Беги, если сможешь - Чеви Стивенс

В этом не было ничего удивительного. Коммуна была прекрасным местом для всех, кто запутался в жизни. Со мной, впрочем, этого не произошло. Я стеснялась Аарона и откровенно боялась Джозефа. Сейчас я понимаю, что это происходило потому, что из-за своих детских травм я хорошо чувствовала психическую нестабильность в окружающих. Аарон был очень властным человеком, а для ребенка, выросшего с отцом-алкоголиком и маниакальной матерью, властность по умолчанию была опасна.

К концу мая нас было уже шестьдесят, и жизнь коммуны била ключом. Аарон избрал двух юношей по имени Хавьер и Океан нашими Духовными Наставниками — они должны были помогать тем, кто, как считал сам Аарон, нуждались в помощи, а также тем, кого выбрал Джозеф. Возможно, именно тогда все начало меняться. Океан и Хавьер осматривали нас и о чем-то шептались, а мы в ужасе ожидали: кого же из нас заклеймят? Тогда же Аарон постепенно начал внедрять систему наказаний.

Поначалу все выглядело довольно просто. Если один из нас брал лишнюю порцию еды, он должен был пропустить следующий обед. Если кто-то прервал медитацию, чтобы сходить в туалет, он должен был сесть отдельно от всех. Постепенно обстановка накалялась. Если двое ссорились, их привязывали друг к другу, чтобы они работали рука об руку. Как-то несколько человек поехали в город за покупками, и стало известно, что один из них купил на общинные деньги газету — Аарон это строго запрещал. Услышав об этом, Джозеф пришел в ярость и набросился на мужчину с розгой, крича, что он принес с собой злых духов. Мы в ужасе наблюдали за происходящим, пока Аарон наконец не вмешался. Было решено, что виновник впряжется на весь день в соху. Мы все сердились, но не на Джозефа, а на нарушителя нашего спокойствия. Даже после того, как Аарон объявил, что он прощен, мы еще несколько недель игнорировали его.

Когда один из юношей, увидев, что его девушка с кем-то кокетничает, ударил ее, ему приказали собрать вещи, отвезли куда-то и велели добираться до города пешком. Никто так и не потрудился узнать, удалось ли ему это сделать.

Потом Аарон организовал небольшую группу охранников — их называли Хранителями, и они патрулировали лагерь по ночам, чтобы на нас не напали дикие звери или воры (последнее стало особенно актуально с тех пор, как мы стали выращивать марихуану и грибы). Когда в Хранители выбрали Робби и Левия, они были вне себя от радости.

У женщин было немного возможностей — в основном они заботились о детях, готовили да работали в поле или теплицах. Но им приходилось нелегко — руки матери потемнели и окрепли, ладони огрубели. Той весной я видела ее все реже и реже. В конце апреля Аарон решил, что дети старше пяти лет должны жить в отдельных хижинах рядом с постройкой, которая выполняла у нас роль школы.

— Все дети общие, — сказал он. — Мы все им и отцы, и матери.

Некоторые родители протестовали, но Аарон объяснил, что это важно для духовного роста и мы должны дорожить своими душами, а не земными привязанностями. Я помню, как неловко и неприятно мне было. Опасаясь, что иначе детям не достичь духовного просветления и гармонии, родители в итоге согласились.

Как-то утром Аарон собрал нас после завтрака. Мы к тому моменту жили в коммуне уже несколько месяцев. В воздухе еще пахло кофе, горячим хлебом, мятой и фруктами, но я так ничего и не поела. Меня расстроила мать. Я спросила, можно ли мне повидать старых друзей, а она рассеянно улыбнулась и сказала:

— У нас теперь новые друзья. Радуйся им.

Аарон сообщил, что даже в такой большой группе легко отдалиться друг от друга, поэтому мы должны делиться друг с другом всеми переживаниями. Он попросил нас написать письма и признаться в них во всех своих ошибках и дурных мыслях, как бы стыдно нам ни было. Он сказал, что это будет важное исследование, в ходе которого мы многое о себе поймем. Потом мы должны были прочесть их вслух, чтобы окончательно сблизиться.

Когда мы запротестовали, он прервал нас:

— Это единственный способ очиститься от прошлого. Если вы не готовы к такому шагу, вам здесь не место.

Все притихли. Никому не хотелось уходить.

Наконец Аарон показал пальцем на юношу, который ухаживал за лошадьми, и сказал:

— Билли, я вижу, что ты готов.

Билли вышел вперед и, краснея, признался, что в юности имел сексуальные отношения с кузеном и до сих пор иногда фантазирует о мужчинах. Мы, оторопев, слушали его бубнеж и напряженно ждали, как отреагирует Аарон. Когда он обнял Билли, мы все облегченно выдохнули. Один за другим люди признавались в своих пороках, и Аарон хвалил их всех. Это было непросто. Одни плакали или просто молчали, опустив голову. Другие так и стояли, вытаращив глаза.

