Деревенский дурачок - Патрик Рамбо

Довольно рано я отправился к себе в кладовую, лег на кровать, неровная металлическая сетка тут же впилась мне в бок, и я принялся обдумывать события последних дней, немыслимые и маловероятные. Мне было так тяжело применяться к «счастливой поре моего детства», что традиционный вопрос: «В какую эпоху вам хотелось бы перенестись?» — казался чудовищным и дурацким до крайности. Ах, я бы хотел быть мушкетером! Ах, в Афинах, прогуливаясь в расписанном дивными фресками портике, я беседовал бы с Сократом! Жалкие идиоты! Воображают, что стоит им оказаться в прошлом, как они преобразятся в рыцарей, маркизов, великих жрецов Осириса, а вовсе не в рабов или в сколопендр. Прошлое, далекое и недавнее, представляется нам галереей дивных лакированных картин; красивые легенды и реконструкции заставляют забыть о главном: прошлое когда-то было будничным настоящим, полным вечных изнурительных, тяжких забот, ничтожной суеты, несчастий и безобразий.

В 1995 году у себя дома я пролистал бы этот журнал, тоскуя о прошлом, вспоминая детство; сейчас он мне пригодился лишь для того, чтобы уяснить основные факты и не бояться попасть впросак. Теперь я знал наверняка: Венсан Ориоль — президент республики. Генерал де Голль, разобиженный, поскольку его прокатили на выборах, недавно удалился в Колумбию и пишет там мемуары в стиле маркиза де Сада. Между тем его более удачливым сторонникам нужно как-то сладить с волной забастовок: бастуют грузчики в доках, рабочие на автомобильных заводах, газопроводчики, электрики, водители автобусов, машинисты электропоездов в метро, персонал гостиниц. Вдобавок война в Индокитае затянулась. Прежде чем надуться и уйти, великий человек завещал нам: не допускайте вмешательства Америки, иначе локальный конфликт перерастет в международный. А вдруг Америку заинтересуют наши колонии в Северной Африке? Там уже и так неспокойно, хотя на школьных географических картах эта территория по-прежнему закрашена розовым цветом. Однако французов мало занимают колонии; гораздо важнее предстоящая коронация английской королевы или прибытие в Рим жены иранского шаха Сорайи в облегающем свитере. Все жаждали узнать об Алене Бомбаре, покорителе океана. О матадоре Ордоньесе, которого в Севилье покалечил бык, поскольку быкам, предназначенным для корриды, перестали подпиливать рога. И в особенности о красотке Шуро, ослепительной блондинке с огромными голубыми глазами, — ей прочили карьеру в Голливуде под резкими лживыми огнями софитов, но громкая слава актрисы продлилась недолго, ее скоро забыли.

Я стал размышлять о давно ушедших людях, таких самоуверенных и наивных, к которым меня забросил злой рок. Они почти оправились после Второй мировой и не подозревали, какие катастрофы их ждут впереди. Я прожил на сорок лет дольше их и мог с полным основанием утверждать: надежды пятидесятых не оправдаются. Но их неведение, напрасные страхи и незадачливые радости меня умиляли.

Луиза пришла только после полуночи. Цоканье каблучков, перешептывания: она вернулась не одна, а с дылдой Бебером. Перегородка между нашими комнатами оказалась тонкой, я неодобрительно прислушивался, словно был ее отцом; правда, нельзя сказать, что во мне заговорила оскорбленная добродетель. Луиза смеялась, Бебер хихикал. Она шикнула на него: «Тише ты!» С приглушенным стуком упали на пол туфельки. Заскрипела кровать. Я-то думал, в пятидесятые нравы были строже, впрочем, легкомысленные девушки вроде Луизы встречаются во все времена. Общественная мораль следит за длиной юбок и высотой ширм, а подлинная любовь, и возвышенная, и низменная, остается такой же, какой была еще при фараонах. Но всему есть предел! Я и представить себе не мог, что она спит с Бебером! Луиза обманула меня, когда сказала: «Жених? Вот уж нет. Я просто хожу с ним на танцы». Пусть делает все, что хочет, но зачем врать? Солгала, чтобы меня не обидеть? Так, приятель! Ты никак ревнуешь? А как же Марианна, ведь она осталась на исходе XX века одна, она страдает, ищет тебя! Наверное, в полиции ей сказали, что ты без вести пропал. Даже твой труп нельзя обнаружить. Какой волшебник сможет перенести тебя теперь обратно в будущее? Из-за Луизы я вспомнил Марианну и застонал от горя; пусть я переношу все тяготы, я не смирился с ними, и только инстинкт выживания заставляет меня приспосабливаться. За стеной, в двадцать восьмом номере, Луиза тоже простонала. Но я стонал и плакал от тоски, а она — от наслаждения.

