Бессмертное сердце - Эльбрус Мяус

— Но она будет только в декабре! — Модрад отвернулся от отца, чтобы служанка могла измерить другую часть тела.

— Ну и что, — король пожал плечами. — Ты оглянуться не успеешь, как он наступит. Что ты думаешь о женитьбе?

— Такая мысль еще не посещала мою голову, а сердце, тем более.

— Но тебе ведь уже двадцать семь лет, — король потер виски и сменил позу в кресле.

— Не существует такой женщины, на которой я хотел бы жениться.

— Неужели? — Амрей вскинул брови. — При дворе столько красавиц, да и в самой столице много прекрасных девушек. А может быть, ты хочешь женщину из Восточной империи?

— Дело вовсе не в этом, — Модрад вздохнул. — Мне бы хотелось видеть рядом с собой любимую женщину, а не ту, которою после пятилетней супружеской жизни, будешь считать пустым местом. Я о таком наслышан в нашем роду. Хочется быть его лучшим представителем.

Модрад спустился с табуретки и отпустил портниху.

— Ну ладно, поступай, как знаешь.

— Ты выглядишь неважно, отец. Проблемы со сном? — спросил он, видя в зеркале, как король зевает и трет глаза.

— В последнее время Ён присылает мне много писем о нарушениях, хоть я не люблю ими заниматься, но приходится.

Модрад покрутился у зеркала, разглядывая себя, словно барышня, сел у окна и закинул ногу на ногу. Этот Ён, низкорослый, с грубой внешностью, будто вытесанной из камня, но исполнительный и верный, никогда не нравился старшему принцу. Каждый раз, когда он видел Главу Тайной стражи, по спине Модрада пробегал мерзкий холодок.

— Хороши эти самхейские наемники, правда, тетя? — спросил он. — Лучше них только Клан Дракона.

— Нет, родной, — пропела Эрайна. Шевельнулся нежный шелк ее белого платья, она повернулась и, глядя куда-то сквозь племянника, продолжила: — Лучше них только воины Восточной империи.

— Мне пора возвращаться к делам, — вздыхая, сказал Амрей, медленно поднимаясь. — Дорогая, а ты?

— Я сегодня устала, поэтому пойду к себе, — ответила Эрайна, подавая руку супругу. Оба попрощались с Модрадом и неспешно покинули залу.

Принц проводил их задумчивым взглядом, будто намереваясь что-то сказать, но промолчал. Он тоже вышел через несколько минут, собираясь отлично провести время в городе.

С наступлением вечера и окончанием рабочего дня, жители столицы собирались на площади. У фонтана выстраивался самодельный оркестр, таверны и пивнушки выносили столики на улицу, планируя веселиться почти до самого утра. Люди более высоких сословий — дворяне, купцы, дворцовые работники — предпочитали более высокое времяпрепровождение.

За Третьей улицей, в неприметном тупичке, только для избранных, расположился клуб «Энри Гроу», одноименной дамы, появившейся в столице пять лет назад. Пятнадцать лет назад по Астмерии ходил распространенный слух, о некой девочке Энри Гроу, дворянке по происхождению, сбежавшей из дому и взятой на попечение одной старой колдуньей, жившей за городом. После пяти лет обучения Энри Гроу покинула старуху, которая неожиданно умерла, прибрав к рукам все книги, записи, и прочую ведьмовскую дребедень, отправилась путешествовать по стране, и после десять лет о ней никто не слышал. Была ли дама, державшая клуб, той самой девочкой, никто не знал, а даже если и предполагал, то просто не предавал этому значения.

Сейчас молодая женщина по имени Энри Гроу — тонкая, как тростинка, с длинными черными густыми волосами, глазами чистейшего голубого оттенка — сидела на сцене на трехногом стуле из темного дерева и напевала нежным голосом:

За окном ночь,Ярко светит лунаМастер мой приди,И тоску прогони,Долго будем вдвоемЛюбоваться луной,При свечах говорить,И друг друга любить.Прикасаясь ко мне,Скажешь нежно:— Люблю…Просыпаюсь в поту…Солнца луч за окном,Оказалось все сном.Нет ни Мастера,Ни свечей,Только отблеск мечты моей.

Она заканчивала одну песню, ей аплодировали, женщина снова перебирала струны и пела вновь. В полутемном, освещенном лишь несколькими лампами помещении, мягкие пурпурного и вишневого цветов кресла и диваны казались мертвыми изваяниями, гости застывшими куклами, лишь певица блистала в этом зале.

Ее клуб посещали и советники короля, находившие в лирике, кто мечту, кто воспоминания, кто грусть. Первый советник, дворянин высокого и древнего происхождения по имени Фрунт, самый пожилой мужчина среди Совета, одетый в черно-белые цвета, сидел под руку со своей округлого вида супругой Лимилией, женщиной по нраву тихой, но обожающей сладкое, любовные приключенческие романы и столичные истории такого же характера. Благодаря вечерам у Энри Гроу, супруги Фрунт еще находили что-то интересное в своем браке. На соседних местах расположился не менее почтенный старец-дворянин, лорд Мимли — жилистый, высокий, напоминающий крепкую палицу, с густой седой шевелюрой, в темно-синих одеждах, создающих мягкое впечатление, — и его супруга, такая же вытянутая и жилистая, с поджатыми губами в карамельного цвета пышном платье. Характер у супруги Мимли был резкий, не принимающий чужого мнения, а в женских кругах леди Мимли имела прозвище «Пчела». Чета Мимли и Фрунт бросали друг на друга косые взгляды, сохраняя вежливые улыбки, внутренне испускали желчь. Была здесь чета Хемайтл, крупные купцы Трин, Иргер и Кронс, а также разные художники, поэты и артисты.

Закончив петь, Энри тонко улыбнулась, поклонилась и, пожелав всем приятного вечера, поднялась наверх в ложу, где ее ждали. За круглым столиком из зеленого толстого стекла, расположись двое: леди Маргарет Юнгейт, давняя знакомая Гроу, и Рич, помощник Главы Тайной стражи.

— Ах, Маргарет, душа моя, где ты пропадала? — пропела Энри. — Тебя так давно не было, я скучала. Ты слушала мое выступление?

— У меня слишком много забот! — ответила она без эмоций в голосе.

Леди Маргарет Юнгейт тоже состояла в Совете (будучи единственной женщиной) и производила впечатление человека осторожного и резкого. Ей было уже за сорок, но внешний вид говорил совсем другое. Леди была одинокой красивой женщиной, тщательно скрывающей свои дела, появляющейся при дворе редко, но имеющей большую популярность среди мужчин. На ней сияло новое атласное платье темно-фиолетового цвета, а черные волосы украшала шляпка, такого же цвета, в тон платью.

— Это мой приятель Рич, — Энри расслаблено присела и кокетливо растянулась в улыбке. Все в ее виде выражало наигранность и легкомыслие. Она закурила мятную сигарету, и ее образ нежной, невинной девушки, что существовал на сцене, испарился. Растекаясь сахаром, Гроу пыталась оставлять приятное впечатление о себе, но выходило совсем наоборот.