Потом пришла моя очередь.

Я призналась, что тайком кормила животных и плохо думала о других членах коммуны. Мои руки задрожали, и я разрыдалась так горько, что не смогла дочитать свое письмо. Аарон выхватил его у меня из рук и прочел до конца, после чего вернул мне.

— Ты не закончила.

— Я не могу. Пожалуйста. Я не хочу!

Я умоляюще заглянула ему в глаза, но он был совершенно спокоен — лицо его выражало только разочарование.

— Так тебе не хочется быть такой же, как остальные? Все открылись друг другу, а ты хочешь нарушить нашу гармонию.

Меня окружали сердитые люди. Хайди с испуганным видом обняла свой живот. Дрожащим голосом я прочла последнее признание:

— Я люблю маму, но иногда все-таки ненавижу ее. Мне бы хотелось, чтобы она была такой же, как другие мамы. Чтобы она была нормальной.

Я нашла в толпе мамино лицо. В ее синих глазах стояли слезы. Я поймала ее взгляд, обливаясь слезами и мысленно крича: «Прости, я не хотела, я просто рассердилась!»

Она отвернулась.

К шестому месяцу в коммуне я почти полностью ушла в себя и перестала с кем-либо разговаривать. Все время я проводила с животными и мечтала сбежать отсюда. Возможно, я даже сбежала бы, если бы не Ива, прелестная девушка с оленьими глазами и длинными волосами цвета карамели. Она пришла к нам в июне, у нее был хриплый смех, и она много рассказывала мне о местах, куда ездила автостопом, о людях, с которыми знакомилась. Она подарила мне бусы и смеялась над моей застенчивостью. В тот день на ней были линялые клешеные джинсы и мужская кожаная куртка с бахромой. На пальце босой ноги сверкало колечко. Я еще не знала, суждено ли мне стать красавицей, но была уверена, что хочу быть похожей на нее. Хочу быть свободной.

Глава 6

Начитавшись о «Реке жизни», утром я проснулась совершенно разбитой. Есть не хотелось, но я все же заставила себя сжевать кекс по пути в больницу и купила чаю в соседней кофейне. Перед началом обхода я поговорила с медсестрами. Мишель рассказала, что после ухода Даниэля Хизер вернулась в постель и сразу же уснула — ее еле уговорили принять душ и позавтракать. После завтрака она вернулась к себе в палату и снова заснула. На все вопросы она отвечала односложно и по-прежнему пребывала в оцепенении. В том, что она вновь ушла в себя после нашей первой беседы, не было ничего удивительного: у пациентов настроение меняется постоянно. Войдя в палату Хизер, я застала ее в той же позе, что и накануне, — она свернулась в клубок и отвернулась к стене.

— Хизер, давайте ненадолго выйдем. Мне надо с вами поговорить.

Конечно, можно беседовать с пациентами и в палате — вчера утром так и было. Но мы по мере сил побуждаем их двигаться.

Она затрясла головой и что-то пробормотала.

— Знаю, вы устали, поэтому это ненадолго, — ласково сказала я. — А потом можете вернуться в постель и вздремнуть.

Когда люди поступают к нам, мы в первую очередь стремимся удовлетворить их базовые потребности: обычно они все время хотят спать, но мы следим за тем, чтобы они пили воду, ели и принимали душ. Когда они немного приходят в себя, можно приступать к плану лечения. Сейчас мне просто хотелось оценить ее состояние.

Наконец Хизер медленно сползла с кровати. Она не стала надевать халат, который принес Даниэль, и поплелась за мной, опустив голову. Волосы свисали ей на лицо.

Начала я с простых вопросов.

— Как вы спали?

— Я устала.

Это было видно: тело ее обмякло в кресле, голова клонилась к плечу.

— Скоро вы вернетесь в постель. А после обеда можно будет выйти из палаты и немного посмотреть телевизор. Как вам такая идея?

Она промолчала.

Я задала еще несколько вопросов. Как вы себя чувствуете? Вас еще преследуют тяжелые мысли? Вам что-нибудь нужно? Ответы были односложные: нормально, да, Даниэль.

— Он наверняка придет после обеда, — сказала я.

— Можно я вернусь к себе?

На этом я решила закончить сессию и отвела ее обратно в палату. Пока что Хизер была в слишком тяжелом состоянии, поэтому обсуждение плана лечения следовало отложить на несколько дней. Тогда же надо будет увеличить дозу антидепрессантов, если у нее не проявятся побочные эффекты.