Альтернативная история - Йен Уотсон

Я круто свернул налево, на Хай-Холборн, и поспешил к границе. До цирка Принцев было еще далеко, а я шел по улице один. Между Восточным и Западным Лондоном стены не существует — хоть до этого они додумались! — но жалкие здания, студенческие общежития и регулярные патрули справляются с этой задачей ничуть не хуже. Однако, с точки зрения сайдвиндера, любо то, что захудалые домишки к востоку от Чаринг-Кросс-роуд — земля спорная, здесь можно все, а следовательно, лучше места для дальних прыжков не найти.

Я вскарабкался на глыбу бетона, пробрался через обломки и битые стекла, замер на месте и проделал ту штуку в своей голове.

2

Та штука в моей голове

Вы тоже так делаете.

Когда точно знаете, что оставили ключи от входной двери на кухонном столе, а не у телефона и в доме нет никого, кто мог бы их переложить. Загадка еще та: не маленький же народец путает мысли в башке! Или новая улица, или дверь в магазин, которую ты никогда прежде не замечал, хотя сто раз проезжал мимо. Потрясающее открытие: вроде бы живешь не в «Шоу Трумана» и менять декорации некому.

Ты сам перемещаешься среди декораций: скользишь от одной вселенной к другой, вся разница между которыми состоит в том, где ты вчера вечером оставил ключи, как за тридцать лет развернулся город или появилось новое разрешение на планирование…

Бессознательно вы постоянно проделываете это. А сайдвиндеры делают это осознанно. Не спрашивайте меня, как и сколько нас. На самом деле вам не хочется этого знать. Большинство из нас с помощью естественного отбора оседают в той вероятности, которая делает их счастливыми или, по крайней мере, удовлетворенными. Малая толика недовольна, прельщается возможностями или то и другое вместе.

Кое-кого из этого меньшинства вербуют. Но это вам тоже неинтересно. Пожалуй, все-таки скажу о двух группировках. На самом-то деле их бесконечное множество, но при ближайшем рассмотрении две — Улучшители и Хранители.

Улучшители хотят подкорректировать «ошибочные» курсы истории и вернуть ее на путь истинный. Хранители желают, чтобы все шло своим чередом. Говорят, данное противостояние длится уже некоторое время. Как мне кажется, виной тому великие сияющие оплоты дальних обособленных вероятностей, в которых прогресс цивилизации значительно превосходит доступный нам и каждая из них, возможно, находится далеко за пределами человеческого витка истории в целом. Самые лучшие планы миоценового человека или коварных потомков динозавров, уцелевших после соударения Земли с астероидом…

Такие вопросы обсуждают между собой сайдвиндеры. Вам сейчас достаточно знать то, что я — Улучшитель.

Который пытается удрать от Хранителя.

3

Вот мой мир побед Таирлидха, молодой шевалье

Я вышел из банка, кивнул швейцару и сел на трамвай. Из окна верхнего яруса виднелись высокие, щедро украшенные резным камнем и позолотой дома. На улицах сновали дрезины с электрическим приводом и дурно пахло работающими на этиловом спирте автомобилями. Здесь было многолюднее, чем в том мире, из которого я прибыл, а среди толпы на тротуарах — больше белых. То тут, то там мелькали мусульмане, индуисты или иудеи, выделявшиеся из общей массы одеждой и чувством собственного достоинства. Чаще встречались менее приметные африканцы и китайцы, большей частью — грузчики и уличные торговцы. Рабство упразднили в 1836 году: после восстания в Виргинии оно страшно подорожало; «опиумных войн» никогда не было.

Я осторожно открутил каблук ботинка и ногтем большого пальца подцепил шиллинг 1997 года с изображением головы Чарльза X. Кондуктор заворчал, но отсыпал на сдачу целую пригоршню никеля, оттягивавшую карман моего пиджака, когда я спрыгнул из трамвая. Кингз-Кросс оказался там же и назывался по-прежнему — это место относится к числу тех, которые по значению противоположны оспариваемым землям: точка неумолимо разграниченных вероятностей, подобных железнодорожным путям. Перед вокзалом — памятник Леопольду II.

Сквозь зловонное облако помады для волос и дыма курительных трубок я пробрался к билетной кассе и купил билет до Эдинбурга. Меняя названия пунктов прибытия и отправления, громыхало информационное табло. Двенадцатичасовой экспресс, платформа номер три. Я купил газету, бутерброды и занял свое место. Поезд, новомодный, французский, электрический, плавно тронулся под знаменующий полдень колокольный звон лондонских церквей и промчался мимо северных пригородов Лондона — Камдена, Ислингтона, Ньюингтона — и, когда мы проезжали мимо Барнета, развил скорость сто пятьдесят миль в час. Слишком быстро, чтобы прочитать название на вывеске, но город-то я знал. Я всегда содрогался, думая о Барнете, — именно здесь проходило последнее сражение Второй реставрации, когда принц Бонни со своими людьми наголову разбил ополчение Хорнси и перед ним предстал беззащитный Лондон.

