Беги, если сможешь - Чеви Стивенс

Глава 3

Я снова уверила Хизер и Даниэля в том, что в больнице она в безопасности, и напомнила, что в лечении может помочь любая информация. Потом я закончила утренний обход и переписала свои заметки в истории болезни, тщетно пытаясь игнорировать темное облако мыслей, сгущающееся над моей головой. «Возможно ли такое совпадение?»

Наконец я закончила работу. Каждый вечер я прогуливалась по Пандора-стрит, где собирались местные бродяги, и искала среди них свою дочь Лизу. В марте ей должно было исполниться двадцать пять, и с того дня, как она собрала свои вещи и исчезла, меня не переставали мучить одни и те же вопросы. Увижу ли я ее еще когда-нибудь? Позвонит ли она? Доживет ли до следующего дня рождения? Каждый раз, когда звонил телефон, я замирала от ужаса, думая, что это полицейские хотят сообщить, что нашли ее тело.

Я припарковала машину и принялась бродить по улице взад-вперед, вглядываясь в группки подростков, гадая, каково сейчас их родителям. Было холодно, я устала и проголодалась, но все же обошла еще раз вокруг квартала, вглядываясь в бесформенные тела спящих под замызганными одеялами, в их грязные спутанные волосы, испещренные шрамами руки. Каждый раз при виде молодой женщины я испытывала надежду, на смену которой приходило отчаяние, когда это оказывалась не Лиза. Пока я не потеряла здесь дочь, мне и в голову не приходило, какой Виктория большой город, сколько тут темных закоулков и заброшенных зданий, как он давит на людей.

Не найдя Лизы, я поехала домой. Первого декабря я переехала сюда из Нанаймо — города в полутора часах езды к северу от Виктории. Я надеялась, что так мне будет легче найти дочь. В июле, до окончательного решения о переезде, я еще пару недель продолжала работать, не желая бросать своих клиентов. После того как все пациенты перешли к моему коллеге, я взяла отпуск на остаток лета и отправилась путешествовать. Осенью я выставила дом на продажу и все думала, не продолжить ли частную практику в Виктории, как вдруг мне предложили должность психиатра в больнице Святого Адриана. Вскоре мой дом купили.

Прошло почти два месяца, на дворе был февраль, а я так и не привыкла к своему району. Это было прелестное место — бухты, набережные, парк Бикон-Хилл. Обычно я ехала домой не торопясь, наслаждаясь видом старинных зданий, но сегодня меня одолевали мрачные мысли, и я с радостью свернула к дому.

В отличие от старых домов, из которых состояла улица, мой представлял собой помесь традиционной западной архитектуры с современной азиатской: нижняя часть его фасада была отделана деревом, верхняя — сизо-голубой облицовкой; широкие окна с массивными белыми рамами и сверкающая алюминиевая крыша с террасой для утренних чаепитий. На крыльце стояли черные керамические вазы с бамбуком, ярко выделяющимся на фоне деревянного забора и ворот на тяжелых черных петлях. Гараж переделали в сарай для садового инвентаря, что полностью отвечало моему новому увлечению — я давно восхищалась карликовыми деревцами бонсай, а теперь решила их разводить. Как-то раз забавы ради я сходила на несколько уроков по этой теме и обнаружила, что уход за бонсай удивительно успокаивает. Бóльшая часть моей жизни уходит на размышления, поэтому приятно ради разнообразия делать что-то руками. Кроме того, тщательный уход за деревцем напоминал мне терпеливую работу с пациентом.

Прежде чем выйти из машины, я быстро глянула в зеркало, чтобы убедиться, что меня никто не подкарауливает. Прошлым летом на меня напали в Нанаймо — это стало еще одной причиной для переезда, хотя я и раньше о нем думала. Обошлось без травм, но я потеряла сознание и не видела нападавшего. Одна из моих пациенток в тот момент переживала тяжелую ситуацию со своим биологическим отцом, которого мы поначалу и заподозрили. Но по мере того как продвигалось расследование, этот вариант казался все менее и менее вероятным. Другая моя пациентка недавно ушла от мужа, который считал, что она пренебрегала своим долгом ради визитов ко мне. Иногда он выражал свое недовольство кулаками. Когда он пришел ко мне, я отказалась говорить, куда она переехала. Неделю спустя на меня напали. Полиции не удалось доказать, что это был он, но я в этом не сомневалась.

Дорогу перебежала невозможно тощая черная кошка и потрусила в сторону кладбища Росс-Бэй. Я вошла в дом, думая о том, найдет ли она, где согреться. Последний мой кот, Пушок, умер в июне, и я еще не чувствовала в себе сил завести нового. Я приняла ванну, чтобы смыть больничный запах, натянула любимый серый спортивный костюм, заварила себе чаю и тогда — только тогда! — позволила себе задуматься о том, что услышала сегодня.

