали. Кто и за что его изгнал? Неясно. Этот третий и последний Лю Дэ-ви (господин Ши-ми показывал мне портрет) был необычайно толст. Про него он рассказал такую историю: великий ван Лю Дэ-ви был так толст, что не мог сам садиться на коня. Поэтому на заднем дворе дворца был устроен секретный подъемник из веревок, чтобы усаживать толстого Лю Дэ-ви в седло. И вот однажды, когда ван, вися на веревках, уже опускался в седло, лошадь взяла и развернулась, и ван уселся на нее задом наперед. Ван вознегодовал, но нерадивые (или злокозненные) слуги ничего не заметили, и несчастный ван, а лучше сказать — лошадь с толстым, беспомощным ваном, сидевшим на ней лицом к хвосту, выбежала за ворота, и все горожане долго смеялись.

Возможно, за это его и изгнали? И есть ли у них теперь новый ван или новая династия, сменившая династию Лю Дэ-ви и Ма-си Май-лянов? Этот вопрос для меня тоже остался неясным. Господин Ши-ми, который, кстати, сообщил при этом, что и его самого зовут Ma-си Май-лян (это его второе имя), дал на него уклончивый ответ: и да, и нет.

Во всяком случае, я заметил, что даже такой высокообразованный человек, как господин Ши-ми, без всякого почтения говорит о ване, пусть даже лишенном престола и изгнанном. Уже одно то, что человек осмеливается принять имя, принадлежащее вану, тем более усопшему, показывает, как мало почитают здесь повелителей. Не могу, просто никак не могу поверить, что люди, живущие здесь и сейчас, — наши внуки. За этим наверняка кроется какая-то тайна.

Второй Лю Дэ-ви, о котором господин Ши-ми отозвался еще менее почтительно, повредился рассудком и лишил себя жизни, бросившись в озеро.

Имеется ли над ваном еще император и где он находится, я также не смог узнать. Но со временем я это обязательно выясню — как только достаточно овладею местным языком.

Вообще же я сегодня хотел рассказать тебе о здешних деньгах. Они удивительны и странны не менее, чем комнатный родник для опорожнения. Монетами здесь пользуются, хотя они почти ничего не стоят. Да и сделаны они не из серебра, а из какого-то дешевого сплава, а то и вообще из меди или железа. Расплачиваются же люди в основном бумагой. Помнишь, я писал, как господин Ши-ми вручил той даме, которая пришла на меня жаловаться, две бумажки? Так вот, это были деньги — такие же бумажные деньги, которые когда-то, в эпоху Пяти династий, безуспешно пытались ввести и у нас. Здесь они зеленого, коричневого и синего цвета. У них трудно произносимое название, я записал его как «Ма-ль'-к'». Где берет свои Ма-ль'-к' господин Ши-ми, я пока на знаю. Но у него то и дело появляются новые. Хотя сам он, по его словам, их не делает.

Вчера мне представилась возможность убедиться, что эти бумажки — и в самом деле деньги. Мы поехали куда-то очень далеко; мы — это господин Ши-ми и я. Должен тебе сказать, что здесь, кроме повозок Ма-шин, существуют еще целые дома на колесах. Господин Ши-ми называет их «Ша Ля-бан», но у них есть и другое название, которого я не запомнил. В эти домах-повозках для человека опаснее всего не адская скорость, как у Ма-шин, а двери, через которые входят и выходят. Окна у этих передвижных домов не открываются, зато двери открываются сами собой — и закрываются так же, приводимые в движение каким-то таинственным механизмом. Человек менее просвещенный, нежели я, и тут вынужден был бы предположить колдовство. Меня же удивляет другое: судя по всему, владельцы домов Ша Ля-бан сами не всегда могут совладать с этими механизмами. Похоже, что двери распахиваются и захлопываются, когда им захочется самим, а не когда этого пожелают гости. К тому же происходит это с головокружительной быстротой. На дорогах есть места, где, если я правильно понял, можно ожидать появления и даже остановки таких Ша Ля-банов. Мы пришли на такое место и стали ждать. Шел дождь, и уже не первый день. Через некоторое время действительно появился Ша Ля-бан и неуклюже подкатил к нам. Господин Ши-ми схватил меня и поставил на маленькую лесенку. Полумрак и сырой, спертый воздух в доме на колесах испугали меня, и я инстинктивно метнулся назад, но господин Ши-ми выкрикнул что-то и подтолкнул меня вперед. Я упал внутрь дома, и тут дверь захлопнулась. Люди, бывшие в доме, засмеялись. Но эта дверь придавила господина Ши-ми! От страха за его жизнь я чуть не лишился рассудка, однако все обошлось. Хотя в первый миг мне показалось, что ему переломало все кости.

Обстановка в этом железном доме убогая и довольно грязная. Он даже не разделен на комнаты: это одно помещение, к стенам которого приставлены короткие скамьи. Я спросил у господина Ши-ми, кто хозяин дома, чтобы пойти поприветствовать его, но господин Ши-ми сказал, что это ни к чему. Пока мы ехали, он мне кое-что объяснил. Оказывается, Ша Ля-бан — не настоящий дом, а тоже своего рода повозка, и принадлежит она правителю города Минхэня, мандарину по имени Ки Цзин-гэ[14]: именно он в своей безграничной доброте позволяет жителям пользоваться ими.

В Ша Ля-бане было темно. Люди теснились в нем, обливаясь потом, и пахли сыростью. Довольно часто железный дом неожиданно останавливался как вкопанный, и тогда всех его жителей и гостей бросало в разные стороны. Это напоминало затянувшееся землетрясение. Это тоже устроено очень неразумно. Всякий раз, когда Ша Ля-бан останавливается, множество людей покидает его, а другие входят. Однако при этом никто не здоровается и не кланяется. Так я еще раз убедился, что вежливость пришла здесь в полный упадок. И уже почти уверился, что эти не знающие покоя, вечно мчащиеся куда-то на своих повозках большеносые — вовсе не наши внуки. Не понимаю: куда они все время мчатся, чего ищут? Я долго пытался найти причину этого, но так и не смог. Боюсь, что большеносые и сами ее не знают.

Конечно, любезный Цзи-гу, тебе временами тоже случается покидать свой дворец: в какой-то день ты отправляешься в библиотеку, чтобы прочитать одну из книг божественного Мэн-цзы, в другой день велишь отнести себя во дворец императора, в третий, допустим, вместе со старшим сыном посещаешь храм. Я знаю также, что ты иногда совершаешь прогулки по парку. Все это вполне соответствует образу жизни сановника. Простым людям, понятно, приходится передвигаться больше. Женщины ходят на рынок за покупками, растиратель красок обходит заказчиков, желая сбыть товар, и так далее. Здесь же в движении находятся все, причем постоянно, даже вечером, когда становится темно: они мечутся во всех направлениях, без видимой цели, лишь бы не оставаться на месте. Суета стихает лишь поздно ночью, да и то ненамного. И если бы мы с тобой не были достаточно высокообразованными людьми, нам пришлось бы предположить, что все они одержимы каким-то бесом, ни на миг не оставляющим их в покое.