Мимо пролетали бесконечные поля Англии. Полным ходом шла весенняя пахота. Иногда за лошадью брел одинокий пахарь, порой клайдесдальские тяжеловозы тянули хитрое устройство с мануфактур Мэсси. Облокотившись на стол, я жевал хлеб с сыром, потягивал крепкий портер и лениво тревожился о том, что питаю слабость к данной вероятности. Как оценить отсутствие всеобщей войны и деспотической революции, как выступить против преемственности династий халифов, Романовых и Маньчжурской и колесования Вальтера в Фернее?

В вагоне для некурящих я ехал вместе с женщинами, что нисколько меня не смущало. При виде моей старомодной одежды пассажирки приподнимали бровь — только и всего. Короткая куртка здесь — все равно что тужурка там, а «Леви» в каких только вероятностях не производит свои джинсы!

В вагоне — не пульмановском, но мысль вполне ясна — напротив меня склонилась над толстым томом юная особа. Под шляпкой хмурились темные соболиные брови. Она читала, шевеля губами, тонкое лицо было бледно, платье на манжетах износилось. Когда я с шелестом переворачивал страницу «Таймс», она подняла глаза. Я вежливо улыбнулся и вновь углубился в чтение посвященной науке страницы. Открыли Антарктиду — испанцы претендуют на континент. Девушка вздохнула. Я снова посмотрел на нее.

— Миледи, героиня в опасности? — поинтересовался я.

Она с негодованием глянула на меня.

— Я не роман читаю, — ответила она, — а изучаю зоологию.

— Ах, прошу прощения. Занятие, достойное восхищения.

— Да, только это так трудно! — воскликнула она. — Все эти списки!

— Латынь, — пробормотал я и проницательно кивнул. — Классификация великого Линнея? В самом деле, изрядное испытание…

Она покачала головой:

— Дело не в этом. Запомнить столько разобщенных фактов! Просто в голове не укладывается. — Тут девушка нахмурилась. — Сэр, никак не могу понять, что у вас за акцент.

— Новая Шотландия, — самоуничижительно улыбаясь, ответил я. — Отсюда столь варварский говор.

Она без возражений приняла наглую ложь. Тогда я соврал еще разок:

— Меня зовут Стив Джонс.

— А меня — Мэри-Энн Дьюкс.

— К вашим услугам, мисс.

— Благодарю. Рада познакомиться.

Я изворотливо представился коммивояжером по поставкам апельсинов. Свой род занятий она определила как «личная прислуга».

— А зачем, позвольте спросить, вы изучаете зоологию?

— Сэр, я сирота, — сказала она. — Я говорю это вовсе не для того, чтобы разжалобить, просто объясняю. Сейчас я еду в столицу Шотландии на соискание должности гувернантки. Хозяйка дома лелеет честолюбивые планы вырастить из своих сыновей врачей. Мне сказали, что сравнительная анатомия… Но нет! — Она вдруг улыбнулась. — Что правда, то правда, предмет меня заинтересовал.

— Как я уже сказал, занятие, достойное восхищения.

— Только очень трудное. Когда папа был жив, он обучил меня основам математики и рассказал о Ньютоне. Вот бы зоологии своего Ньютона!

— Я не углублялся в изучение данной науки, — вслух размышлял я, — но порой мне кажется, что, подобно тому как наши бедняки множатся до пределов заработных плат или местных налогов в пользу бедных, все живые создания должны волей-неволей предаваться даже более буйному и беспечному воспроизведению себе подобных…

Мэри-Энн не стала краснеть. У этой истории виктории не было. Девушка нахмурилась и сказала:

— Да? Вы так полагаете, сэр?

— Итак, как мы видим, — продолжал я и взглянул в окно, — ни кролики, ни, например, крапива пока не заполонили весь мир. Не все рожденное выживает, и те, кому посчастливилось уцелеть, должны в среднем обладать неким небольшим преимуществом, которое, так сказать, выбирает их ради продолжения существования из менее достойных собратьев. Если мы рискнем вообразить данный процесс повторяющимся из поколения в поколение на протяжении многих земных эпох и революций… Боюсь, я слишком стремительно двигаюсь в чересчур гипотетическом направлении.