В понедельник, хоть он и был выходным, мне не удалось побыть одному. Господин Поль пригласил меня в гости. Они с женой жили в четырехкомнатной квартире над рестораном: пол, устланный коврами, тяжелая темная навощенная мебель, бархатные и тюлевые шторы, бесчисленные безделушки, хромолитографии с видами Соны в рамочках и фарфоровые тарелки на стенах. Теперь мадам Поль не покрикивала на меня у плиты, а для разнообразия сама готовила мне завтрак. Мы с ее мужем беседовали возле остекленных шкафов с бокалами бордо. Добрейший господин Поль отхлебнул глоток, подержал вино за щекой, проглотил и прищелкнул языком с блаженной улыбкой. Он принимал меня запросто, по-дружески, без пиджака, в расстегнутом жилете, повинуясь странной иллюзии, будто каким-то образом связан с восточными колониями, о которых имел весьма туманное представление. Господин Поль горел любопытством, а я ничем не мог его порадовать.

На одной из полок стояла вырезанная из слоновой кости фигурка Будды.

— Хорошо сработано, а?

— Да, господин Поль.

— Вам, наверное, на Востоке часто попадались такие.

— Да, господин Поль.

— Этого Будду мой дед привез из Сайгона. Дед тканями торговал, ресторана у него не было. А на что, скажите, похож Сайгон?

— Вы бывали в Экс-ан-Провансе? Точь-в-точь Сайгон, только там еще жарче, все время гудят вентиляторы, водятся огромные ящерицы, растут высоченные пальмы, все одеты в белое и ездят на рикшах.

Он слушал мое описание в полном замешательстве, высоко подняв брови. Потом задал следующий вопрос:

— А резня там ужасная, да?

— Все войны одинаковы.

— Верно вы говорите. Вот лет десять назад нам солоно пришлось с проклятыми оккупантами. Они, собаки, все лучшее на рынке забирали не заплатив! Бараньи ножки ели только господа из особняка Мерис, нам доставались одни обрезки. Хорошо устроились, нечего сказать! Вы тогда были здесь, в Париже?

— Нет, воевал в Индокитае.

— Нам тут доводилось не лучше вашего. Я был связан с Сопротивлением, но обслуживал посетителей как ни в чем не бывало. У меня хранились важные донесения. И вот однажды, кто бы вы думали, приходит к нам в «Трубу»? Молодчики из гестапо собственной персоной, обезьяньи морды, черные плащи. Два часа они у нас рылись, всю квартиру перевернули. Ничего не нашли. Знаете, куда я спрятал бумаги? В бак, где кипятилось белье! Завернул в клеенку, засунул поглубже среди простынь, налил в бак воды и поставил на огонь! Неплохо придумано, а, что скажете?

— Ловко вы их провели.

— Да еще на следующий день пожаловался на них офицерам, что обедали у меня. После этого меня ни разу не тронули.

Господин Поль налил еще вина. Хмель слегка ударил мне в голову, к тому же я вполне освоился. Будь с нами Колченогий, я вряд ли бы так разошелся — тот в самом деле знал Сайгон и побывал во многих передрягах. Но полная неосведомленность господина Поля придавала мне уверенности. И я уже не мог остановиться. Когда-то я кое-что читал и теперь выдумывал вполне правдоподобные события. Чтобы придать вес собственной персоне, я произвел себя в лейтенанты; на господина Поля мой чин произвел впечатление.

— Вы были штабным офицером?

— Нет, полевым командиром.

Зачем я вдруг это ляпнул? Полевым командиром! Где и когда? Мы с Марианной отдыхали однажды на севере Таиланда, любовались орхидеями, смотрели на слонов. Как и прочим туристам, нам показывали деревню с соломенными хижинами, где жили беженцы из Верхнего Лаоса, горцы муонг, спасшиеся от преследований коммунистического правительства. Они торговали изящными дорогими вышивками и приторговывали опиумом. К счастью, я много расспрашивал об их истории — полученные сведения теперь отлично пригодились для описания моих вымышленных подвигов.

— Наш отряд расположился на берегу реки Красной, эти земли принадлежат племени муонг. Мужчины у них наголо бреются, оставляют только одну длинную прядь. Тогда мы организовывали партизанское движение против коммунистов на севере Лаоса.

— Да-да, — закивал господин Поль.

— Нам нужны были средства, чтобы поддерживать партизанские отряды — они сражались в тылу у Вьетнамской коммунистической партии.

— Ну да, — согласился господин Поль.

— Мы их выручили от продажи наркотиков: муонг растят опиумный мак.

— От продажи наркотиков! — ужаснулась мадам Поль.

Она как раз ставила на стол тушеные овощи.