Мать говорила, что после нашего ухода коммуна переехала в Викторию, и я думала, что постепенно она распалась. Много лет назад мы с приятелем ехали по шоссе, подыскивая хороший пляж, и вдруг я заметила знакомые строения. Мой друг захотел остановиться, потому что много слышал о том, что в этих местах живет группа хиппи. Я не говорила ему, что сама когда-то там жила, и мне тоже стало интересно. Мы прогулялись по изрядно разросшемуся лагерю, который теперь напоминал заброшенный город. Амбар и хижины стояли пустые, окна были выбиты, и наши голоса глухо звучали в безветренном лесу. Чем ближе мы подходили к реке, тем тревожнее мне становилось, сердце билось все сильнее, в груди что-то сжималось. Сказав, что лес и тишина пугают меня, я уговорила его уехать.

Во время работы с психологом несколько лет спустя я вспоминала проведенное там время, рассказывала о членах коммуны, о брате и матери, как мы купались в реке и жгли по ночам костры. Но мне никак не удавалось вспомнить, какое именно событие вызвало у меня первый приступ клаустрофобии, и долгие часы гипноза не помогли прояснить ситуацию. Я помнила только, что меня смущали некоторые вещи, которые делали взрослые, и мне не нравился Аарон — тот юноша, с которым я познакомилась в первый день, и его младший брат Джозеф. Иногда казалось, что в моей памяти есть пробелы, но восполнить их мне не удавалось.

Не верилось, что они до сих пор живут в Виктории. Мне стало интересно, какой теперь стала коммуна и остались ли там те же люди.

Этим вечером я некоторое время провела в сети, собирая информацию о духовном центре «Река жизни». Мне сразу же попался их сайт, лозунг которого гласил: «Мы ведем вас к просветлению». Там были живописные фотографии лагеря, раскинувшегося на обширном пространстве у устья реки. Я уже много лет не была в тех местах, но помнила, что там был маленький лесной поселок — пара кафе и магазин.

Бóльшую часть поселения испещряли лесные тропы, но там была и своя ферма, работа на которой входила в программу. Завлекательные описания рассказывали о целительной силе земли, интеллектуальных семинарах, духовном пробуждении, осознанных отношениях и о том, как восточная и западная философия помогают раскрыть потенциал человека. В лагере были парны́е, бассейны с минеральной водой, сады и огороды с органическими овощами — все, что необходимо для простой, гармоничной жизни.

Посетителям обещали, что они заведут новых друзей, узнают многое о себе, своей жизни и окружающем мире, обретут уверенность в себе и душевный покой. Отдельный упор делался на том, что все люди — всего лишь служители земли и несут ответственность за нее. Мне вспомнились слова Хизер: «Наш долг — оберегать землю».

Кроме того, они поддерживали отношения с местным населением и занимались благотворительностью по всему миру. На сайте были выложены фотографии людей, копающих канавы, работающих в полях и на стройках. Там же была форма для пожертвований, и я задалась вопросом, много ли денег на самом деле уходит нуждающимся.

Меня потрясло и удивило, как многого они добились с шестидесятых и каких масштабов достигли. Теперь это была внушительная организация с офисами в трех странах — и наверняка весьма состоятельная. Я открыла онлайн-каталог, на первой странице которого было письмо их главы — Аарона Куинна.

Я смотрела на его фотографию. Он поседел, а на смену длинным волосам и густой бороде пришла аккуратная стрижка. На нем была черная водолазка, и он доброжелательно улыбался. Взгляд его был полон мудрости. Он выглядел именно так, как должен выглядеть директор организации, занимающейся вопросами самопознания. Но, изучая его лицо, я вдруг поймала себя на том, что вжимаюсь в спинку кресла, словно отодвигаюсь от него подальше.

Я прочла письмо, в котором говорилось, что он основал свой центр, потому что почувствовал нужду в нем: наступает глобальное потепление, и люди должны помочь земле. Семинары и программы стоят больших денег, в коммуну можно приехать на выходные или на месяц — если вас примут. Они должны поддерживать определенное количество членов. Члены коммуны могут проживать в ней постоянно. Мне стало интересно, что стало причиной таких ограничений и что случилось с Джозефом. Я попыталась подсчитать, сколько ему сейчас лет — когда мы познакомились, ему было восемнадцать, значит, теперь ему пятьдесят восемь. Аарону тогда было двадцать два — теперь ему уже за шестьдесят.